Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 7 - Семён Афанасьев
— Да это всё один вопрос и есть, сейчас поймёшь. Так что ты китайцам сказал?!
— Ничего.
— Совсем ничего? — он требовательно смотрит мне в глаза, не мигая.
— Я к ним даже выходить не стал, — снова пожимаю плечами. — Это вообще какая-то дикость. Начать с того, что сюда не пустили ни моего адвоката, ни мать, ни мою пиар-менеджера.
— Пиар-менеджер тут каким местом?! — бывший спортсмен искренне удивляется, загибая при этом палец на память. — По остальным пунктам пока понятно.
— А у неё на руках доверенность моего законного представителя. Если мать в больнице либо с сестрой, то из взрослых остаётся только Вака, — поясняю не ахти какой секрет. — Кто может меня представлять перед лицом юстиции.
— А-а-а, дошло. — Сёгун расслабляется. — Можешь успокоиться, я не думаю, что их не пустили. Если даже меня сюда пустили с половины пинка! Скорее всего, они ещё просто не доехали из тюрьмы: о твоём местонахождении только часа полтора назад объявили. По тебе нет ограничений на твои посещения.
— Что за другая тюрьма? — ему удаётся снова меня озадачить.
— А где ты, по-твоему, находишься?! — веселится толстяк.
— Думал, именно там, откуда, говоришь ты, ещё не доехали родственники. В той самой тюрьме. Поскольку суда ещё не было, то… — называю заведение, где содержится до приговора опасный элемент.
Что-то типа следственного изолятора.
— Не-а, — он весело качает головой. — Ты сейчас в подвале архива парламента.
— Так вот почему камера без санузла… Но место неожиданное.
— Угу. Ладно, сейчас начну отвечать на твои вопросы, но ты ещё кое-что скажи перед этим. Почему ты такой спокойный? Ну реально?
— Время работает на меня. Смотри, с площади увезли сюда без сознания, так? Медицинская помощь не оказывалась…
— Откуда знаешь??? Если был без сознания???
— Таблетка, — хлопаю себя по животу. — Она пишет, даже когда меня нет.
— А-а.
— По закону, меня могут держать не более трёх часов. Затем либо отпускать на все четыре, либо — срочное заседание суда по мере пресечения. Сама мера должна быть вынесена не позднее тех самых трех календарных часов с момента задержания.
— И? — он словно аудитор, придирчиво сличающий план с фактом.
— Ну я здесь уже много больше. Если считать дорогу с площади, то почти десять часов. Говоря прагматично, происходит что-то экстраординарное. Теперь надо или убить меня, чтобы рта не раскрывал — вместе с роднёй и близкими; или…
— Всё так, — Сё подбирается, старея на глазах лет на десять. — Теперь мои ответы на твои вопросы.
— А ничего, что я их ещё не задал?
— Чтоб задать точный вопрос, нужно знать часть ответа. А ты здесь в вакууме половину суток; стало быть, новостей не знаешь, — простенько поясняет он. — Если даже твои не сориентировались и до последнего момента требовали встречи с тобой по адресу того самого заведения, что ты назвал.
— А ты сюда как успел? Ты меня больше родни, что ли, любишь?
— А я не в метро ехал, — веско роняет бывший борец, продолжая сверлить меня взглядом.
— Мои тоже вряд ли автобусами перемещаются.
— Вертолёт. Я уже десять часов перемещаюсь по Токио исключительно съёмочным вертолётом Хейдуги.
— Ух ты. Впечатлил. Как сориентировался?
— Совпадение. Там лицензия на полёты над городом — на год вперёд. Во всех значимых местах посадочные площадки на крыше — дублированные, — отмахивается он. — Но у твоих просто нет киностудии. Соответственно, нет и действующей лицензии на полёты над городом. Допустим, на сам вертолёт твоя компания, очень может статься, и накашляла бы. Даже за час. Но вот разрешения летать…
— Понял. Спасибо. На какие мои незаданные вопросы ты хотел отвечать?
— Вначале сводка, — он качает головой. — Знаешь, почему тебя столько не выпускают? И удерживают в вакууме?
— Откуда бы?
— Потому что всем сейчас не до тебя. — Он выдерживает паузу.
— Занятно. Как это может быть? Резонанс резко потух?
— Нет. Просто сейчас не до всех вас: вместе с тобой здесь же, по разным помещениям видимо, тут находятся и кое-кто из китайцев восьмёрки, и даже та патрульная, которой ты руку сломал.
— А её-то за что?!
— Не "за что", а "почему". Потому, что идёт заседание парламента. Экстренное, внеочередное. Отгадай, какой комитет председательствует?
— Да я в парламентских комитетах понимаю так же, как ты — в турецком языке.
— Для справки: заседают за закрытыми дверями вот уже часов шесть. Оценил, как быстро собрались? — он словно не замечает моего ответа.
— Ну всё, всё. Считаем, что этот вопрос я задал: что за заседание парламента и какой комитет рулит?
— Комитет по вопросам обороны и национальной безопасности. А заседание посвящено…
— …Трешу под моим домом?
— Можно и так сказать, — подумав секунду, он кивает. — Там на самом деле больше двух десятков вопросов в срочной повестке встало. От кадровой комплектации контртеррористических подразделений, типа восьмого токийского бюро, и до глубокой ревизии законодательства.
— На какую тему ревизия?
— Соответствие последних поправок, года за три. Конституционным правам граждан страны.
Какое-то время сидим молча.
— Ты не удивлён? — Сёгун не выдерживает первым.
— Оно ведь к этому и шло, — опять двигаю плечом. — Тебе же ещё отец говорил.
— Да. Но я не думал, что так стремительно завертится.
— Гражданское общество — штука такая. Как ревнивая жена, которая сильнее тебя физически. До поры до времени всё спокойно, но если разозлить — сам понимаешь. Ты каким-то образом пытаешься предугадать грядущие изменения? Считаешь, что я больше тебы знаю?
— Примерно. На этом диком кипише можно как очень высоко взлететь, так и очень глубоко упасть. Пример вот прямо сейчас: лично твои конституционные права уже почти половину суток свистят в окошко. Если к тебе даже врача не пустили. Ну что, ты всё так же спокоен?
— Я же оценил в своё время обстановку и сделал свою ставку, — опять плечо. Да что такое. — У меня, в отличие от всех остальных в муниципалитете, есть своя партия. Хреновенькая, юная — но единственная, которая это всё предсказывала ещё на той неделе.
