Корабль поколений - Александр Шуравин
Девочка несколько раз перечитала текст. На первый взгляд он производил впечатление бреда сумасшедшего. Но с другой стороны, это было похоже на сон, который однажды видела Аиша. В том сне она ощущала себя растением с Земли, которые не раз видела на голограммах. Тогда она как будто видела себя со стороны и была высоким зеленым кустом, а потом вдруг превратилась в сам этот куст, и вместо рук и ног у нее были ветки.
— Забудь этот сон и этот текст! — сурово сказал ее брат, когда она поделилась с ним своим открытием, — ты что, хочешь в медицинский отсек загреметь?
Глава 124
2736 год, межзвездное пространство,
расстояние от Солнца примерно 3.91 св. года,
борт звездолета «Красная стрела»,
с момента старта прошло 125 лет
В наблюдательной комнате, погруженной в таинственный полумрак, Аиша застыла в ожидании. Глаза её, словно два ловца снов, стремились в хороводе циклично проносящихся мимо звезд поймать звезду Альфа Центавра. И вот, наконец, среди россыпи небесных бриллиантов, она заметила их — две сияющие точки, расположенные так близко друг к другу, что казались диковинным двойным светилом. Их необыкновенная яркость ослепляла, словно приветствие из другого мира. Аиша знала, что в этой звездной семье есть и третья сестра — Проксима Центавра, красный карлик, чье тусклое мерцание пока еще едва различимо на фоне других, более ярких звёзд. Но девушка не сдавалась. Каждый раз, когда звездолет поворачивался к Альфе Центавра своим «лицом», она вновь и вновь всматривалась в окрестности блистательной двойной звезды, надеясь разглядеть ту самую, едва тлеющую, красненькую Проксиму Центавра. В этом поиске было что-то большее, чем просто увлечение астрономией: это было предвкушение встречи с неизведанным, стремление коснуться тайны, скрытой за триллионами километров пустоты.
Аиша вспомнила о дневниках Сновидца. Несмотря на предостережения брата, родителей и друзей, упорно советовавших не читать этих странных текстов, девушка вновь и вновь искала в дневниках что-то похожее на свои ощущения, вызванная раскиданной по пространству темной материей, через которую то и дело пролетал звездолет. Временами Аише казалось, что ее сны как-то связаны с обнаруженными на планете b кристаллорастениями.
Нейрочип послал сигнал вызова.
— Да, Андромеда Сирусовна, иду, — сказала девушка возникшей перед ней голограмме главного ксенопсихолога.
В комнате для совещаний уже собралась вся команда: математик Вадим Петрович, осунувшийся и явно не выспавшийся; доктор Линь, биолог, с неизменной улыбкой, скрывающей, как правило, неудовольствие; и, конечно, сама Андромеда Сириусовна, обычно добрая и улыбчивая, когда вела уроки ксенопсихологии в детских группах, но сейчас строгая и сосредоточенная.
— И так, — сказала Андромеда, — приступим к нашему мозгоштурму. Как вы уже знаете, за последние восемь лет мы предприняли уже более сотни попытоквступить в контакт с аборигенами Проксимы Центавра b. И все безрезультатно. Мы пробовали и радиосвязь на различных частотах, и световое излучение, и даже пробовали кодировать сигналы, модулируя радиацию, сходную с излучением их красного карлика. Мы даже меняли способ кодирования информации. Результат нулевой — нам так и не ответили. Слушаю ваши идеи, товарищи.
— Я полагаю, на Проксиоме Центавра b нет разумных существ, — заявил доктор Линь.
Воцарилась напряженная тишина. Андромеда Сириусовна прищурилась, глядя на биолога.
— Доктор Линь, это идет вразрез с фактами. Кристаллорастения способны синтезировать сложные химические соединения, разрушающие металлы.
— Это еще не говорит о наличии разума. Земные растения тоже способны выделять вещества, отпугивающие насекомых-вредителей. А уж в организме животных осуществляется вообще очень сложный синтез. В том числе и не разумных. Поэтому я предлагаю рассмотреть альтернативную гипотезу: на Проксиме Центавра b существуют существа, имеющие мощный защитный панцирь, который может разрушить только агрессивная среда, такая, что уничтожила нашего робота.
— Я вас услышала. У кого есть иные предложения?
Вадим Петрович вздохнул, потер виски и откашлялся.
— Я предлагаю изменить подход к кодированию информации, — сказал он, — Мы все время пытались транслировать математические последовательности, геометрические фигуры, пиктограммы… Может быть, они просто не понимают наш язык.
— И что вы предлагаете, Вадим Петрович? Петь им серенады? — съязвил Линь.
— Нет, не серенады, — ответил Вадим Петрович, стараясь не обращать внимания на колкость доктора Линя. — Я предлагаю использовать хаос.
Андромеда Сириусовна подняла брови.
— Хаос? Поясните.
— Мы все время пытаемся навести порядок в передаваемой информации, сделать ее максимально четкой и понятной. Но, может быть, они воспринимают мир совершенно иначе. Может быть, они лучше понимают случайные, непредсказуемые последовательности. Вспомните музыку. Она состоит из нот, которые можно описать математически, но ее смысл не в строгой последовательности, а в эмоциях, которые она вызывает.
— И что вы предлагаете? Транслировать им случайные шумы? — спросил Линь с иронией.
— Нет, не совсем, — ответил Вадим Петрович. — Я предлагаю использовать фракталы.
— Фракталы? — переспросила Андромеда Сириусовна.
— Да. Фракталы — это самоподобные структуры, которые повторяются в разных масштабах. Они встречаются в природе повсюду: в форме облаков, в строении деревьев, в очертаниях береговой линии. Может быть, они воспринимают мир как огромный фрактал, и тогда мы должны общаться с ними на их языке.
Андромеда удивленно покачала головой.
— Смелая идея. Но… боюсь, неосуществимая. Как вы вообще это себе представляете: кодировать сообщение через фракталы?
— Вообще-то в его идее есть здравое зерно, — вмешалась Аиша, — я читала лекцию профессора Лебермана. Он утверждает, что «мы слишком увлеклись поиском себя во Вселенной», и действительно рискуем упустить возможность контакта с иным разумом, когда встретимся с ним. То есть, мы можем просто не признать в нем разума. Как и он в нас, собственно говоря.
— Леберман был идеалист. В последние годы жизни его посещали весьма странные идеи… в том числе и религиозные.
— А вот у меня другие сведения, — сказал Вадим, — современники Льва Лебермана утверждали, что он обладал критическим мышлением и всегда строго следовал научному методу. И даже к своим смелым идеям о «разуме Вселенной» относился весьма скептически. Иными словами, он был настоящий ученый.
— Тем не менее, то, что он выдвигал странные гипотезы, это факт! — твердо проговорила Андромеда.
— То, что мы, используя нашу методику контакта, пока не добились никаких результатов, тоже факт! — парировала Аиша.
— Значит, нужно изменить методику.
— Вадим Петрович это и предлагает.
— Но… самая идея… она звучит… дико!
— Тем не менее. У нас мозговой штурм. Мы
