Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский
Тем не менее записи Романова (сам он категорически ничего не рассказывал) произвели на меня впечатление огромное, хотя и поэтическое. Лишь ознакомившись с ними, а потом многажды внимательно прочитав, я осознал, насколько как и сколь когда Земля стала для космачей Трассы чужой и враждебной планетой. Да, жаль, что конкретики почти не было, ведь «персонал»-модуль сенатора, в котором я пишу уже четвёртые сутки не прерываясь, попал ко мне если не на заре событий, то уж до десяти часов утра их – точно, и я отчётливо помню, как листал его впервые: наскоро, жадно, уверенный, что вот-вот, следующий файл откроет мне все секреты и все тайны, я пойму всё и начну стрелять в землян с чувством более осмысленным, нежели месть… Дневник – лишь косвенное доказательство, правда, очень уместное. Объём дневника невелик, сенатору (бывшему сенатору) разрешили вести его в сибирской тюрьме, куда угодил он за месяц или два (записи не датированы, добиться чего, кстати, Романову удалось не без труда, хотя он и неплохо разбирался в компьютерной грамоте) до старта «Чернякова» к ЕН-5355. Но я не собираюсь присоединять записи Романова к моим записям целиком. Я использую несколько отрывков, а здесь и сейчас сделаю краткий пересказ и сошлюсь на один только оригинальный файл, предпоследний и краткий, созданный и заполненный в утро, когда беднягу Мьюкома услаждали вкусным коньяком и мощными депрессантами в запертой каюте на борту землянина.
Вариант истории Романова, соответствующий его поведению, таков.
Романову было пятьдесят три года, как и Мерсшайру (коий непременно объявится ниже). Удивительный для любого на Трассе возраст. Тридцатилетний Нахав-Цац Пулеми мне с пеной доказывал (мы сидели с ним за баррикадой в осевой потерне «Будапешта», ждали атаки, и Пулеми, к какому-то слову пришлось, доказывал мне), что сенатор его ровесник как максимум. Романов тогда криво посмеялся… Вся Трасса, все двенадцать и наша колонии были старше сенатора всего на среднее десятилетие. Невероятно знать, ведь мы тут в Космосе по умолчанию психологически воспринимаем свой мир, Трассу то есть, как нечто немыслимо древнее, начавшееся чуть ли не в 1957 году. Мой дедушка Борис Байно родился на Земле. Факт непреложный. Родился в городе Пермь, близко от мест заключения сенатора Романова. Но, оставаясь фактом, странным образом не противоречит моей совершенной убеждённости в космическом происхождении деда: не мог он родиться на Земле, в городе Пермь, ведь не Мафусаил же он хвалёный, в самом деле. «Черняков» взял всю Трассу ровно за одни сутки среднего времени (около двух месяцев по личному времени Романова, Шоса и ублюдка Мусохранова). Это был второй или третий опыт «длинного транзита», когда по Трассе заранее проходит стафет общий с оповещением о времени старта и приказом завести в установленное время и на установленный срок маяки и приёмно-подающие контуры Колодцев. Но как уложить в голове, что от Палладины до Перми всего сутки ходу? 191 парсек, товарищи. Да, «Черняков» – уникальный корабль. То есть был им. Но вот взять мой «Чайковский». Не надо никаких оповещений, плевать на «длинный транзит» – всего год пути «сам на себе» «Чайковскому» до Солнца. Год пути, это факт, и я не могу в него поверить, как не верю в «место рождения» деда. Фернану Магеллану потребовалось три года для обплытия кругом Земли один-единственный раз. Понимаете, к чему я? Прогресс, реябта. Война. Мы живём, как ни повернись, в удивительные времена, этит все их колбы с песком и пылью. Ермак Рудольф Романов, сенатор, являлся рядовым участником некоего заговора против Александра Галактики. Заговор раскрыли. Тех, кто стоял в иерархии путчистов ниже Романова, казнили, тех, кто стоял выше, – сослали на Марс, что гораздо хуже, ну а Романов сел в земную тюрьму в Сибири (но не в Перми). Сыграла ли тут роль принадлежность Романова к семье Императора (нет никаких подробностей ни в дневнике, ни в административном профиле «персонала», но Александра Романов неоднократно называет «кузеном»)? Может быть, даже наверное, родственник же. Но во время миссии – я верю свидетельствам Романова – именно из-за его происхождения фанатики вроде Шоса или адмирала Мауса относились к нему очень жестоко. «Чего тебе, сука, недоставало, что полез в заговор?! А если полез – то почему, сука, попался?!» – так спросила однажды у своего принципала-подконвойного кошка Дейнеко, пассия Ска Шоса. Романов дважды возвращается к её словам в дневнике и оба раза цитирует их полностью. За Дейнеко Романов охотился свирепо… Потом (вдруг) Романова вытащили из Сибири, дали необходимо-достаточные инструкции и посадили в «Чернякова», под опеку Ска Шоса и адмирала Мауса, и выстрелили в Трассу, а на Земле в заложниках осталась его семья – трое сыновей, дочь и брат-близнец. О матери своих детей он не поминает ни разу, умудряясь, однако, каким-то стилистическим ухищрением умолчания выразить свою к ней бешеную ненависть. Само собой возникает предположение о роли госпожи сенаторши в провале заговора, «слишком долго и слишком тщательно готовившегося».
Романов – писатель дневника – страшится смерти, много пишет о ней, с болезненным постоянством цитирует огромными кусками некий «Рассказ о семи повешенных» (почему-то в библиотечном архиве «персонала» Романова литературного произведения с таким названием нет, наверное, знал наизусть, как стихотворение). Романов чувствует, что приговорён, предполагает, что живёт со своими палачами бок о бок; страх неизбежной погибели отождествляется им с окончанием миссии «Каплун» – и сдерживается лишь гораздо более мощным страхом за жизнь детей и брата.
Ему разрешалось с ними общаться по НРС-каналу ежедневно. Судя по всему, Романов верил «кузену», что его дети останутся в живых и целыми, исполни он свою роль как полагается. Конечно, ему видней. Но и выбора у него не было.
Так вот, Романов знал свою роль. Её, и только. Он готов был отдать официальный приказ об уничтожении населения Палладины при возникновении определённых обстоятельств, которые возникнуть должны были – наверняка. Поскольку Палладина уже вошла в сеть Трассы, скрыть факт уничтожения шестисот человек было, наоборот, невозможно. Затем и требовался в эпицентре событий Кровавый Сенатор, великодушно прощённый заговорщик, инспектор, сошедший с ума и отдавший Преступный Приказ,
