Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи
Кнут приходил проведать ее каждый день, пел песни, рассказывал разные забавные происшествия. Гунхильда радовалась ему – лежать целый день в полутемном покое было так скучно! Но порой, услышав скрип двери, ловила себя на мысли: а вдруг это снова Харальд? И тогда ее пробирала дрожь волнения, которое удивляло ее саму. Но он больше не приходил, хотя, как она знала со слова бабушки и Кнута, его младший брат не уехал в свою усадьбу, напротив, его жена Хлода приехала за ним сюда.
– Значит, Харальд не живет здесь, с отцом? – спрашивала Гунхильда.
– Нет, он переехал года три назад… или четыре. Их усадьба называется Эклунд, она стоит в дубовой роще. Его жена не ладила с Ингер, да и с матерью иногда тоже. Хотя наша мать – очень добрая женщина и рассердить ее трудно. Но с Ингер они всегда ссорились, и мать в конце концов решила, что им следует уехать жить в другую усадьбу и хозяйничать там, как Хлода знает.
– Она хорошая хозяйка?
– Не знаю. Вот Ингер, пожалуй, не очень. – Кнут вздохнул. – Всю эту зиму наша мать болеет, а от Ингер, честно говоря, мало толка. Теперь вот фру Асфрид помогает. Спасибо ей за это. Никогда бы не поверил, что женщина из семьи Инглингов будет хозяйничать у нас в доме, а мы будем ей за это благодарны! – вырвалось у него. – Она, наверное, и тебя всему научила?
– Конечно, – кивнула Асфрид. – Моей внучке восемнадцать лет, и уже года два она сама готова принять ключи.
А Гунхильда подумала, что если ей придется носить ключи в том же доме, где живет Ингер, то придется нелегко. Почему Горм не выдаст дочь замуж? Она уже несколько лет как невеста, а Кнютлингам так же нужны союзники.
Сама королева Тюра тоже приходила навестить Гунхильду. Как выяснилось, она кашляла, но была достаточно крепка, чтобы иногда вставать и даже выходить из дома. Тюру, пожалуй, на первый взгляд никто не назвал бы красавицей: хрящеватый кончик носа и слишком маленький тонкогубый рот, впрочем, довольно красивой формы, придавали лицу сходство с лисьей мордой, хотя видно было, что в юности это личико с лукавым и задорным выражением было чрезвычайно мило. Теперь она стала рассудительной и степенной, как подобает королеве и матери взрослых детей. Руки у нее были очень хороши – тонкие, с нежной кожей, сквозь которую видна была каждая жилочка, с длинными пальцами. С Гунхильдой она обошлась очень приветливо, сама еще раз извинилась за своих мужчин и заверила, что обе ее родственницы могут себя чувствовать в полной безопасности, как бы ни обернулись дела.
За шитьем или прядением Тюра много рассказывала о своей семье. Гунхильда узнала, что Кнут уже был однажды женат: лет семь назад ему сосватали Асвёр, дочь Ингимунда хёвдинга, одного из самых влиятельных и богатых людей Среднего Йотланда. Тогда Кнуту было двадцать лет. Асвёр, маленького роста, востроносая, по словам Тюры, смотрелась рядом с могучим, плотного сложения мужем, как белка возле медведя. Хлопотливая, порывистая, беспокойная, она всегда была чем-то озабочена и постоянно жаловалась на невезенье. Кнут при ней вечно чувствовал себя в чем-то виноватым, сам не зная в чем, и начал уже подозревать, что главная неудача, на которую Асвёр жалуется – это брак с ним. А он ведь изо всех сил старался быть хорошим мужем и никогда не вмешивался в домашние дела жены, однако увидеть улыбку на ее хмуром личике удавалось редко. Из-за этого сам Кнут почти утратил прежнюю жизнерадостность и несколько оживал только во время отъездов из дома. Все время беременности Асвёр твердила, что судьба против нее и она непременно умрет родами; все так к этому привыкли, что когда оно и вышло, никто не удивился. К тому же мальчик родился крупным, весь в отца. Кнут еще некоторое время ощущал свою вину даже в этом, но, похоронив жену, испытал облегчение и снова повеселел. Его сын, названный Харальдом, рос и воспитывался в семье покойной матери. Гунхильде было не очень приятно узнать, что у Кнута уже есть старший сын и наследник, но что же тут поделать?
Понемногу Гунхильда начала вставать и наконец так окрепла, что решилась как-то вечером выйти к конунгову столу. Перед этим она вымылась, служанки расчесали ей волосы, и теперь она выглядела почти как всегда, хотя была еще бледна и покашливала. Когда она появилась вместе с бабушкой, люди Горма встретили ее гулом удивленных и радостных криков. О ней столько слышали в последнее время, что все только и мечтали поглядеть на эту девушку, не то богиню, не то ведьму. У Горма зимовало много народу, так что «теплый покой» был битком набит.
Кнут выбежал им навстречу и сам проводил к женскому столу, стоящему поперек покоя. Тут произошла заминка: посередине сидела королева Тюра, справа от нее Ингер, слева место было для Асфрид, как уважаемой гостьи. Рядом с Ингер с другой стороны сидела еще одна молодая женщина: должно быть, Хлода, жена Харальда. Или скорее наложница, ведь женщина, взятая без соглашения между родами, подарков, выкупа и надлежащих обрядов, законной женой считаться не может. А если нет рода, то какое же соглашение, кому платить выкуп? Это тоже была красивая женщина: с большими глазами, немного вытянутыми к вискам, с пухлыми губами, она выглядела замкнутой и надменной. Рабыне не к лицу такая надменность, но Хлода ведь тоже была дочерью конунга, только неудачливого, и за этой надменностью скрывала боль попранного достоинства.
Королева Тюра подумала пару мгновений и сделала легкий знак рукой, предлагая Хлоде подвинуться и освободить место для Гунхильды: как свободная дочь конунга, гостья и родственница королевы, та имела больше прав на почетное место, чем бывшая пленница. Хлода тоже помедлила, но все же встала; она не могла ослушаться королевы и хозяйки дома, но всем видом выражала негодование. От ее красивого лица так и веяло холодом, и Гунхильда содрогнулась. И вспомнила, что хорошего подарка для Хлоды у нее нет: те застежки, которые было для нее приготовили, Асфрид еще за время болезни внучки поднесла Ингер.
За мужским столом, рядом с отцом обнаружился и Харальд. Заметив его, Гунхильда тут же встретилась с ним взглядом и удивилась: так хорош он ей показался. Она запомнила это лицо с мрачным и свирепым выражением, а сейчас, спокойное и веселое, оно было открытым, ясным и даже красивым. Крашеная льняная рубаха очень шла к его глазам, которые от соседства с темно-голубой тканью казались еще ярче, светлые волосы были причесаны и одна прядь падала, свившись в мягкое полуколечко, на высокий лоб, на груди блестела серебряная цепь с узорным «молотом Тора», на пальцах было несколько колец, за запястье – витой браслет. Во внешности его смешались все оттенки серебра и золота: светлые волосы, белесые брови и золотистая борода на румяном лице придавали ей особенную яркость и выразительность. У Гунхильды мелькнула мысль: мало мужчин сравнится с ним всем видом, ростом и силой, и как жаль, что он такой сумасшедший! Но сегодня он послал ей вполне одобрительный взгляд и приветливо кивнул, даже улыбнулся, и она, стремясь со всеми быть в хороших отношениях, улыбнулась в ответ. Может, он еще окажется не так плох?
– Мы рады видеть тебя совсем здоровой! – сказал ей Горм конунг. – Признаться, многие здесь с нетерпением ждали, когда среди нас появится девушка настолько красивая, что сама Фрейя пожелала принять ее обличье.
При этих его словах Гунхильда невольно бросила взгляд на Харальда и заметила, что он нахмурился. А Горм попросил ее рассказать эту историю: дескать, многие желают узнать, как все было.
– Но тебе, конунг, следовало бы спросить об этом твоего сына Кнута! – ответила она. – Я ничего об этом не знаю, ведь в то время как Фрейя беседовала с ним, я находилась в Хейдабьоре.
И Кнуту пришлось рассказывать снова, как к нему пришла Фрейя и о чем с ним беседовала; все уже знали эту повесть, но теперь, глядя на Гунхильду, с удовольствием слушали еще раз.
– Я подумал, как бы Фрейя не разгневалась, что с ее избранницей в нашем доме обошлись так неучтиво, – заметил Горм конунг. – Что ты об этом скажешь, Харальд?
– Мы слышали, что иной раз боги являлись конунгам и беседовали с ними, – отозвался Харальд. – Я не знаю, приходила ли Фрейя к моему брату и зачем приходила…
– Скорее она пришла бы к тебе, ведь это ты так любишь слушать Христовых людей! – крикнула Ингер.
– Если бы она пришла ко мне… – Харальд пристально глянул на Гунхильду, и ее пробрала дрожь. Хоть он и был настроен мирно, в присутствии этого человека ей становилось не по себе. – Я был бы осторожнее. Связываться с богинями – значит сильно рисковать. Многим такие встречи стоили здравого рассудка. Но я хотел сказать не об этом. Гунхильда дочь Олава пострадала… не по своей вине. Ее одежда оказалась испорчена. Поэтому, чтобы ни она сама, ни Фрейя не держали на меня зла, я дарю ей новый плащ вместо того, который был на ней в тот день. Хлода, принеси!
