Лидия Конисская - Чайковский в Петербурге
"Из меня сделали чиновника.."
Жизнь имеет только тогда прелесть, когда состоит из чередования радостей и горя, из борьбы добра со злом, из света и тени, словом, из разнообразия в единстве…
П. Чайковский
На Малой Садовой улице, напротив нынешнего Дома радио, есть большое здание. По обе стороны массивных дверей — множество досок, указывающих на ряд учреждений, которые сейчас помещаются здесь.
До 1917 года весь этот дом и соседний с ним, выходящий на Итальянскую (теперь улицу Ракова), особняк занимало лишь одно учреждение, причем весьма внушительное, — департамент министерства юстиции. Сюда, в первое распорядительное отделение, был назначен Петр Чайковский сразу после окончания училища.
Полутемный вестибюль с неуклюжими квадратными колоннами, поддерживающими тяжелые своды, широкая лестница, расходящаяся направо и налево, — вот что увидел Петр Ильич, переступив впервые порог этого дома. И, надо думать, не очень легко было у него на душе в тот день. Приходилось начинать службу, которая, в сущности, никак не могла привлекать его и, наверное, должна была очень мало времени оставлять для занятий музыкой. Но его готовили для этого — что оставалось делать?..
Его брат Модест Ильич говорил: «Как мало и ничтожно было участие его морального существа в деятельности на этом поприще, явствует уже из того, что очень скоро по оставлении его он хорошенько не мог себе представить, что он там делал».
А один из его сослуживцев, впоследствии художник-передвижник Ефим Волков, рассказывал: «Я и сам плохо работал, а тут еще… Чайковский! Со мною сидел… знай — насвистывает». Впрочем, Волков вспоминал не только это. Он, не имевший настоящего образования, был в департаменте чем‑то вроде писаря, и, конечно, такой мелкой сошке приходилось очень туго[2]. Как‑то Чайковский проходил через комнату, где занимался Волков, и обратил внимание на его огорченное лицо. «Что с вами?» — «Меня лишили «гуся», а на эти деньги я рассчитывал уплатить долги» (на чиновничьем жаргоне «гусем» называлась наградная выдача к рождеству). — «А сколько?» Сумма была небольшая, но для финансового положения не только Волкова, но и Чайковского она представлялась изрядной величиной. У Петра Ильича сейчас же явилась мысль помочь бедняку. «Подождите, — сказал он, — тут, верно, ошибка, я пойду справлюсь». Через полчаса он возвратился. «Это действительно вышло недоразумение, вот ваши деньги, мне их выдали».
Несомненно, это были деньги самого Чайковского. Уже и тогда он не мог равнодушно видеть товарища, испытывавшего нужду.
П. И. Чайковский. 1859 г.
Очень еще молодой — ему было в то время всего девятнадцать лет, — Чайковский любил всевозможные развлечения. Он только что покинул закрытое учебное заведение и, как ему казалось, вырвался на волю. В полной мере он еще сохранил свое юное легкомыслие и беспечность.
Он составлял всевозможные доклады и «отношения», бегал по лестницам, относя их на подпись, и охотно останавливался поболтать с кем‑нибудь из сослуживцев. Веселый, приветливый, он завоевал сердца новых товарищей.
По природе и воспитанию дисциплинированный, Петр Ильич старался относиться добросовестно ко всему, что ему поручали. Он подчеркивал в одном из писем: «Из меня сделали чиновника, да и то плохого, — и вот я стараюсь, по возможности, исправиться и заниматься службой посерьезнее».
И, наверное, ему это удавалось, о чем свидетельствовало то, что он получал наградные (так, например, 23 декабря 1861 года он получил 150 рублей), его начальник, уходя, часто поручал ему исполнять должность столоначальника. Впоследствии его произвели в коллежские асессоры, а затем в надворные советники.
Петр Ильич служил в «Столе прошений» и составлял доклады и проекты резолюций. Все они обращают на себя внимание логической простотой и краткостью. Дела, с которыми приходилось иметь дело Чайковскому, были главным образом крестьянские, ими вообще в это время было завалено министерство.
В трудное время пришлось служить молодому чиновнику. В стране происходили большие перемены: готовилась судебная реформа — учреждение суда присяжных, подготавливалась, а затем, в 1861 году, была проведена и реформа крестьянская: крепостное право было отменено. «В воскресенье объявлена свобода. Я нарочно ходил в приходскую церковь, чтобы видеть впечатление, которое Манифест произведет на мужичков», — писал Чайковский сестре.
Театральная площадь в Петербурге до 1859 г.
Только молодостью и, главным образом, «правоведческим» воспитанием Петра Ильича можно было объяснить его «политическое легкомыслие», если можно так сказать. Тогда он еще не слишком глубоко осознавал происходившее.
По–видимому, он не понимал, чем обернулась для «мужичков» пресловутая «свобода». Да и знал ли он, выходец из семьи, никогда не имевшей ни крепостных, ни земельных угодий, что лучшие земли отошли к помещикам, знал ли, что представляли собой крестьянские наделы, как ограблены были крестьяне в результате «освобождения»? Характер реформы обличали в то время прокламации, во множестве появлявшиеся в столице, в которых указывалось на существование тайного революционного центра. Но ничто не говорит нам о том, что Чайковский читал их или, прочтя, придавал им значение.
…Наступал вечер, кончались служебные часы, и Чайковский делался светским молодым человеком. Прогулки по Невскому и Летнему саду, рестораны, встречи со знакомыми — их было бесчисленное множество, — все его товарищи и их родственники по существу были обеспеченными людьми и проводили вечера так же, как он. В театре, в гостиных — во всем находил Чайковский удовольствия, потому что, по словам его брата Модеста Ильича, все увлекало его: и общество, и танцы, и холостяцкие вечеринки, и ужины в кабачках, а главное — театр. Очень велика была тяга молодого существа к развлечениям.
Он бывал в итальянской опере (спектакли ее шли в Петербурге почти всю зиму), на французских спектаклях в Михайловском театре; посещал Александринку, там шли пьесы классического репертуара и водевили с участием Каратыгина, Самойлова, Мартынова.
До января 1859 года на месте теперешнего Театра оперы и балета имени С. М. Кирова было здание с круглой ареной и обширной сценой — театр–цирк, как его называли. Тут шли и пьесы, и конные представления, были здесь и джигитовка с ружейной пальбой, и выступления акробатов, и русская опера.
После пожара на месте театра–цирка был выстроен и в 1860 году открыт Мариинский театр, где кроме опер ставились балеты и иногда драматические спектакли.
Напротив него, там, где сейчас здание консерватории, помещался Большой театр. Здесь шла в основном итальянская, а иногда и русская опера. Шла там, например, опера светского композитора того времени барона Фитингоф–Шеля «Мазепа», постановка которой, по словам автора, была настолько нищенская, костюмы так бедны, что, глядя на казаков, трудно было даже сказать — мужчины это или женщины, а войско состояло из восьми солдат, которые выходили поочередно из одной кулисы и уходили за другую… Они повторяли это до тех пор, пока занавес не опускался.
Даже прекрасное исполнение роли Кочубея артистом Осипом Афанасьевичем Петровым не спасало спектакль.
Если бы мы в те годы посмотрели вместе с молодым Чайковским на наклеенные на широкой тумбе и довольно непрезентабельные на вид афиши — в то время они печатались на серой, иногда желтоватой бумаге, — мы смогли бы прочесть, что, например, в Большом театре выступает итальянская опера: утром дают «Травиату», вечером— «Отелло» Россини. Участвуют артисты Тамберлик, Эверарди, Фиоретти…
«На Мариинском театре» в этот же день «народное представление» — идет пьеса «Чему быть, того не миновать, или Не по носу табак» и водевиль «Дочь русского актера».
Все афиши похожи одна на другую, но какое разнообразное содержание! Вот неувядаемые, привычные нам с детства «Ревизор» Гоголя, лермонтовский «Маскарад», «Фиделио» Бетховена…
А рядом итальянцы: «Норма» Беллини, «Марино Фальеро» Доницетти, балет «Метеора» в постановке Сен-Леона. И среди этих названий и имен совсем маленькая и очень странная афиша: «31 января, в пятницу, в 1 час пополудни господа придворные певчие дадут пятый Духовный концерт в пользу своих (!) вдов и сирот».
Слов нет, выбор большой!
Какие из этих спектаклей посетил молодой Чайковский, мы не знаем, а вот перед такой афишной тумбой он стоял, несомненно, не один раз, размышляя, куда бы пойти.
Как бы то ни было, у молодого чиновника не было недостатка в развлечениях. Он — общий любимец, барышни влюблены в него. И дома жизнь все та же. Много молодежи в огромной директорской квартире в Технологическом институте. Весело, шумно. Тут музыканты, правоведы, студенты Горного института (товарищи Николая) и офицеры (сыновья Петра Петровича), и моряки — воспитанники Морского кадетского корпуса — товарищи Ипполита, и художники — друзья дочерей Петра Петровича. Бывает здесь и поэт Чавчавадзе, влюбленный в одну из дочерей — Софью Петровну и посвящающий ей стихи.
