Легкое дельце (СИ) - Серебрянская Виктория
А еще меня беспокоило, почему я не узнала голос фарна. Да, здесь было эхо из-за высоты потолочной переборки и практически не изолированных стен. И все же, оно не могло, не должно было исказить до неузнаваемости довольно звонкий и всегда жизнерадостный голос медика. Чего я не понимаю? Или это просто нервы, а я уже не пригодна к полетам в космосе? Мурашки побежали по коже, когда в голову пришло, что все это уже теперь неважно, а Деннел очень вовремя меня уволил.
Проделав все необходимые процедуры, как положено, зафиксировав факт смерти, я впервые в жизни провела процедуру похорон в открытом космосе. Тащить за собой тело Этерелли было бессмысленно. Заниматься его доставкой к нему домой не будет никто. Помимо всего прочего, я понятия не имела, где фарн обитал до попадания на Каити и есть ли у него родственники. Да и вряд ли мне дадут возможность разобраться с покойником: скорее всего, сразу же по прибытии меня арестуют и отправят под суд. Так что следовало все формальности завершить сразу.
* * *«Шерварион» больше не отклонялся от курса. Будто Этерелли своей смертью заплатил дань какому-то неведомому божку, чтобы тот оставил яхту в покое. Вернувшись из технического отсека, я первым делом снова задала маневр поворота с целью лечь на прежний курс. Понаблюдала, как нос корабля начал медленно поворачиваться, все зафиксировала. Потом вздохнула и поплелась в каюту, служившую нам с фарном столовой. Я сегодня с утра ничего не ела, а по внутреннему времени корабля было уже почти десять часов вечера. Голода я не чувствовала. Но следовало съесть хоть что-то, чтобы поддержать тело, подкрепить силы. Зайдя внутрь, я увидела сиротливо стоящую на краю выключенной плитки турку для приготовления кофе. Фарн не убрал ее, видимо, рассчитывая вскоре сварить себе новую порцию энергетического напитка. Теперь уже не уберет никогда. И не сварит. И меня вдруг словно обухом ударило промеж глаз. Ноги подломились, и я села там, где стояла. Истерика, так долго копившаяся в груди, наконец взяла свое.
Я наревелась, жалея себя и оплакивая собственную незавидную судьбу, до полного опустошения. До пекущих словно от перца глаз, до холодной пустоты в груди. А потом встала, прибрала подальше с глаз турку, ощущая, как меня водит будто пьяную. И заказала, не глядя, в пищевом автомате еду. Да, жизни пришел конец. Но я еще не выполнила контракт, а следовательно, нужно было взять себя в руки. У меня на попечении остался беспомощный, парализованный разумный. И отнять жизнь еще и у него я просто не имею права.
Еду я сжевала, не чувствуя вкуса. Будто картон. Если так пойдет и дальше, имеет смысл перейти на питательные коктейли. У них просто жуткий, отвратительный вкус. И обычно, я не могла сделать даже глотка этого пойла. Зато насыщали организм всем необходимым они лучше всего.
Прибрав за собой в столовой, забежала в рубку управления. ИскИн не подавал сигналов тревоги, но я желала собственными глазами убедиться, что хотя бы с курсом все хорошо. Перед тем как навестить, наконец, медицинский отсек. Я горько усмехнулась. Так долго изобретать предлог, чтобы зайти и все проверить на законных основаниях, чтобы в итоге убить медика и самой теперь отвечать за все. Идя по переходу в сторону медблока, я ловила себе на ощущении, что сплю и вижу непрекращающийся кошмар. Вот сейчас проснусь, умоюсь, схожу к пищевому автомату, а там Этерелли… Он предложит мне кофе… Я встряхнулась. Не стоит тешить себя опасными иллюзиями. Так недолго и сойти с ума. Лучше заглянуть еще и в каюту фарна, проверить его личные вещи. Хватит уже с меня неприятных сюрпризов. Мне нужно закрыть контракт. А потом будь что будет.
Наверное, это глупо. Но дойдя до двери, за которой начиналось царство медицины, я долго стояла в коридоре, прислонившись к ней лбом, не решаясь открыть. Внутри меня причудливо переплетались отчаяние, беспомощность, сожаление и страх, порождая слабость и нежелание двигаться. Хотелось забиться в какой-нибудь уголок и не двигаться. Или хотя бы сесть на пол и сидеть так, пока все не закончится. Пока меня не найдут и не отволокут на судебное разбирательство. Или пока не подохну. Это было бы достойным концом такой бесславной жизни, как у меня. Вот только права на слабость у меня не было. Я взяла на себя ответственность за жизнь двух существ. И у одного ее уже отняла. Пусть ненамеренно. Но медик, если бы не улетел со мной с Каити, еще мог бы жить и жить, и помогать другим. А я… Оттолкнувшись от двери, я решительно ее толкнула, чтобы войти. И опешила. Дверь была заперта.
Опачки! Как говорили в моем далеком и счастливом, как я сейчас понимаю, детстве. А зачем фарну запирать медотсек с беспомощным паралитиком? Чтобы не сбежал? Или чтобы не вошла я в его отсутствие? Я фыркнула, позабыв, что еще мгновение назад казнила себя за то, что стала невольно убийцей. Что мне делать в медотсеке? Тырить у фарна лекарства? Так они мне не нужны. Или устроить побег тому, кто, если верить словам Этерелли, мог лишь говорить и смотреть? Или… Или Абату не такой уж и парализованный? И его удерживают в медкапсуле силой? Наверное, мои нервы истрепались вконец, но я вдруг ощутила, как вдоль позвоночника все мелкие волоски встали дыбом, будто наэлектризованные. Неужели это правда и все дело в этом?
Я потратила почти полчаса на открытие двери. Универсальный код, доступный капитану, и открывающий любые двери на яхте, был почему-то заблокирован. Но меня это уже не удивило. Пришлось перебирать все известные коды-отмычки, хотя дверь игнорировала мои усилия. И постепенно на меня начало накатывать отчаяние. Ну что это такое⁈ Что происходит на этом чертовом корыте⁈ Или… Или правильнее будет сказать, в какое дерьмо я вляпалась и что мне будет стоить выпутаться из этой истории хотя бы относительно целой?..
Дверь распахнулась, когда я уже отчаялась открыть ее цивилизованным путем и собиралась сходить за инструментами, чтобы разобрать электронный замок. Все получилось случайно. Нервничая, я промахнулась и нажала не ту комбинацию клавиш. Так в аварийном коде вместо случайного набора букв возникло слово. Женское имя «Адалия». Раздался громкий, как взрыв, щелчок. И, о чудо, все получилось…
Каюта, отведенная под медотсек, была небольшой, в форме квадрата, с дверью в правом углу. Я замерла на пороге, изучая, что где находится, и чутко прислушиваясь к звукам работающей аппаратуры. Справа от входа вдоль стены стояла пара медицинских шкафчиков под стеклом, полных каких-то неизвестных мне медицинских штучек. Напротив входа — аппараты, из которых я смогла опознать лишь медицинский сканер. Для чего остальное, понятия не имела. Слева, под той стеной, в которой располагалась дверь, стояла простая кушетка, застеленная белым. В углу — небольшой квадратный стол. А по центру каюты, я сама ее там крепила, располагалась капсула, главный и единственный груз «Шервариона».
Зайдя в каюту и прикрыв за собою дверь, я медленно прошлась вдоль ряда шкафчиков. Постояла у самого последнего. А потом, сама не знаю зачем, открыла его и взяла кейс с надписью на языке яоху. Я его почти не знала. Но это и не было важно. Потому что кейс неожиданно оказался пустым. Хм-м-м… Когда Этерелли успел израсходовать его содержимое? И почему не выбросил пустую упаковку? Для красоты, оставил, что ли? С сомнением оглядев оставшееся содержимое полок, я вдруг обратила внимание на одну вещь: в шкафчиках не было ни одной прозрачной емкости. Лишь кейсы и коробки. А полные они или пустые, на глаз определить было нельзя. Я принялась их перебирать. Чтобы спустя пять минут с ошеломлением констатировать: в шкафах стояли муляжи. Или пустые, использованные упаковки. Нехорошее чувство в душе снова подняло голову.
Теперь я уже гораздо тщательнее стала изучать медотсек, не пропуская ни одного угла, ни одного места для хранения. И вскоре с ужасом поняла, что эта каюта лишь носила гордое название «медотсек». Но на самом деле им не была. Я не обнаружила здесь ни медикаментов, ни перевязочного материала, ни картриджей для медицинской капсулы, ни… В общем, ни-че-го! Даже аппаратура, которой была утыкана стенка напротив входа, оказалась липой, фикцией. Пустыми оболочками и кожухами, порой очень грубо скрепленными до кучи. И я с содроганием поняла, что дела мои обстоят еще хуже, чем мне казалось. Потому что декорации этой каюты были призваны обмануть, одурачить одного-единственного зрителя — меня.
