Алексей Корепанов - Зона бабочки

Вот после этого и вспомнился ему утюг.

Кстати, вновь болело не очень сильно. И так бывало не раз. Но иногда случалось и наоборот. Ни с того ни с сего заболит нога или рука — а потом пройдет. До поры до времени Герман над этими странностями не задумывался.

Утюг… Крыша…

Герман был не настолько безрассудным, чтобы сознательно создавать для себя опасные ситуации, дабы проверить, закричит ли предупреждающе некто, живущий у него внутри. Не носиться же по крышам только ради этого, не перебегать же через рельсы под самым носом трамвая, не заплывать же на середину Волги, где туда-сюда гоняют моторки, мчатся глиссеры и «кометы», «метеоры» и водометы «Заря». Да и не собирался он ничего анализировать, ломать над этим голову — много было других, более интересных дел. И любовь была школьная, и занятия легкой атлетикой (отец еще в первом классе настоял), и велосипед, и бассейн…

А судьба, как положено, готовила третий случай. Обычно только с третьего раза человек окончательно начинает понимать, что «неспроста все это».

Вновь была зима, и вновь каникулы, и учился Герман уже в восьмом классе.

Городской сад, раскинувшийся вдоль Волги, был одним из самых привлекательных мест Калинина. Георгий, отец Германа, когда-то ходил туда качаться на качелях, и в цирк-шапито, где в начале своего пути клоуна выступал Юрий Никулин, и кататься на коньках, а попозже — на танцы, на «доски», как называли танцплощадку на местном жаргоне, потому что там был деревянный пол. Потом Георгий водил туда сына. А еще позже Герман стал ходить туда уже без отца, в одиночку, или, чаще всего, с друзьями.

Зимой в горсаду сооружали высоченную горку, и традиция эта тянулась с эпохи сталинской до эпохи новейшей. Как в старые, так и в новые времена сохранялась в горсаду и другая традиция, совсем иного свойства. Там всегда собирались оравы подростков из разных концов города — «заволжские», «каляевские», «затверецкие», «пролетарские», с хулиганского Зеленого проезда и не менее хулиганской «Горбатки» — и зачастую устраивали потасовки. Иногда — с кастетами и ножами. Излюбленным местом для этих разборок были «доски» и, как ни странно, безобидная горка. Днем там каталась, в основном, малышня, а вечерами… А вечерами толпились возле нее ребятки постарше, кое-кто с сигаретами, кое-кто напившись «гнилушки». «Короли» улиц, кварталов и микрорайонов вместе со свитой лезли на горку с матом, хохотом и свистом, стараясь всех растолкать, а потом с улюлюканьем скользили вниз по ледяной дорожке, и уже внизу, уносясь метров на тридцать от горки, стремились сбить как можно больше окружающих ногами и руками. Нередко наверху, на обрамленной перилами площадке, вспыхивали драки, и летели на снег оторванные пуговицы и кровавые плевки.

В одну из таких заварушек как-то раз угодил и Герман с приятелями. Мелькали вокруг кулаки, висел в морозном воздухе мат-перемат, визжали подруги «королей» — и, перекрывая этот визг, взвыла у него внутри все та же сирена. На этот раз Герман успел среагировать. Отскочил, сбив кого-то с ног, и увидел, как блеснуло в свете фонаря лезвие ножа. Удар достался другому. Раздался сдавленный крик, все посыпались с горки, и Герман тоже бросился к ледовому спуску и в куче тел понесся вниз.

«Зарезали! Кулю зарезали!» — завопили на горке — и вдруг стало необычайно тихо.

Все кинулись врассыпную, и Герман тоже решил уносить ноги, потому что вот-вот должна была появиться милиция. А легавые при подобных инцидентах в горсаду хватали всех подряд, без разбору, били нещадно — и ночь в камере райотдела была обеспечена.

Потом оказалось, что Куля, «король Володарки», остался жив. И даже через год-другой еще успел отсидеть срок за драку, прежде чем его, пьяного в дымину, все-таки насмерть пырнули ножом в зарослях у Тьмаки.

Но это было потом. А тогда, вернувшись домой, Герман долго не мог уснуть.

До него наконец дошло: он — особенный. У него есть некий дар.

Он еще не знал, что ему делать с этим своим даром, какую выгоду из него можно извлечь — и никому о нем не говорил: ни друзьям, ни маме. Дар пока был сродни красивой безделушке, которую не знаешь для чего приспособить.

Да, он не знал, но усиленно напрягал извилины, катал все свои мозговые шарики и ролики — и весной приступил к тренировкам. Не дожидаясь, когда гора соизволит явиться, Магомет сам пошел к ней.

Полигонов для таких тренировок было в городе предостаточно. Герман выбрал Волгу. Мартовский лед был хрупок, народ уже не отваживался ходить через реку напрямик, чтобы не делать крюк до моста, и даже бесшабашные рыбаки смотали свои зимние удочки. Зато оставили после себя множество лунок, еле затянутых весенним ледком и припорошенных весенним же снежком. Бродить в такое время по волжскому льду — все равно что гулять по минному полю. Правда, мина все-таки оставляла возможность выжить — даже если лишишься ног. А вот если провалится под тобой лед — надежды на спасение практически нет. Самому не выбраться, в холоднющей воде долго не продержаться, а на помощь никто не придет — кому захочется идти на дно вместе с тобой? Да и кто увидит темным вечером угодившего в воду человека?

Герман знал, чем может кончиться его затея, но отступать от задуманного не собирался. Возможно, это и был его шанс, возможно, именно там, на подтаявшем льду, ему и предстояло лицом к лицу столкнуться с Кайросом — ведь не только по Древней Греции носился этот юный бог.

Впрочем, Герман не намеревался делать все с бухты-барахты, пороть горячку и соваться в воду, не зная брода. Он был хладнокровным и расчетливым парнем, уже успевшим уяснить для себя, что такое разумная осторожность.

Начинал он свои тренировки чуть ли не у самого берега и всегда имел при себе шест, который хранил под старой лодкой на берегу. Цель тренировок была ему ясна: он хотел окончательно убедиться в безупречности «внутренней сирены» и научиться как можно быстрее реагировать на опасность.

Постороннему взгляду открылась бы такая картина: темное небо вверху, пустое серое ледяное пространство внизу, обрамленное прерывистыми цепочками фонарей, горящих на набережных правого и левого берега. Освещенные окна домов. Движение огней на далеком мосту — трамваи, грузовики, легковушки. И бродит в полумраке по льду какая-то фигура в спортивном костюме, с длинной палкой в руке, забираясь все дальше от берега по ненадежному размякшему покрову, то ускоряя шаг, то резко останавливаясь и пятясь или выписывая непонятные зигзаги, как при слаломе.

За неделю Герман научился справляться со страхом, понял, что сирене можно безоговорочно доверять, и приобрел навыки быстрого реагирования. Он уже не просто ходил, а бегал до середины Волги, безошибочно огибая невидимые лунки и те места, где лед был слишком тонок и не выдержал бы его веса. Не семь потов с него сходило, а сто семьдесят семь, и домой он возвращался совершенно обессиленный. Мама же была уверена, что сын по вечерам бегает вокруг квартала, готовясь к районной спартакиаде школьников, — так сказал ей Герман.

За эти дни он сумел также развить в себе способность переходить в состояние сверхготовности, когда внутреннему взору одновременно открываются все опасные места — и близкие, и довольно далекие, — и тело само, словно без участия сознания, не только выбирает оптимальное направление движения, но и начинает двигаться, не дожидаясь команды мозга.

В глубине души Герман понимал, что невозможно было добиться такого эффекта за каких-то семь дней — слишком уж малый срок. Но, с другой стороны, именно это свидетельствовало: он — именно особенный. Этакий сверхчеловек, пусть и в первом приближении.

Тренировки закончились, когда на восьмой вечер он вообще не смог выйти на лед: сирена просто не пустила, начав завывать, как только он приблизился к кромке берега.

А ночью начался ледоход.

И опять же — Герман теперь знал наверняка, что обладает необычными способностями, но как распорядиться ими с пользой для себя? Уворачиваться от ударов в горсадовских драках? Это была, как представлялось ему, несколько не та польза. Не помешает, конечно, но не то, не то…

Однако зацикливаться на этом он не стал, а жил себе дальше — разных дел по-прежнему хватало.

Но уже на следующий год все ему стало ясно насчет собственного дальнейшего жизненного пути. Среди только что поступивших в мамину библиотеку новых книг оказался сборник Владимира Богомолова с повестью «Момент истины». Герман за один присест проглотил эту захватывающую историю о бойцах СМЕРШа и понял: вот оно! Тогда он еще не видел фильма «Рэмбо». А потом Сталлоне станет чуть ли не его кумиром.

Конечно, никакого СМЕРШа давным-давно уже не существовало, но ведь должна же была оставить эта структура какое-то потомство?

Вскоре, в военкомате, когда пришла пора обзаводиться приписным свидетельством, Герман после некоторого колебания рассказал о своих способностях. Как ни странно, выслушали его без недоверия и насмешки и посоветовали поступать в военное училище.