Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи
Брезгливая ненависть к ведьмам, злым чарам, коварным женщинам навсегда поселилась в душе Харальда. Теперь это был не мальчик, а взрослый, сильный мужчина двадцати пяти лет, самый высокий в дружине, один из сильнейших бойцов, отважный и решительный человек, недоступный для детских страхов. Но прошлое ожило в памяти, когда он увидел ее – рыжеволосую девушку, носившую то же имя, что и его старшая сестра-колдунья, тоже способная становиться то старой, то молодой… И даже когда Харальд узнал, что здесь нет никакого колдовства, что между этими двумя женщинами из рода йотландских Инглингов и давно погибшей ведьмой Ульфинной нет никакой связи, он все же не смог отделаться от чувства, что страшное приключение его детства получило продолжение. Если не старая ведьма Ульфинна, то некая ее часть, некий родственный ей дух пришел в облике этой девушки с пышными рыжими волосами и немного вздернутым носом – Гунхильды дочери Олава.
***
Следующих дней Гунхильда почти не запомнила. Ненадолго приходя в себя, она видела лежанку в незнакомом доме, с резными столбами и занавеской. Гунхильду бросало то в жар, то в холод, она то потела, то мерзла, несмотря на то что была укрыта двумя шкурами и пылал огонь в очаге. Асфрид была рядом, и поэтому Гунхильда не слишком заботилась об остальном; бабушка то поила ее отварами трав – цветов бузины, ивовой коры, белой кувшинки, липовым цветом, – то вытирала ей лоб, помогала переменить мокрую сорочку, растирала грудь и спину медвежьим жиром, кормила кашей с ложечки, как маленькую, но Гунхильда совсем не хотела есть и могла проглотить лишь чуть-чуть. Иногда бабушку сменяли Унн и Богута, иногда совсем незнакомые женщины. Особенно часто появлялась одна, пожилая, по имени Аса. Но Гунхильда не понимала, сколько прошло времени; иной раз, очнувшись, она думала, что продолжается все тот же день – начало его терялось так далеко в прошлом, что она даже не помнила, какие события там сокрыты. А иногда ей казалось, что она лежит так уже много-много дней, возможно, даже успела состариться. Но было не до размышлений: каждый вдох причинял боль, мучительный кашель раздирал грудь, сон мешался с явью, и нередко ей казалось, что вокруг уже смыкаются черные стены обиталища Хель. И тогда рядом возникал свет; сначала это было просто пятно, но потом оно принимало очертания женской фигуры, проступало лицо, и Гунхильда видела саму себя в полусне-полубреду. Это она, Гунхильда, только такая красивая, какой она никогда не видела себя в отражениях; женщина-двойник подходила, наклонялась, клала прохладную руку на лоб, и сразу становилось легче дышать. Очнувшись и вспоминая это видение, Гунхильда думала, что к ней, похоже, является ее фюльгья, дух-хранитель, способный принимать облик животного или женщины. Становилось жутко: ведь обычно фюльгья показывается только перед смертью человека, но эта, похоже, хотела защитить Гунхильду от жадных рук Хель.
То ли невидимая для других гостья помогла, то ли молодая сила крепкой девушки, но постепенно болезнь отступала. Гунхильда уже не впадала в забытье, жар спал, и хотя кашель еще держался, она начала понимать, что происходит вокруг. Оказалось, что она лежит в девичьем покое Гормовой усадьбы, где поселили их с Асфрид. Когда внучка уже была способна воспринимать, бабушка стала тихонько рассказывала о событиях последних дней. Разумеется, Горм и его домочадцы были невероятно удивлены, узнав, что две «ведьмы», так смутившие Харальда, оказались дочерью и матерью их врага Олава из Слиасторпа. Между Кнютлингами происходили бурные объяснения: Харальд упрекал брата в нерешительности, из-за которой тот не захватил Хейдабьор и не взял клятву верности с его хёвдингов. Горм скорее был недоволен тем, что Кнут вообще ввязался в эту глупую войну с Олавом, с которой легко мог не вернуться. Однако то, что он привез женщин Олава, следовало считать успехом: имея их в руках, можно вести вполне успешные переговоры, даже если из Швеции Олав вернется с сильным войском.
Харальду тоже пришлось не очень хорошо. После истории с «молодеющей» ведьмой, которая оказалась двумя разными женщинами, над ним смеялись исподтишка, а кто-то даже сложил вису, которую Асфрид тайком передала внучке:
Видит воин всадниц волка —
Ведьму ловит Видур стали.
Славен Харальд в пляске Хильды —
Лихо Хлинн кольца пленил он.
Ходили слухи, будто эту вису сложил о брате Кнут, в отместку за ссору и постоянные нападки на его-де недостаточную решительность.
Гунхильда понимала, что Харальд зол и на нее, и потому очень удивилась, когда, через несколько дней после того, как она полностью очнулась, бабушка Асфрид сообщила, что к ней хочет зайти младший сын Горма.
– Он намерен все-таки меня утопить? – покашливая, спросила Гунхильда.
Она уже не лежала, а сидела в постели, опираясь спиной о подушку, одетая в новую сорочку из тонкой белой шерсти, а Унн расчесывала ей волосы.
– Сейчас он выглядит довольно мирно. Но я буду здесь и позову на помощь, если что.
Гунхильда кивнула, и Унн позвала Харальда, ждавшего снаружи. Он подошел к лежанке и остановился, засунув ладони за пояс и глядя на Гунхильду с высоты своего роста. Вид у него и правда был не такой свирепый и воинственный, как в прошлый раз.
– Здравствуй, йомфру, – спокойно сказал он. – Я слышал, ты поправляешься.
– Но ты убедился, что я не меняю облик и нас было две? – тихим голосом ответила Гунхильда.
Он пристально смотрел на нее в полутьме покоя, и ей вдруг стало неловко, что она лежит бледная и изможденная, с тусклыми грязными волосами.
– Да, конечно. – Харальд посмотрел на Асфрид. – Дело в том, что еще когда я был совсем маленький, меня сильно напугала одна ведьма. С тех пор я стал заикаться, и я н-не люблю женщин, занимающихся колдовством.
– Мы не занимаемся колдовством. Ничего такого, что было бы неприлично знатным женщинам. Моя бабушка знает руны… и я немного знаю, но это искусство дано самим Одином, и в нем нет ничего дурного.
– Фру Асфрид сделала тебе руническую палочку, я слышал?
– Да, она у тебя под подушкой, – кивнула внучке та.
– Вот. – Харальд разжал кулак и положил Гунхильде на одеяло маленький нож в ножнах, красиво отделанных узорной бронзой – тот самый, что Асфрид потеряла на тропе.
– Где ты его нашел? – ахнула Гунхильда.
– Шагах в десяти от круга белых камней.
«Теперь ты убедился, что я говорила правду?» – хотела сказать Гунхильда, но промолчала. Уже то, что Харальд принес нож, доказывало, что он понял свою ошибку.
Харальд помолчал, потом сказал: «Выздоравливай» и ушел. Гунхильда еще долго думала, зачем он приходил. Зачем рассказал, что в детстве испугался ведьмы и с тех пор из-за этого заикается? Неужели он таким образом извинился?
И еще кое-кто приходил попросить у нее прощения, но более явно. Это был сам Горм конунг: явился и некоторое время посидел на краю ее лежанки. Дочь его Ингер пришла с ним и села в стороне.
– Не сердись, что я почти согласился испытать тебя как ведьму, – говорил он. – Но я и правда был уверен, что видел твое лицо сорок лет назад. И так оно и было, только я видел твою бабушку! – Он кивнул Асфрид, сидевшей тут же. – Я еще подростком встречал ее на пиру Одинкара конунга, она когда еще была незамужней девушкой, с такими же рыжими волосами, и лицом ты похожа на нее, будто горошина из того же стручка!
Гунхильда улыбнулась: ей и другие говорили, что она очень похожа на бабушку, но никто из ее окружения не помнил Асфрид дочь Одинкара до замужества. А Горм встретился с ней где-то еще до того, как она вышла замуж за Кнута из рода Инглингов. Она была старше Горма лет на восемь, и сам он в женихи ей не годился, но, надо думать, красота рыжеволосой йомфру Асфрид произвела на мальчика впечатление, которое не изгладилось и сорок лет спустя.
– Ох, все давно забыли мою красоту, а теперь она едва не стоила жизни моей внучке! – вздыхала Асфрид.
– Давно никакая женщина не вносила столько смятения в наш род! – заявила Ингер и встала. – Кнут принял тебя за богиню, Харальд – за ведьму, а мой отец – за твою же бабку!
С этими словами она удалилась.
– Про таких говорят, что они рождены сводить людей с ума, и тебе это удается! – Горм дружески пожал руку Гунхильды. – Она поправится! Я уверен, что она скоро будет совсем здорова, ведь это сильная девушка. Мой сын Кнут с особенным нетерпением ждет, когда она сможет встать с постели.
И он подмигнул Гунхильде. Означает ли это, что Горм одобряет увлечение сына и видит в ней хорошую невестку?
Кнут приходил проведать ее каждый день, пел песни, рассказывал разные забавные происшествия. Гунхильда радовалась ему – лежать целый день в полутемном покое было так скучно! Но порой, услышав скрип двери, ловила себя на мысли: а вдруг это снова Харальд? И тогда ее пробирала дрожь волнения, которое удивляло ее саму. Но он больше не приходил, хотя, как она знала со слова бабушки и Кнута, его младший брат не уехал в свою усадьбу, напротив, его жена Хлода приехала за ним сюда.
