Лидия Конисская - Чайковский в Петербурге
писал поэт. Впрочем, ухаживал он не очень энергично, зная о чувстве своего приятеля. Так появилось стихотворение, посвященное Н. С. Алексееву, в котором Пушкин успокаивал друга:
Мой милый, как несправедливыТвои ревнивые мечты:Я позабыл любви призывыИ плен опасной красоты…
Ему же писал Пушкин письмо, начинавшееся так:
Прощай, отшельник бессарабский,Лукавый друг души моей…
Все это подробно рассказано в записке Липранди, бывшего тоже в это время в Кишиневе. Копия этой записки по сей день хранится в семейном архиве Наталии Ипполитовны Алексеевой–Чайковской.
Этот рассказ, конечно, не имеет отношения к П. И. Чайковскому, но является штрихом, пусть небольшим, но ярким, из жизни Екатерины Андреевны. Ведь в ее доме не раз бывал Николай Степанович, друг Пушкина. Об этом она, несомненно, в свое время поведала племяннику, который очень интересовался всем, что относилось к великому поэту.
Чайковский очень любил слушать пение своей тетки, часто пел с ней дуэты, причем очень гордился своей колоратурой — у него тогда еще был очень высокий! голос.
Немалую роль в музыкальном воспитании Петра Ильича сыграл учитель пения Луиджи Пиччиоли, бывавший в доме Чайковских. Это знакомство потом перешло в дружбу, несмотря на разницу в возрасте лет на сорок. Друзья вместе музицировали, посещали концерты и театры, спорили о музыке. И, возможно, именно под влиянием Пиччиоли юный композитор впоследствии написал итальянский романс «Полночь». Этот романс, изданный в начале шестидесятых годов, стал первым произведением композитора, появившимся в печати.
Несомненно, согревало Чайковского и теплое отношение к нему со стороны товарищей.
«Чаинька», как называли его в училище, был всеобщим любимцем. «Более широко распространенной симпатией никто не пользовался, — вспоминал его товарищ Ф. Маслов, — начиная с изящной внешности, все в нем было привлекательно и ставило его в исключительное положение». Он всегда был хорошим товарищем, действовал заодно с друзьями, принимал самое горячее участие в их делах. Его товарищ В. Герард говорил, что помнит, «как ради встречи с хорошенькой сестрой одного из правоведов они вместе добивались приглашения на бал в пансион Заливкиной и как они усердно там танцевали».
Другой товарищ его И. Турчанинов вспоминал: «…в Чайковском было что‑то особенное, выделявшее его из ряда других мальчиков и привлекавшее к нему сердца. Доброта, мягкость, отзывчивость и какая‑то беззаботность по отношению к себе были с ранней поры отличительными чертами его характера».
Об этой беззаботности и доверчивости говорили многие. «Он перетаскал товарищам чуть не всю библиотеку отца». «Его пульт (так называли в училище парты. — Л. К.) был тоже как бы общественным достоянием. В нем рылся кто хотел». В последние годы училищной жизни Чайковский вел дневник под названием «Всё», где изливал тайны души. Он был так доверчив и наивен, что держал его не под замком, а в своем пульте, где ворохом лежали и его и чужие книги и тетради.
Одним из самых ранних приятелей Петра был Турчанинов. Он вспоминал: «Оба мы, начиная с 1856 года, ходили в отпуск на Васильевский остров и поэтому всегда совершали это путешествие туда и обратно вместе. Период самых дружеских отношений наших был во время приготовления к экзаменам. Тогда мы поочередно гостили друг у друга, и я сделался своим человеком в доме Чайковских».
Вспоминал Турчанинов и забавные эпизоды из их совместной жизни:
«В старшем курсе изучали церковное право. Нужно было помнить название и последовательность вселенских соборов. Это не давалось мальчикам, и, чтобы запомнить названия «Лаодикийский» и «Сардикийский», Петр предложил запомнить фразу «Лидия Ольховская (его двоюродная сестра. — Л. К.) любит сардинки» и, благодаря этому, запомнил эти названия, как он говорил, на всю жизнь».
Екатерина Андреевна Алексеева — тетка П. И. Чайковского. (Публикуется впервые.)
«Как‑то незадолго до экзаменов, — рассказывал Турчанинов, — местом занятий мы избрали Летний сад; чтобы не таскать с собой записок и учебников, прятали их в дупло одной из старых лип, прикрытое от дождя сверху досками. По окончании каждого экзамена я вынимал оттуда мои бумаги, Чайковский же забывал это делать, и его учебные пособия, может быть, и поныне гниют в одном из деревьев Летнего сада».
Соученик Чайковского К. Арсеньев отмечал, что в училище было очень развито чувство товарищества, которое становилось тем крепче, чем сильнее была затаенная вражда к начальству. «Общие условия времени, — писал он, — были не таковы, чтобы способствовать развитию чувства собственного достоинства, но все‑таки обращение начальства становилось для нас все более тягостным». Требовалось «безусловное повиновение без рассуждений; затем следовало по, важности запрещение курить. Большинство классных «историй» происходило именно из–за курения — и все‑таки оно продолжалось в прежних размерах. Курили в душник, в форточку, курили в классах, в спальнях, на лестницах… курили не только отчаянные головы, но и многие из благонравных учеников. Строгость запрещения разжигала охоту нарушать его».
Много лет спустя Чайковский вспоминал, что курить он начал в училище и что это тайное курение доставляло ему большое удовольствие именно из‑за волнения и риска, связанных с ним.
Впрочем, не надо думать, что не было в училище положительных традиций. Безусловно, они были. Именно в эти годы любимым девизом мальчиков (кроме общего девиза всего училища «Respice finem» — «Предусмотри конец») стал девиз «Honeste vivere, neminem ledere, suum cuique tribuere», что означает: «Честно жить, никого не обижать, каждому воздавать свое».
Уже в сороковые — пятидесятые годы среди воспитанников усилился интерес к литературе. В те времена издавался журнал «Училищный вестник». Его главными сотрудниками были Апухтин, Маслов, Герард, Эртель и Чайковский, который поместил в журнале критическую статью под названием «История литературы нашего класса».
В свободное время и после уроков любимым занятием воспитанников было чтение.
Музыкой, которая в прежние годы пользовалась таким почетом, что, по словам бывшего воспитанника училища В. В. Стасова, во время рекреаций все училище было наполнено музыкальными звуками, с началом директорства Языкова стали заниматься значительно меньше. «С 50–х по 80–е годы искусство в стенах училища находило себе приют только в интимных кружках, которые группировались вокруг наиболее талантливых личностей и выражалось только в совместном чтении и декламации литературных произведений, дилетантском исполнении музыкальных пьес, совместных хождениях в театры и концерты и горячих спорах об искусстве.
Так было и в те годы, когда в училище воспитывались Чайковский, Апухтин и другие».
Вокруг них группировались наиболее яркие и талантливые мальчики — Герард, Маслов, Эртель. Но теперь, на пороге шестидесятых годов, занимались, надо думать, не одним искусством и спорами о нем.
Сквозь стены училища теперь еще больше, чем прежде, проникал воздух свободомыслия. А он был особенно ощутим в те годы, когда почти зримо росли революционные настроения в передовых кругах интеллигенции.
Не могли не знать этого юноши, регулярно бывавшие в городе, в своих семьях, в основном — дворянских, где явственно ощущалась тревога по поводу грядущих перемен.
Несомненно, в училище были известны труды Добролюбова, Чернышевского, Герцена. Правоведы, конечно, читали «Современник», который могли выписывать их родные, так же как делал это Илья Петрович. Юноши не могли оставить без внимания этот журнал хотя бы потому, что в 1859 году в нем печатались стихи их товарища — Апухтина.
В критическом отделе «Современника» были помещены «Очерки гоголевского периода русской литературы» Чернышевского.
Можно с уверенностью сказать, что Чайковский читал статьи Добролюбова «Темное царство», «Что такое обломовщина?», «Луч света в темном царстве». Островский был одним из любимых писателей Петра Ильича, и статьи о его творчестве несомненно интересовали юношу.
В 1856 году вышел сборник стихов Некрасова, который имел неслыханный в то время успех среди читателей.
И Чайковский впоследствии (в 1878 году) вспоминал, что в молодости любил ранние стихи поэта, помещенные в этом сборнике.
Список учеников 1 (выпускного) класса Училища правоведения.
А если говорить о взглядах близких друзей Чайковского, стоит вспомнить хотя бы В. Герарда — друга, любимого им до конца жизни. Окончив училище и став адвокатом, В. Герард был в свое время защитником на процессе известной революционерки Веры Засулич, покушавшейся на петербургского градоначальника Трепова.
