Сезон охоты - Тимофей Петрович Царенко
Очнулся я уже на танцполе. Тысячи человек пульсировали в такт музыке, и из раскрытых в крике эйфории ртов, из распахнутых глаз, изливались и били в потолок потоки белого света. Свет струился по венам, свет затапливал сознание, свет был везде. Крик вырвался из горла, и в нём тоже был свет.
Мои руки сжимали горячее тело теоверитки. Жрица изгибалась, в глазах её плескалось расплавленное золото, на губах — вкус поцелуев. Я оттолкнул девушку и пошёл куда-то в сторону выхода. Падал, поднимался, роняя на пол людей вокруг, и снова шёл.
Кто-то пытался преградить мне дорогу, кто-то старался увлечь в танец. Я всадил кулак в живот какой-то красотке, что пыталась обнять меня, я ломал протянутые руки. Наконец-то я достиг края толпы и выскочил сквозь открытую дверь на улицу.
За стенами царила темень. Это кружили в небе миллионы камер. Но это уже не был тот идеальный вихрь, не было там порядка и гармонии, камеры то и дело вспыхивали тем самым светом. Они сталкивались и падали на землю. Бетон был покрыт сплошным слоем этого подобия жизни. Я упал и склонился к земле, сунул два пальца в рот и попытался вытолкнуть из себя эту дрянь. Мерзкий сверкающий комок вырвался из моего желудка и упал на бетон. Пищевод горел огнём, дымился бетон под ногами. А меня рвало, теперь уже кровью. Кровь слабо опалесцировала.
Было больно, было мерзко, голову разрывали чувства, не мои чувства. Страх, стыд, эйфория, ненависть, возбуждение и липкий, тошнотворный ужас, словно я снова оказался в проклятом банке и только что услышал свой приговор. Во рту стоял вкус пепла, желчи и какой-то гнили.
Обострённые органы чувств уловили где-то шум воды. А ещё мои глаза снова стали обычными, никакого буйства энергий, никакого нового спектра. Только темнота. Я попытался встать, но тело не слушалось. Слабость, озноб, волны боли по всему телу. Я полз куда-то на звук воды, а под руками мялись корпуса камер. За спиной раздался грохот. Я повернул голову и увидел как крыша ангара взлетает в воздух, разрушается на обломки и вопреки всем известным мне законам физики остаётся висеть в воздухе. Всё это в бесконечных вспышках белого сияния.
Прошёл час, а может, вечность, и я достиг источника шума. Фонтан, что стоял в центре города, рядом с ратушей. Я подполз к бортику и рухнул в воду, с головой. Ледяная вода принесла неожиданное облечение. Я пил, снова пил, блевал через бортик и снова блевал.
А потом лёг на дно фонтана. Сквозь прозрачную воду иногда просвечивали блики. Сознание успокаивалось, эмоции уходили, а ещё дышать было совсем не нужно. Гул музыки, искажённый водой, уже не резал ножами нервы. Боль уходила.
А потом чьи-то руки схватили меня за грудки и выдернули из воды.
— Босс, пристрелить тебя, чтобы ты не мучился?
Я с трудом сфокусировал взгляд на владельце рук. Передо мной стал Шляп. Что-то неуловимо изменилось в моём спутнике. И открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент осознал, что желудок и лёгкие полны водой. Меня снова вырвало, прямо в лицо спутнику, и я закашлялся. Руки перевернули меня вниз башкой и потрясли. Организм избавлялся от воды. Меня отпустили, и я упал на бетон. Минуту спустя сознание прояснилось достаточно, чтобы я смог нормально мыслить. И задать пару вопросов.
— Что… Что случилось?
— А, то есть, ты тоже не знаешь?
Рядом со Шляпом, что нависал надо мной, стояла Аркадия.
— Последнее, что я помню, как коротышка причастил меня кровью бога, или как он там назвал эту дрянь? Потом уже очнулся в клубе. И вообще, сколько времени прошло?
— Неделя.
— Сколько?
— Неделя. Вернулись мы в Кайнозой пять дней назад. И царил тут полный сатанизм, блуд и танцы. Три дня назад город превратился в карантинную зону.
Начал рассказ непривычно разговорчивый Шляп.
— Бегала толпа голых девушек и угощали всех крохотными мензурками с кровью Бога. Мензурки так и назывались: «Кровь бога», а ещё подписаны были «безопасно». То есть, всё выглядело предельно подозрительно, — Аркадия пригладила волосы и села на бортик фонтана.
— Но я отхлебнул, вернее, Шляпа, — продолжал ИскИн.
Было трудно, но я ухватил оговорку спутника.
— И что случилось дальше?
— Этот крендель засветился, свет из глаз и жопы. А потом его беретка заискрила, задымилась и загорелась. Я его в фонтан, — закончила Аркадия.
— А потом очнулся я, ну, то есть, я, Карлсон. ИскИн исчез, а моё сознание захватило пустой носитель.
— Или Шляп поглотил Карлсона, скопировал себя на его перегоревшие мозги, и теперь он Двойная Шляпа.
— Можно «Двойной Карлсон». «Двойная Шляпа» больше похоже на название коктейля из технического спирта, — хмыкнул спутник.
— Я после таких метаморфоз жрать эту кровь не рискнула. К тому же, система молчит.
— Мы пошли искать тебя, босс. Только вот народу сюда набилось, на этот праздник жизни, столько, что без Системы искать не получилось. На сканерах все, кто бухнул этой божественной жижи, выглядели одинаково — как одно большое пятно света. А ещё они чуть не спалили Аркадию.
— Кто «они»? И зачем?
— Да она подкатила к каким-то мрачным типам со стробоскопами в глазках, — сдал спутницу Двойной Карлсон.
— И? — я невольно улыбнулся.
— Сначала всё нормально шло. А потом мы перешли к разным весёлым штукам….
— Жрать она их попыталась. А потом загорелась. Я огнетушитель сковырнул с рембазы, где мы засели.
— Половину массы скинула, пока смогла остановить процесс распада. А типы даже не поняли ничего.
— Так, погодите, а игроки что? Покорно пили эту жижу? Никого ничего не смутило?
— Жижа давала прирост человечности в тысячу очков. Ну а тем, у кого она просажена в минус, возвращала нулевое значение. К тому же, в первые три дня всё смотрелось довольно пристойно, просто большая вечеринка по случаю победы, и глаза у игроков светятся.
— А потом?
— Потом все жители сбились на танцпол. Вообще все, брели как зомбаки из старых ужастиков, шли и дёргались, а ещё камеры и техника. Левел и тип прокачки вообще никак не сказался. Тоже ползли и тоже дрыгались в такт музыке.
— Пару часов назад сработал радар у Карлсона, и мы сюда припёрлись. А ты в фонтане топишься.
— Шикарная история. А что полицейские? Француз? Или кто-то из сильных игроков?
—
