Предельный квант - Владимир Беленко
«Да уж, спокоен как слон», — со злорадной ухмылкой подумал я.
— А что ты говорил про стирание мира? — перешёл я к главному вопросу.
— Этот мир и все мы вместе с ним уходит в прошлое, уступая дорогу молодым мирам, — туманно ответил он.
— Что значит «уходит в прошлое» — удивлённо спросил я.
— Стирается и высвобождает информацию, — опять загадкой ответил Като.
— Ты совсем меня запутал, расскажи подробнее.
Като жестом показал, что лист уже полностью исписан, и повернулся к доске, завершив короткую беседу. Эх, как меня бесило это негласное правило, что разговор в нашем импровизированном чате оканчивается, когда на листе не остаётся свободного места! Я попытался предложить поговорить на новом листе, но Като уже вовсю чертил на доске окружности с линиями, не обращая на меня никакого внимания.
Сегодня, в рамках нашей послеобеденной трудовой практики, мы собирали вишню. Аса с улыбкой поглядывал на мою рубаху, которая уже полностью покрылась красными потёками и вальяжно срывал ягоды, собирая в большую плетёную корзину.
Я достал из рюкзака лист бумаги, откупорил чернильницу, — «эх, шариковую ручку бы сюда!» — и написал вопрос:
— Слушай, а ты, случайно, не знаешь, почему Армант на меня так взъелся?
Аса развёл руками, подумал немного и, взяв у меня перо, решил дополнить свой ответ.
— Чужаков он опасается. Они баламутят информационное поле.
— Информационное поле? — с недоумением спросил я.
Аса почесал в затылке и продолжил:
— Мы, местные, стараемся беречь количество информации и по пустякам её не создаём.
— Какой информации? Что значит беречь? — опять я чувствовал себя полным идиотом.
— Любое действие, будь то слово или поступок, увеличивает количество информации в информационном поле Ин. А новую информацию нельзя создавать праздно и по всяким пустякам, — глубокомысленно заявил Аса.
— Так, давай разберёмся. Что такое информационное поле Ин? — поспешно спросил я, стараясь не потерять мысль.
— Вся информация, которая есть на нашей планете, — улыбнулся Аса, будто рассказывал несмышлёному ребёнку о том, почему солнце светит.
— То есть эта планета называется Ин? — уточнил я.
— Ин — это всё вокруг, — неопределённо ответил он.
— Ладно, с этим попозже. А почему нельзя, как ты говоришь, создавать новую информацию по пустякам?
— Это непреложная истина. А «что там и почему?» — такие вопросы вон, пойди к Като и задай, — весело начеркал Аса.
Я хотел выписать ещё массу вопросов, но обнаружил, что листок, к этому времени изрядно испачканный вишнёвым соком, был уже забит текстом на все сто процентов. Аса, будто читая мои мысли, дружелюбно оскалился и, подхватив корзинку, зашагал к следующему дереву.
Очень интересно, но ничего не понятно. Местные боятся сказать лишнее слово, чтобы не потревожить какое-то поле, Армант на меня взъелся так и не понятно почему, только конфликта со здешними шишками мне не хватало. И смешно, и плакать хочется. Ладно, и не такие проблемы мне приходилось решать, раскапывая кипы финансовой документации сомнительных ай-ти компаний.
В чернильных пятнах, вопросах и грядках прошло ещё две недели. Рано утром в дверь, как и всегда, постучал Аса. Я протёр глаза и поморщился. Жаль, в долине Таин не принято проявлять агрессию, надавал бы по этой курносой физиономии. Я открыл дверь, в дом ворвался холодный и сырой рассветный воздух с запахом земли, заставив меня поёжиться. Аса стоял не в обычной рубахе, а при полном параде, в длинном изумрудного цвета кимоно. Он протянул мне свёрток с запиской: «Одевайся, мы идём на Собрание!»
— Ай да Аса, красавчик! Прям аристократ, — выпалил я голосом на русском. Он, безусловно, понял мою фразу и слегка смутился.
Я вернулся в дом, захватив свёрток. Внутри оказалось широкое серое кимоно с вышитой окружностью на спине. Интересно. Затянув тканевый пояс, я попытался изобразить размашистый удар ногой из восточных единоборств, но в итоге скривился от боли в связках и смущённо побрёл к выходу из дома. Хорошо, хоть Аса не видел этого позорища.
— Ну, веди на это ваше сборище, добрый друг! — с наигранным недовольством и улыбкой воскликнул я. Аса в ответ закатил глаза.
Собрание проводилось, как я и ожидал, в центральной административной полусфере. По всем радиальным улочкам к зданию тянулись цветастые потоки жителей в кимоно, царила явная атмосфера праздника.
Аса остановился у одной из дверей и начал приветливо кланяться входящим. Я последовал его примеру. Мало ли как моё невежество скажется на «информационном поле». Я всхлипнул про себя.
Примерно через полчаса спина болела невыносимо, но потоки посетителей Собрания превратились в маленькие ручейки и, наконец, иссякли. Мы зашли в здание вслед за остальными. Внутри вдоль стен расположились несколько рядов плетёных стульев, человек на двести и практически все уже были заняты. Аса кивнул на пару свободных недалеко от входа, и я с удовольствием плюхнулся на ближайший ко мне. Минут десять участники собрания рассаживались и, наконец, наступила полная тишина.
Я огляделся, абсолютно все присутствующие были одеты в кимоно, видимо, — здешнюю парадную одежду. Судя по глубокомысленным и проницательным выражениям лиц, на Собрание приглашали далеко не каждого сборщика фруктов. Присутствовала явно только интеллектуальная элита посёлка. Я заметил и Эль, непозволительно долго задержавшись на ней взглядом и смущённо отвернулся.
В середине большого зала собраний был нарисован белый круг метра три в диаметре и окружность вокруг него. С одного из сидений поднялся седой мужчина лет пятидесяти в чёрном кимоно с вышитой позолотой окружностью на груди и прошёл в центр круга. От него прямо-таки сквозило потоками жизненной энергии. Взгляд был цепким и одновременно искренне доброжелательным. Участники собрания замерли, внимательно и с явным уважением наблюдая за ним.
Он постоял секунд десять, как бы приветствуя глазами каждого из присутствующих, глубоко вздохнул и… запел! Я чуть не поперхнулся. Ноты неспешной баллады, исполняемой плотным басом, раскатились по зданию, отражаясь от стен, переплетаясь и вновь сливаясь, обогащая мелодию гармониками.
Песня лилась будто из каждого уголка полусферы, мощная, яркая, местами трагичная. Певец рассказывал о стеблях пшеницы, волнами колышущихся на ветру, капельки росы, на которых преломляли рассветное мягкое оранжевое солнце. Пел о хмурых тучах, которые из невообразимой вышины горько и нежно проливаются дождём, даря щедрый урожай. Пел об упорной изогнутой сосне, которая проросла в маленькой ложбине на отвесной скале; и о птенце, который, упав из гнезда, от страха научился летать. Явственно проживая пропетые картины, я чувствовал каждый стебелёк пшеницы, каждую сосновую иголку, испытывал ужас, упав птенцом вниз и эйфорию от полёта на собственных крыльях. На глаза навернулись слёзы радости.
Басовитая баллада сменилась быстрым аллегро, исполняемым драматическим баритоном.
