Сезон охоты - Тимофей Петрович Царенко
— Лизи, крошка, что за дичь тут происходит?
Я наконец смог сформулировать для себя проблему.
— Расскажи, что ты видишь?
Голос девушки был серьёзен.
— Меня словно толкают на то, чтобы я присоединился к мятежным игрокам. Всеми, сука, силами толкают! Я должен был удрать в местные леса и жрать там игроков, пока не прокачаюсь до того состояния, когда меня было бы так же тяжело убить, как и любого из списка.
— Вывод?
— Мятежные игроки для чего-то нужны? Система… создаёт ивенты? Битвы между игроками и машинами скучны?
— Да… и нет. Тысячи лет назад, когда люди ещё не научились по-настоящему помнить, у них не было ничего, кроме письменности. Никакой видеофиксации, примитивного эмоционального магнитофона — и того не было. Письменность — это адаптация потребности в общении. Так вот, не все человеческие цивилизации выжили. От некоторых из них остались лишь разрозненные артефакты, таблички с посланиями. Благодаря этим табличкам, мы знаем о чём говорили эти люди. Мы можем прочитать их послания. Но не можем даже приблизительно понять, как звучал их язык. Битвы нужны станции. Но мы, человечество, не знаем для чего. Станция ведёт трансляции и даёт возможность миллиардам разумных найти свою интересную историю. Удалось понять, зачем станции нужен приток игроков. Только вот для чего? К чему адаптировалось Око Титанов?
— А что говорят наши машинные Боги?
— Боги отвечают не на все молитвы, Живой. Но по их воле мы с тобой тут.
— О, значит, есть миссия? Нахапать экзистенциальных артефактов, изучить их, понять главный вопрос жизни и всего такого?
— Проблема не в миссии… — Лизи остановилась и задумчиво осмотрела меня. — У любых решений есть сотни причин. И все они будут значимыми. Но ответов на вопросы они тебе не дадут. Всегда будут значимые причины, значимые для тебя, для меня, для кого угодно. Но «значимая причина» — всего лишь структура. При достаточном объёме данных её можно повторить.
— И что делать?
— Ставить на все варианты сразу. И тогда ты не проиграешь.
— Дай угадаю, «ставить на все варианты» — тоже структура, и её можно повторить… при достаточном объёме данных?
— Именно. Так что пойдём, отполируем твоё доброе имя.
Француз встретил нас у входа в своё поместье.
— Принёс?
Его аж трясло от возбуждения, отчего собеседник начал размываться перед глазами.
— Держи!
Я отдал литровую флягу, которую снял с одного из трупов. Когда Леший забирался в хтонических размеров транспорт, то оборвал сотни трубок, очень похожих на сосуды. Изумрудную жидкость, что с них натекла, я и притащил виноделу.
— Это не всё. Теперь свою кровь!
Мне протянули широкую плошку и небольшой скальпель. Интересно, откуда коротышка всё это достал?
Я вскрыл ладонь и нацедил бордовой жидкости. Интересно, а когда моя кровь поменяет цвет?
Винодел взял подношение и растворился в воздухе, а мы зашли в распахнутый шлюз. В доме пахло едой, умопомрачительные запахи витали в воздухе, и теперь уже я потащил за собой Лизи. Стоило нам зайти в зал, стены дома задрожали от жуткого рёва, рёв длился и длился, он шёл со всех сторон. В глазах потемнело, и я наконец-то смог разглядеть что происходит! Это всё Француз! Коротышка носился по дому, подпрыгивал и вопил «Получилось» на паре десятков языков.
А потом хозяин дома возник перед нами и протянул мне пузатую колбу со сверкающей жижей. Жижа меняла цвет от изумрудного в алый, а внутри постоянно происходили взрывы, окрашивая напиток всеми цветами радуги.
— Вино, ради которого стоит умирать?
Я осторожно взял колбу в руки.
— Вино, ради которого стоит жить. Ах, где мои манеры, мгновение…
Хозяин дома опять исчез, одарив нас громким хлопком, с которым его тело проломило звуковой барьер. Через мгновение он снова появился, в руках коротышка сжимал четыре хрустальных бокала. Бокалы отправились на стол, и я разлил густую жидкость.
— А кто четвёртый?
— Я четвёртый. Каково снова стать человеком, Кель Хендрикс?
В комнату зашёл Летописец.
— А ты… — я посмотрел на собеседника. — А как ты…
Аватар Системы взял бокал и поднёс его к своей голове.
— В древности, много тысяч лет назад, люди верили в единого Бога, — заговорил Француз. Вид он имел самый торжественный. — Это была странная вера. У этого Бога был сын, который принёс себя в жертву. Зачем? Чтобы Бог не уничтожил людей. Чем-то люди перед ним сильно провинились. В честь этой жертвы последователи этого Бога символически пили кровь того самого сына и ели его плоть. Причащались божественной сути и сами приближались к божеству. Говорят, где-то в мире остались капли той самой истинной крови, на дне старинной чаши. И если испить из неё вина, то можно обрести бессмертие. Вино — кровь Бога. И сегодня мы узрели историю, достойную тех самых времён. Библейскую историю!
Хозяин дома перевёл дух. Я только сейчас обратил внимание на его костюм. Фрак! Точно, одежда, которая называлась как ругательство. Белая сорочка, странные штаны с линией по центру штанин.
— Я искал другую кровь, кровь чудовищ, кровь предателей, кровь тех, кто отринул человечность. И что я вижу? Самый гнусный человек на станции, жалкий подонок, который ради своей прихоти готов убить друзей, ничтожество, не способное ни на что, кроме как скулить и цепляться за свою жалкую жизнь, ублюдок, который оборвал жизнь сотни тысяч разумных ради презренных денег… — я чувствовал, как моя улыбка натянулась, — приносит кровь чудовища, а вместе с ней — милосердие и истинную благодарность!
— Но…
Я хотел было объяснить, что насчёт милосердия Француз загнул, и этим милосердием там даже не пахло.
— Когда сына Бога принесли в жертву, он отправился прямо в рай. И первый, кто пошёл за ним следом — разбойник. Такой же жалкий ублюдок, как и наш Живой. Кто же знал, что вход в рай окажется на дне бездны? За тебя, Кель Хендрикс! И за всех тех, кто открывает для остальных врата рая!
Француз сделал глоток из своего бокала. Летописец выпустил в бокал хоботок, Лизи тоже рискнула, хотя бухло для киборгов — это не то, что можно пить обычному человеку. Но с другой стороны, что я знаю о Жрице, кроме склонности к алкоголизму?
А потом все мысли из головы выбило, словно в эту самую голову влетела кинетическая мина. Последнее, что я успел увидеть —
