Русь. Строительство империи 5 - Виктор Гросов
Илья Муромец слушал про «завод» с откровенным недоумением, даже недоверием. Делать оружие по частям, как горшки лепить? Неслыханно. Оружие требовало души мастера, а не поточной работы. Но он промолчал, только переглянулся с Ярополком. Княжич же медленно кивнул.
— Передай мастерам, — коротко бросил он одному из гридней, стоявших у стены. — Пусть прибудут.
— Третье, и самое важное, — голос Добрыни стал жестче. — Великий князь Антон повелевает немедля собрать большую рать для обороны Киева. Нынешней дружины мало. Нужно призвать на службу всех, кто может держать оружие. Горожан, селян из окрестных погостов. Обучить их ратному делу. Срочно. Потому что враг у ворот.
Ярополк вскинул голову. Илья Муромец выпрямился, рука его легла на эфес меча.
— О каком враге ты говоришь, тысяцкий? Печенеги?
— Хуже, воевода, — Добрыня посмотрел прямо в глаза Илье. — Древляне. Великий князь получил вести — они собирают силы у Искоростеня. Много сил. Готовятся к походу. И цель их, скорее всего, — Киев. Они помнят обиды старые и видят, что город сейчас не так силен, как прежде. Антон приказал готовиться к осаде. Стены укрепить, запасы сделать, и главное — людей собрать. Много людей. Иначе не устоять.
В гриднице повисла тяжелая тишина. Древляне. Это имя вызывало у киевлян плохие воспоминания. Дикие, жестокие лесные воины.
Ярополк помрачнел. Он отвел взгляд, посмотрел куда-то в стену перед собой. На его лице отразилась борьба. Приказы Антона были тяжелы, требовали огромных усилий и ломали привычный уклад. Но предупреждение об угрозе звучало слишком серьезно, чтобы его игнорировать. К тому же, он был связан с Антоном невидимыми узами системы, и ослушаться было чревато.
— Хорошо, тысяцкий, — наконец произнес он глухо. — Приказы Великого князя будут исполнены. Деньги новые введем. Мастеров для самострелов найдем. И людей будем собирать. Киев будет готов встретить врага.
Слово княжича Ярополка было дано, и колесо завертелось. Весть о новой денежной реформе и о грядущем наборе в рать разнеслась по городу мгновенно, порождая толки, споры и недовольство.
Купцы на Подоле роптали. Переход на незнакомые железные жетоны ломал налаженную торговлю, требовал пересчета цен, вызывал недоверие у иногородних партнеров, привыкших к серебру и пушнине. Кто знает, чего стоят эти железки? Сегодня они — деньги, а завтра Великий князь Антон передумает, и что тогда? Но роптали тихо, себе под нос. Гнева нового правителя боялись. Да и дружинники Добрыни и Ильи Муромца зорко следили за порядком на торжищах. Поговаривали, что при надобности на эти жетоны можно взять серебра или иного товара у Великого князя.
Кузнецы в Железной слободе тоже ворчали. Им предстояла двойная работа — и привычные заказы выполнять, и новые деньги чеканить. Ярополк выделил из казны серебро для подкрепления жетонов, как велел Антон, но работы было много, а плата — по новым, непонятным расценкам. К тому же, им принесли чертежи самострельных механизмов и требовали наладить массовое производство каких-то крючков, скоб, рычагов. Мастера привыкли делать вещь целиком, вкладывая душу, а тут — какая-то бездушная штамповка деталей. Скрипя сердце, они взялись за дело.
В столярных и кожевенных мастерских тоже кипела работа — готовили деревянные ложа для самострелов, плели тугие тетивы. Идея Антона о «заводе», разделении труда, приживалась тяжело. Мастера переругивались, путали детали, но понемногу дело двигалось. Добрыня лично контролировал процесс, подгонял, объяснял, порой просто заставлял работать силой своего авторитета, подкрепленного десятком хмурых северных дружинников.
Сам Ярополк погрузился в апатию. Он отдал необходимые распоряжения, но сам почти не вмешивался в происходящее. Большую часть времени проводил в своих покоях, выглядел отстраненным и мрачным. Возможно, его тяготила роль подчиненного наместника в собственном городе. Возможно, сказывалось давление системы «Вежа», о которой Добрыня не знал, но которая наверняка ставила перед Ярополком свои задачи и ограничения. А может, он просто чувствовал приближение беды и не знал, как ее предотвратить.
Добрыня же, получив от Ярополка формальное согласие с головой ушел в главную задачу — сбор и подготовку войска. Он понимал, что времени мало. Если древляне действительно готовят удар, то медлить нельзя ни дня.
Он разослал гонцов по окрестным селам и погостам с княжеским указом о наборе ратников. Одного человека с трех дворов, годного к службе, с собственным оружием, если есть, или с обещанием выдать казенное. За службу полагалось жалованье — новыми железными жетонами, разумеется.
В самом Киеве он устроил смотр имеющейся дружине — и своей, пришедшей с севера, и местной, киевской, подчиненной Илье Муромцу. Результаты были неутешительными. Киевская дружина была невелика, многие опытные воины погибли со Святославом или ушли с другими князьями. Остались в основном ветераны да необстрелянная молодежь. Дисциплина хромала. Добрыня начал с жесткой муштры, гоняя дружинников с утра до вечера.
Набор рекрутов шел тяжело. Киевляне неохотно отпускали сыновей и работников на службу неведомому северному князю против неведомого (а может, и выдуманного, как шептались некоторые) врага. Многие пытались откупиться. Добрыне приходилось действовать жестко.
Постепенно войско начало собираться. На княжеском дворе разбили лагерь для новобранцев. Худые, плохо одетые мужики из сел, городские ремесленники, вчерашние подмастерья — разношерстная толпа, которую предстояло превратить в боеспособную единицу. Добрыня разделил их на десятки и сотни, назначил командиров из своих опытных дружинников и начал обучение. Основы строя, владение копьем, топором, а кто побогаче и мечом, стрельба из лука. Работа шла со скрипом. Люди не привыкли к воинской дисциплине, роптали на тяжелые тренировки и скудную кормежку.
Именно на почве организации войска и начались первые серьезные трения между Добрыней и Ильей Муромцем. Илья, как главный воевода Киева, считал всю военную сферу своей вотчиной. Он привык сам набирать и обучать дружину, подчиненную только ему и княжичу Ярополку. А тут появился тысяцкий, присланный Антоном, и начал командовать, устанавливать свои порядки, муштровать его людей, набирать какую-то новую рать, подчиненную напрямую Великому князю.
Илья не мешал открыто, но его недовольство чувствовалось во всем. Он отдавал приказы своим дружинникам, порой противоречащие указаниям Добрыни. Он скептически отзывался о методах обучения новобранцев. Он оспаривал распределение оружия и припасов. Его люди, чувствуя настроения своего воеводы, тоже относились к Добрыне и его северянам с прохладцей, порой доходило до мелких стычек и ссор.
Добрыня понимал, что такое положение дел недопустимо. Раскол в командовании перед лицом надвигающейся угрозы — это прямой путь к катастрофе.
