Иэн Бэнкс - Черта прикрытия
Маленькое суденышко набрало высоту и взяло курс на башню Правления корпорации «Веприн». Корабль, висевший над ней, был ненамного меньше самого небоскреба.
Дрона звали Ольфес-Хреш.
— Что ж, — сказал он, — травма носа действительно имеет место, однако характер ее таков, что удар фехтовального клинка не мог стать ее причиной. Рука Джаскена совершенно здорова, все кости целы, разве что мышцы чуть-чуть потеряли тонус после двадцати дней неподвижности. И еще: эта лангетка устроена так, чтобы ее в любой момент можно было открепить.
— Ты сумел считать информацию с нейросети?
— В пределах, допустимых для устройства в таком неудовлетворительном состоянии.
Она перевела взгляд на машину.
— И что?
Дрон покачался в воздухе. Это соответствовало у него пожатию плечами.
— Это игрушка ОО. Или что-то вроде.
Хюэн кивнула и посмотрела на джлюпианский звездолет. Флайер Вепперса уже почти долетел до него.
Она рассеянно потрепала малыша по головке.
— Интересно, — проронила посланница. — Очень интересно.
Придя в себя, Чей обнаружила, что находится в Убежище.
Убежище располагалось на вершине пальцеобразного скального уступа, нависавшего над пустыней. Безжизненную панораму кое-где оживляли чахлые кустарники. Выступ — это было все, что осталось от естественной арки, исполинские обломки которой, сточенные песчаными бурями, лежали далеко внизу, примерно посередине между скалой Убежища и соседним плато. Добраться до Убежища можно было единственным путем: в корзине из тростниковых веревок, которую опускали с тридцатиметровой высоты и затем поднимали обратно. Подъемный механизм приводился в движение исключительно силой мышц.
Убежище было древнее, шести- или семиярусное, и состояло из разрозненных, лепившихся друг к другу построек, материалами для которых послужили грубо обтесанные бревна и необожженные кирпичи. Некоторые строения опасно нависали над обрывом и поддерживались специальными сваями или платформами из хоботового дерева.
В монастыре обитали исключительно женщины. Занимались они тем, что реставрировали и переписывали древние артефакты, называемые манускриптами.
С ней обращались не слишком хорошо: если не как со служанкой-чернорабочей, то как с послушницей низшей ступени. Ее мнением никто не интересовался. Все ее функции сводились к выполнению простейших заданий по хозяйству.
В свободное от работы с манускриптами, еды и сна время монашки славили Господа.
Господь в этом месте мыслился женщиной, почитаемой приносившими обет воздержания монахинями за Ее плодовитость, которой Она наделяла все живое. Средством Ее почитания служили гимны и молитвы. Службы продолжались очень долго.
Она чистосердечно призналась в своем неверии. Ее не поняли. Отрицать существование Богини здесь было все равно, что отрицать существование Солнца или силы земного притяжения. Когда же остальные монашки убедились, что она говорит искренне, ее скрутили и доставили к Верховной Матери Убежища, которая внушала всем страх и почтение.
Та сообщила Чей, что на первый раз ее прощают, как новоприбывшую послушницу, но в дальнейшем ей должно покоряться воле Господней, то есть следовать приказаниям Верховной. В городах и деревнях еретиков, между прочим, сжигают живьем, если они осмеливаются отрицать существование Богини. Здесь же к таким мерам не прибегают, но, буде она примется упорствовать в своих заблуждениях, ее лишат еды и начнут избивать, пока она не причастится великой истины.
Верховная объяснила, что не всем дано принять Господа всем сердцем с такой же легкостью, как это удалось самым благочестивым и просветленным (и в тот миг страхолюдная женщина в темной рясе показалась Чей особенно старой). Пусть даже она и не открыла пока свое сердце любви Господней, все равно ей следует понять, что со временем такие чувства осенят ее. Ритуалы и службы, молитвы и торжественные распевы, которые новенькая находит столь бессмысленными — средства, призванные помочь ей в обретении утерянной веры. Сперва она даже может участвовать в них, не чувствуя в сердце никакой веры; это не страшно. Вера обязательно придет позднее.
Точно с таким же настроением, с каким она выполняла тяжелую работу по хозяйству, не понимая, зачем она это делает и кому предназначены плоды ее трудов, она будет сперва молиться всеблагой и всепрощающей Богине. Постепенно она достигнет в том и другом определенного совершенства, узрит потайной смысл, сокрытый за работой и актами поклонения Богине, и тогда вера обнимет ее сердце.
В заключение Верховная отвела ее в монастырскую темницу — жуткую темную вонючую клетушку без окон глубоко в скале, на которой стояло Убежище. Туда не проникало ни единого лучика света. Там ее заковали бы в цепи, морили бы голодом и били бы палками, дожидаясь ее возвращения на путь истинный. Ее затрясло при одном взгляде на цепи и оковы. Она пообещала Верховной взлелеять в себе любовь к Богине.
Ей отвели келью на верхнем ярусе одного из монастырских зданий, под самой крышей. Вместе с ней там дневали и ночевали еще полдесятка послушниц. Келья смотрела в сторону, противоположную плато, в пустыню, и была открыта ветру и песку: одной стены не было вовсе, вместо нее была грубая завеса из какой-то ткани, похожей на брезент. По крутой лестнице можно было спуститься на гребень стены, невидимой с верхнего уровня. Открытые кельи, пусть даже в них непрестанно задувал ветер из пустыни или с равнин, показались ей комфортабельными жилищами, закрытые же навевали тоску и ужас, в них она чувствовала себя, как в тюрьме, особенно в те минуты, когда засыпала или пробуждалась ото сна.
Она родилась стадным существом, и одиночество было ей глубоко противно. Одиночное заключение в обществе, из которого она явилась, считали страшной карой.
Поэтому, как и любой нормальный павулианец, она старалась засыпать в компании не менее полудесятка послушниц. Ей часто снились кошмары, и криками своими она будила соседок.
Но в этом она уж точно была неодинока.
В монастыре было вдоволь книг. Она стала изучать их. Она часто беседовала с окружающими, когда выпадала свободная минутка. Все силы она отдавала работе: мыла, убирала, тянула за веревки подъемных механизмов, помогая втаскивать корзины с водой и пищей, поставляемые жителями маленького поселка у подножия скалы. Иногда в корзинах прибывали не вода и не пища, а гости или новые послушницы. Молитвы и службы стали рутиной. Она втихомолку презирала их, полагая, что они лишены всякого смысла, но исправно присоединяла свой голос к общему хору.
Погода стояла жаркая, но довольно приятная, кроме тех дней, когда ветер дул прямо из пустыни и засыпал Убежище песком. Воду брали из глубокого колодца у подножия скалы и разливали по кувшинам в веревочной оплетке. Когда их поднимали наверх, вода все еще приятно холодила горло.
Она часто приходила на стены монастыря и подолгу стояла, глядя вниз. Она размышляла о сути страха и диву давалась, почему не испытывает его. Она знала, что пропасть должна бы ее ужасать, но ничего не чувствовала. Остальные полагали, что она с сумасшедшинкой, и держались подальше от открытых окон, выходивших на обрывы.
Она терялась в догадках, сколько времени ей отведено на пребывание здесь. Вероятно, ее оставят в Убежище по крайней мере до тех пор, пока она полностью не поправится и не привыкнет к этой жизни. А потом, как только она обживется и поверит, что все преследовавшие ее видения и вправду были только ночными кошмарами, когда она убедит себя, что эта прискорбно ограниченная, но безопасная и приносящая скромные награды жизнь стоит того, чтобы ее длить, когда она позволит себе надеяться, — вот тогда-то ее выдернут отсюда и бросят обратно в Преисподнюю.
Соседки, чем могли, помогали ей утишить воспоминания, сделать их не столь болезненными, притупить, но кошмары по-прежнему посещали ее по ночам. Иногда гораздо более реалистичные, красочные и выпуклые, чем она могла ожидать.
Но, проведя в монастыре год, она и с этой напастью кое-как совладала. И стала спать спокойно. Однако воспоминания никуда не делись, они были с ней, в той или иной форме. Она знала, что это так. Воспоминания формируют личность.
Она потихоньку припоминала больше о своей жизни в Реальности. Проведя в Аду вместе с Прином примерно половину отпущенного ей там срока, она впала в уверенность, что вся ее прежняя жизнь — реальная жизнь, как она теперь догадывалась, — просто сон или часть изощренной пытки: сфабрикованная, состряпанная на скорую руку мучителями, дабы заострить и оттенить ее страдания. Теперь же она пришла к мысли, что, вероятно, эти воспоминания соответствовали действительности, по крайней мере частично, и от пережитого в Преисподней она просто на время свихнулась.
Ей стало ясно, что некогда она была реальным существом, павулианской ученой, вовлеченной — с добрыми намерениями — в тайный план тех, кто вознамерился проникнуть в Преисподнюю, чтобы положить ей конец. Она встретила Прина, своего коллегу по университету, между ними возникли тесные рабочие отношения, затем они переросли в привязанность, побудившую их вызваться добровольцами. Они отправились в Ад, намереваясь записать все свои впечатления и сделать истину достоянием общественности.
