Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский
Тьфу. Удобная вещь – жалюзи, но хватит о них – ужасно холодно мне, выстудило реку за ночь, мне только насморка недостаёт… То ли я его включил случайно, давя на кнопки, то ли комнатный обогреватель сообразил мой дискомфорт самостоятельно, но вдруг из-под подоконника начал с гудением вываливаться сквозь решётку осязаемыми комками тёплый – почти горячий – воздух. Я скатился с кровати, растянулся на циновчатом полу, и тепло стало попадать мне на грудь, сильно теребить сомкнутые ресницы и, отталкиваясь от кончиков волос по всему телу, плавно взмывать к потолку, уступая место новой порции себя. Через три минуты и пятьдесят секунд я согрелся. Поднялся на ноги и, потирая исколотые циновкой плечи и задницу, взял с полки кружку и вышел на веранду напиться.
В моём кресле-качалке сидел Хич-Хайк и ждал меня.
Я узнал его моментально, хотя он очень изменился внешне. Как не узнать сапиенса, вылечившего тебя от смерти? У кого как, но над моей благодарностью время не властно.
– На реке тебя зовут Ваарл, действительно? – спросил Хич-Хайк приветственным тоном.
– Меня всегда зовут Ваарл, дружище Хич-Хайк, – возразил я. – Что река? Полоска в мире.
Он улыбнулся и кивнул, и похлопал по подлокотникам кресла.
– Я тут покатался на твоём, – сказал он.
– Вэлкам, спаситель, – сказал я. – Могу ещё предложить тебе выпить воды.
– А я выпью, да, – сказал он. – Хочется пить.
В отличие от меня, он был одет. В нечто, вызывавшее на язык смутное слово «скафандр». Катая шёпотом смутное слово на языке, я нацедил водички из кувшина-влагососа, свисающего со стены на плетёном шнурке, и протянул кружку Хич-Хайку, и он, начав пить и запрокинув голову, стукнулся затылком об обод сдвинутого назад головного убора из стекла и железных полос, и пил подаренную воду до дна кружки, держась за ушибленное место.
За ночь дом, судя по марке на измерительном шесте, на очередной сантиметр осел. Хич-Хайк вернул мне кружку и поблагодарил, а я вернул ему его благодарность. Я нацедил водички на свою долю и длинными глотками, подолгу задерживая каждый во рту, выпил утреннюю норму.
– Сны, – сказал Хич-Хайк, дождавшись, когда я поставлю кружку на перила веранды. – Сны. Засыпаем мы, а просыпаемся… кто? Я пошутил. Мы – просыпаемся и засыпаем. Сны начинаются сразу при пробуждении. Никто не знает, когда мы спим. Вдруг мы никогда не спим? – Он помолчал. – Не интересная мысль?
– Я люблю тебя, но ничего не слышал в жизни банальней.
– Банально? Не уверен. Хотя и пусть. Есть так, как каждый сам знает. Но плохо, если банально. Нет ничего банальней дыхания. Но перестаёт быть банальным, когда кончается кислород, не так ли?
– Река, – сказал я. – Кислорода здесь вволю.
– Оттого и банально, что вволю. Но вот ты живёшь на реке, а воду собираешь кувшином.
Я пожал плечами.
– Так заведено.
Он поднялся и стал со мною рядом у перил.
– К тебе никто никогда не приходит, Ваарл?
– Одинокое место… Ты не закончил про сны, спаситель.
– А! Тебе стало любопытно? Одно и то же встречает тебя всякий раз, когда… как только ты просыпаешься. Одно и то же… и ты включаешься в навязанную модель модели и подчиняешься ей, и это стало привычкой и банальностью… Делаешь одно и то же. Снова и снова. Банальность за банальностью… Одинаковое поведение, одинаковые поступки, одинаковые свершения… подвиги – и те одинаковые. Смотри, все деревья на берегу разные. А ты видишь только джунгли. Вчера джунгли. Завтра джунгли.
– Некоторые деревья я запоминал, – заметил я.
– Но ты же никогда их больше не увидишь. Ты запомнил дерево, но существует ли оно сейчас? Ударила молния. Подмыло берег. Дерево срубили. Есть дерево? Нет его? Есть только джунгли.
– Никто не рубит деревья.
– И никто не бьёт молнией?
– Я чем-то могу тебе помочь, Хич-Хайк? – спросил я.
– Да, я к тебе по делу.
– Всё, чем только могу, – сказал я.
– Ты можешь многое. Помнишь, когда ты не умер? Ну, я там ещё был?
– Конечно, помню. Никогда не забываю.
– Я тебя обманул, Ваарл. Ты умер.
И замолчал, расстегнул на груди… длинную пуговицу и полез обеими руками за пазуху своего оранжевого балахона.
Я ждал. Но, по-моему, он просто чесался, наблюдая за моей реакцией. Но я ждал, и только.
– Ты понял меня? – спросил он, застёгиваясь. – Ты не выжил тогда.
– Я двигаюсь, – сказал я примирительно.
– Мотоцикл тоже двигается: у него есть двигатель, – сказал он. – И эта бессмысленная река – течёт, у неё есть течение. Всё движется, у всего есть движители. Нет, ты не пытайся со мной спорить, Ваарл. Время гонится за нами, замахиваясь железной трубой. Некогда спорить. Да и слов у тебя, спорить… извини. Ты заснул – ты проснулся, ты проснулся – ты заснул: откуда у тебя слова для спора? А тут сложились обстоятельства, нужна твоя помощь – а не слова. В первую очередь тебе нужна твоя помощь. Я тебя пришёл разбудить.
– А, так я сплю сейчас? Вот почему ты про сны…
– Ты помнишь, как ты спасал «Нелюбова»?
– Не я. Туча спасала.
– ОК. Не ты. Туча. Ты видел во сне, что спасал ты.
– Да… Вот почему ты про сны.
– И поэтому тоже… Просто времени нет; ты запомни вот что: ты не Ваарл, а Марк. И запомни, что паразитной перегрузки тебе бояться не надо; тебе пригодится. И основное запомни: времени нет. Решения по ходу действий. Так победим.
Он опять помолчал.
– Но ты запомнил?
– Постараюсь.
Он отвалился от перил.
– Хорошо. Я ухожу. Смотреть не надо, как я ухожу, ты уйди в дом. В принципе ты ведь не завтракал? Ты успеешь поесть, пока я уйду.
– Как скажешь. Возможно, поем. Я рад тебя был видеть, спаситель.
– Да не спасал я тебя… Не спас я тебя.
– Как скажешь.
– Иди, Марк.
