Русь. Строительство империи 5 - Виктор Гросов
Худой поднял взгляд — глаза его были цепкие, как у ястреба. Он чуть подался вперед, будто хотел каждое мое слово поймать и взвесить.
— А чем платить будем, княже? — спросил он, голос его был тихий, но с ноткой недоверия, словно он уже ждал, что я опять выдам что-то мудреное, чего не понять.
— Казной моей, — ответил я, стараясь говорить твердо, чтобы не дать ему зацепиться за сомнения. — Кое-что придумаем, чтобы счет вести, а не шкурки эти таскать.
Я попробовал объяснить свою задумку с жетонами. Начал с простого: железные таблички, с печатью моей, чтобы номинал был ясен — малые, средние, большие. Сказал, что кузнецы их отольют, а старосты принимать будут вместо мехов да шкур. Худой слушал, щурясь, будто в словах моих искал подвох, а толстый, меховой, только бороду теребил да хмыкал время от времени. Я добавил, что казна моя за жетоны поручится, что их потом на серебро или товар менять можно будет, но видел по их лицам — туго до них доходило. Худой даже губу прикусил, словно хотел что-то сказать, но передумал, а толстый буркнул что-то вроде: «Дивно это все, княже». Я выдохнул про себя — как же тяжело им вбить в головы что-то новое.
Глава 13
Перед глазами высветилось уведомление системы:
[Тех. логи]
[Сут.л. 82 «ов»]
[Сут. ком. 53 «ов» (106|х2)]
[Итог: +188 «ов» (35 316)]
Баланс: 35 504 «ов».
Я смахнул балланс. Золото в Березовке кончилось, это я уже переварил. Шкурки, что народ таскал вместо серебра, собирались на складах. Пора вводить порядок.
С купцами долго сидели. Я втолковывал мысль, которую тяжело им было принять с первого раза.
Нужна единица, понятная всем, чтобы не путались в этих шкурках да мехах. Я взял тогда уголь, начертил на бересте: «1 гривна = 20 шкурок», рунами. Просто, ясно, привычно. Гривна — слово старое, народ его знает, а 20 шкурок — мера, которую любой мужик на пальцах пересчитает. Но одной счетной единицы мало. Нужны деньги, которые в руках держать можно, а не только в уме.
Жетоны. Не простые железки, а посеребренные, с моим клеймом — птица с веткой березы, как на монетах, что я в Березовке чеканил, когда золото еще было. Посеребрить — значит дать вес, показать, что моя казна за ними стоит. Железо возьму из новгородских складов, серебро — из того, что с купцов-предателей вытрясли. Я прикинул в уме: на тысячу жетонов уйдет гривен десять серебра, не больше. Дорого, но без этого казна и дальше будет пустеть. Зато появится номинал денег.
Дверь скрипнула, вошел Ратибор. Он уже оправился от ранения, выглядит живчиком. Он остановился у порога, в ожидании, пока я заговорю.
— Гонцы вернулись? — спросил я, не отрывая глаз от бересты.
— Рано еще, — ответил он тихо.
— Зови четырех оставшихся, — сказал я. — Но сначала кузнеца сюда тащи. Дело есть.
Ратибор ушел, а я вернулся к своим расчетам. Жетоны — это не просто железки, это власть. Если народ их примет, я смогу налоги собирать без этой возни со шкурками. Но как заставить принять? В той жизни я бы сказал: «Запусти рекламу, покажи выгоду». А тут что? Вече? Указ? Надо, чтобы старосты первыми поверили, а за ними и остальные подтянутся. Я черкнул на бересте: «Гривна — 20 шкурок, 1 жетон — 1 гривна, 20 шкурок». Просто, как дважды два. Лучше обозвать жетон новой гривной. А потом сделаю еще большой жетон на пятьдесят и сто гривен, с инкрустацией.
Но это если считать шкурки куниц — самого дорогого мехового товара. А есть же еще и более мелкие — беличьи, куницы. Тогда введу еще и куны — это будет номинал в 1/100 гривны. С соотношением надо будет еще внимательно разобраться, но, судя по анализу новгородского рынка, все так и обстоит — один к ста.
Дверь снова отворилась, вошел Ратибор, за ним Степан, кузнец. Он стоял грузно, руки в саже, лицо красное. Я указал ему на лавки.
— Жетоны лить можешь? — я указал ему на рисунок. — Железо с серебром дам, клеймо мое поставишь. Птица с веткой, как на монетах. Будет называться гривной. Это будет новой единицей Руси. Навроде дирхамов и солидов.
Степан провел рукой по бороде, оставляя черные полосы сажи.
— Могу, княже, — сказал он. — Железо плавить — дело привычное, а серебро тонко класть надо. Сколько их?
— Тысячу, — ответил я. — Для пробы. Потом больше. Сможешь?
Он прищурился, прикинул что-то в уме.
— Фух, сделаю, — сказал он. — Мастеров возьму. Только серебро с железом давай сразу, без него не начну.
— Будет, — сказал я. — Из казны возьму. Ратибор, проследи.
Ратибор коротко ответил:
— Сделаю, княже.
Я отпустил их и остался один. Тысяча жетонов — это же 20 000 шкурок. Их эквивалент примерно 1000 гривен полновесного серебра. По сути, я получу 1 000 гривен-жетонов, которые по законам моего государства будут равняться 1 000 гривен серебра, а на самом деле это будет стоить 150 гривен полновесного серебра. Себестоимость железа и серебра в одной гривне равна 0,15 гривен серебра. Это без учета работы кузни. Да, я создам некий дисбаланс, но тут главное авторитет нового номинала денег. Все серебро будет изыматься, создавая его нехватку. Еще и законы конские приму за то, что серебро не сдали в казну по номиналу. Жестоко? Возможно. Но тут уж надо наводить порядок. Нужна собственная валюта.
Надо, чтобы в Новгороде их приняли, а потом в Киеве. Но внутри меня сидело сомнение. Народ привык к шкуркам, к их запаху, к их тяжести в руках. А жетоны — холодные, чужие. Смогут ли поверить?
А тут еще это задание от Вежи.
В голове стучало набатом: два дня до срока. Она дала задание за 50 000 очков. Надо поймать одного человечка. Я вроде и понимал как это провернуть, но в то же время не понимал за что такая сумма. Может этот человек знает что-то, что раскроет мне важную информацию? Не знаю, не знаю.
Сейчас главное провести эту денежную реформу. Пока Сфендослав с Курей и византийцами укрепляются в Ростове, мне нужно навести порядок в делах. Я отхватил огромный кусок Руси, который надо переварить. А поможет мне в этом звонкая монета — деньги. Если казна окрепнет, я смогу гонцов больше завести, дружину усилить, стены поднять, наемников нанять. Но без очков Вежи все это останется мечтами. Я вернулся к столу, взял бересту, еще раз
