Дети Антарктиды. 200 дней - Даниил Корнаков

Она промолчала.

Тогда он подошёл ближе, осторожно, будто боясь спугнуть её. Положил руку ей на плечо, и она вдруг дрогнула.

— Ты чего?

— Прости… — Она натянула улыбку. — Это всё фильм.

— Да, он… — Матвей долго перебирал в уме слова, но не смог подобрать нужного. — Но конец хороший.

— Да, очень хороший.

Она не оборачивалась, по-прежнему глядя в окно, на покрытый снегом холм и плывущие вдали облака.

Её молчание резало его изнутри, заставляя теребить кольцо в кармане вспотевшими пальцами.

— Матвей.

— Да?

— Скажи мне, ты веришь, что однажды мы будем жить так, как жили когда-то наши родители? Ну знаешь, с теми же проблемами, которые были у них. С тем же проблемами, как у бродяги Чаплина?

Матвей отошёл от неё, прислонился к стене.

— Честно?

— Да, честно.

— Нет. Не верю.

— Вот и я давно знаю, что никогда у нас не будет подобных проблем. Даже исчезни все мерзляки вот сейчас, — она щёлкнул пальцем, — нам, нашим детям, их детям предстоит еще многое сделать, прежде чем заботы, схожие с заботами наших родителей, лягут на их плечи. — Она обернулась к нему, посмотрела своими серыми, чарующими глазами. — Я больше скажу, все это будет возможно лишь тогда, когда Вторжение станет мифом, сгинет в пучине времени, где будет похоронено навечно, оставив после себя лишь песчинки истории. Когда всё это будет стёрто и написано заново, когда всё сделанное нами падёт и будет забыто, только тогда люди снова научатся жить как прежде, не осознавая, какие ужасы творились на земле, по которой они ходят.

— Знаешь, на это понадобится много времени.

— Огромное количество времени. Сотни и сотни лет. Возможно, тысячи… Но мы положим начало этому времени, как только заполучим в наши руки «Копьё». Это будет маленький шаг на пути к будущему.

Маша медленно подошла к нему и мягко коснулась губами его губ. В этом поцелуе была какая-то особенная нежность, словно она пыталась через него передать всё то, что не могла выразить словами.

— Я должна идти, Матвей, — прошептала она, отстраняясь. — У нас с Томасом еще много работы.

Матвей почувствовал, как кольцо в кармане как будто бы потяжелело.

— Хорошо, — ответил он, стараясь скрыть разочарование в голосе.

Она развернулась и направилась к выходу. Её шаги гулко отдавались в пустом зале.

— Маш, — окликнул он её, когда она была уже у дверей.

— Да? — она обернулась, и солнечный луч из окна осветил её лицо.

Матвей сжал кольцо в кармане так сильно, что костяшки побелели. Момент, который он представлял себе столько раз, и столько же раз репетировал, оказался совсем не таким, как в его воображении. Что-то в её глазах, в этом разговоре о будущем, которое наступит через тысячи лет, заставило его понять — не сейчас.

— Я люблю тебя, — просто сказал он.

Она улыбнулась той особенной улыбкой, которую он так любил, и тихо закрыла за собой дверь, оставив его один на один с темнотой и кольцом в ладони.

День 131. Крайняя мера

Надя ворвалась в комнату как небольшой ураган, застав Матвея на время оторваться от починки ваттбраслета. Маленький экран стал глючить пару дней назад.

— Тихон с тобой? — Она быстро осмотрела крохотную комнатку с двумя сдвинутыми одноместными кроватями.

— Нет, а что?

— Вот же… — она осеклась.

Матвей заметил как она нервными движениями поглаживала округлый живот, теперь трудно скрываемый даже под двумя плотными куртками.

— Что случилось?

— Надеюсь, пока ничего, — она закусила губу.

Матвей встал со стула и подошёл к ней.

— Надь, говори. Что у вас произошло?

Её прежде опущенный взгляд обратился к нему.

— Мы с ним утром немного повздорили.

— По поводу?

— Сейчас это не важно, — она говорила спешно, то и дело отдёргивала руки от рта, в желании сгрызть ногти. Вредную привычку Матвей заметил за ней еще в первые дни пребывания на Шпицбергене. — А важно то, что этот засранец спёр мою винтовку и смылся хрен знает куда.

— На кой-чёрт ему сдалась винтовка?

— Хотела бы я знать! Вот найду его, таких ему вставлю…

— Так, присядь-ка… — Матвей нежно взял её за локоть и усадил на край кровати, — и расскажи по порядку, что именно произошло.

— Говорю же, нечего тут рассказать. Ходил он всё вокруг да около, раздражать меня стал своим шатание. Да-да, знаю,