Варнак - Алексей Анатольевич Притуляк
— Да почти никого, — пожал плечами Пастырь. — А вы издалека, мужики?
— Издалека, — небрежно отозвался второй. — Почти, значит?.. А красных дохрена?
— А я их считал? — пожал плечами варнак. И видя, как сузились глаза бородатого, добавил повежливей: — Так-то их не видать сейчас на улицах. По домам подыхают, если есть.
— А кто ж тебе так рожу-то поправил, болезный? Из твоего уха можно холодца наварить на роту бойцов.
— Да были тут лихие ребята, — нахмурился Пастырь, невольно притронувшись к распухшему уху.
«На роту бойцов», говоришь?.. Показательно, показательно… И где же нынче твоя рота?
Только бы Стрекоза не явилась. Стрельба утихла; решит девка выйти посмотреть, чем кончилось…
— Ты с кем тут? — насторожился первый, перехватив, наверное, беспокойный взгляд варнака.
— Да ни с кем, — пожал плечами Пастырь. — Один.
— Ну всё, вроде, — кивнул второй, закончив выворачивать варнаковы карманы.
— А чего тут ошиваешься-то? — вопросил первый, поведя стволом.
Зубы заговаривает, козёл, — с тоской подумал Пастырь. — Сейчас начну отвечать, и — пальнёт.
— Чего молчишь, болезный? — улыбнулся мужик.
А может, не пальнёт? Какой им смысл убивать просто так, боезапас изводить. Пастырь для них не опасен сейчас всё равно.
— Боюсь, — отозвался он, лихорадочно соображая, как выходить из ситуации. — Орда рядом.
— Какая орда? — обеспокоенно произнёс второй, озираясь.
— Мужиков не меньше дюжины. Звери. Стволы, гранаты… Кое-как от них ушёл, а тут — собачки.
Братья переглянулись.
И в этот момент со стороны Чкалова высыпали гурьбой пионеры, человек восемь-десять. Явились, видать, на пальбу. Впереди скалился Меченый. Мелькнули знакомые лица Куцего и Тохи.
— Ни х*** себе! — крикнул мужик, повернувшись на шум.
Только что и успел. Пионеры лупанули сразу со всех стволов, не стали ни фамилию спрашивать, ни пароль-отзыв. Пули ударили в мужика стаей, слетелись на него, как во́роны — исклевали, изорвали в хлам куртку, своротили нос, вскрыли горло.
Пастырь вовремя прыгнул в сторону, повалился на тротуар, кувыркнулся и покатился до ближайшего крыльца, ожидая, что вот сейчас ударят и по нему. Краем глаза увидел как присел второй и дал по пионерам одну короткую очередь, вторую. Упал кто-то из пацанов. Кто-то закричал от боли.
Увидел перекосившееся лицо Меченого, который, кусая губу, торопился заменить магазин, а ничего у него не получалось второпях. Просуетился юнец, попал под следующую строчку мужика, повалился на разбитый асфальт, сворачиваясь калачиком. Мужик воспользовался лёгкой оторопью среди пионеров, рванул бежать по Первомайской. Да только куда убежишь с тридцати метров от пяти стволов, хотя бы и в детских руках… Споткнулся, выгнулся спиной, впитывая в себя свинец, и повалился, ткнулся лицом в лужу.
Пастырь медлить не стал. Прыгнул в разбитую витрину какого-то магазинчика. Перекатился через прилавок и шмыгнул в подсобку. Хорошо, что после разграбления забегаловка была пуста, а все двери или выбиты или распахнуты настежь.
Опрометью пронёсся по тесному коридорчику и выскочил во двор. Надежда была на то, что никто за ним сейчас не побежит. Остудятся пацаны смертью Меченого, столпятся сейчас возле него — нового своего командира. Будут совещаться, что за мужики явились, откуда взялись и нет ли их ещё поблизости; рассматривать и обыскивать трупы. Уж точно не до Пастыря им будет.
Оружия никакого не стало, это очень плохо. Без оружия в этом городе — как голому в ресторане.
Плохо и то, что пацанва полезла из своего логова в город. Это Меченого работа… Меченого больше нет. Что теперь будет делать шпана?
Уже подкрадываясь к углу, чтобы тихонько выглянуть, увидел, как вышла из своего подъезда Стрекоза. Замахал ей руками, чтобы не высовывалась. Она кивнула, шмыгнула обратно.
Выглянув, увидел как пацаны собирают оружие — отстёгивают от автоматов магазины. Эх, хоть бы один оставили, ироды!
Только минут через двадцать, когда пацаны притихшей стайкой удалились по Вокзальной в сторону стеклозавода и скрылись из виду, Пастырь позвал Стрекозу.
Присел над трупом мужика. Карманы были вывернуты, валялись возле тела пустая пачка «Примы», рассыпанная стопка никому давно не нужных тысячных и пятитысячных купюр, ментовское удостоверение. «Крол Викентий Александрович» — прочитал Пастырь. Старший прапорщик отдельной роты патрульно-постовой службы милиции.
Насобирал ты, братец Кролик, денежек!.. Сотни полторы-две тысяч в пачке, не меньше. На кой? Впрочем, да, понятно, ты же не знал, что Хан отменил старый мир. Теперь, вот, и тебя самого отменили.
Подобрал автомат, дошёл до второго трупа. История та же: деньги, удостоверение на имя Крола Станислава Александровича. И ни одного патрона не оставили пионеры.
— Дя Петь! — позвала Стрекоза.
Присев над телом одного из пацанов, махала руками: быстрей! Пастырь в несколько прыжков оказался рядом, склонился над пионером. Неизвестный ему пацан, лет двенадцати-тринадцати, ещё дышал. Бросили дружки своего однополчанина полуживым и ушли. Во как…
Рядом, подбитой птицей, раскинув руки-крылья, лежал «прокурор» Куцый. В стороне скрючился, свернулся калачом Меченый.
Пацан был без сознания, дышал тяжело и с хрипом, пуская кровавые пузыри. На грязной рубахе, на животе и груди, расплылось по здоровому пятну крови.
Пастырь скрипнул зубами, покачал головой.
— Ничего не сделаешь, Оль, — сказал. — Умирает он.
— Да? — неожиданно легко произнесла она. И смотрела на пацана как будто с любопытством даже. То ли умирающих не видела сроду…
— Пойдём, — кивнул он ей, поднимаясь.
— А его что ж, так бросим? — подняла она глаза.
— Ему ничем не поможешь, — пожал плечами варнак.
— А добить?
Пастырь вздрогнул, челюсть отвисла, а во рту стало сухо.
Это как же такое возможно-то, а?! Ты же девочка… Ну, понятно, не сложилась у тебя жизнь, насмотрелась ты, видать, всякого. В этой Хановой когорте повращалась… Но ты же девочка… Ты же ребёнок ещё!
— Нечем, — буркнул он, отворачиваясь, пряча глаза. — Не душить же мне его…
— Что, так и оставим? — настаивала она.
— Он уже не мучается, — отозвался Пастырь. — Без сознания… Минут пять полежит ещё и отойдёт… Идём! Собаки могут вернуться.
Услышав про собак, девчонка сразу подскочила, испуганно оглянулась по сторонам, вцепилась в Пастыреву руку.
Псы-то и правда могут попробовать ещё раз. И тут уже, без оружия, примут Пастырь со Стрекозой жестокий и болезненный конец своих жизней.
Минут за пятнадцать они дошли до заветной пятиэтажки. Пастырь оставил Стрекозу на первом этаже, поднялся наверх один. Залез
