Последний контакт 3 (СИ) - Ильичев Евгений
— Не здесь, — тихо шепнул на ухо Васильеву Соболев.
Старпом огляделся и понял, что все присутствующие на ЦП офицеры превратились в слух. Да, никто из них особых иллюзий насчет предстоящего сражения не питал — весь экипаж «Вольного» был готов и к битве, и к смерти. Так уж их воспитывали. Но сегодня произошло то, что подняло их боевой дух на высоты, ранее немыслимые. Сегодня весь мир увидел, что с ваэррами можно бороться, что их аппараты не неуязвимы, что по какой-то причине их можно запросто уничтожить плазменным оружием. Сегодня пред ними замаячила перспектива не просто погибнуть в безвестности, а продать свои жизни куда дороже, чем им представлялось раньше. А кто-то, возможно, робко, глубоко в душе подумал и о победе. Они допускали мысль о том, что погибнут, но при этом теперь могли надеяться, что им удастся утащить за собой на тот свет и этот чертов шар. И одно дело погибать, зная, что у них есть шанс на победу, зная, что в победу верит сам адмирал, и совсем иное — идти на верную гибель, видя, как их идейный вдохновитель сам прощается со всякой надеждой.
— Ты прав, — сказал Васильев сухо. — Отведи адмирала в его каюту. Я скоро буду.
Васильев дождался, когда с мостика выведут Касаткина, убедился, что Синаку оказали помощь и уже определили в лазарет, и только потом обратился к офицерам на ЦП:
— Господа, прошу внимания, — вся работа на ЦП вмиг прекратилась, в воздухе повисла тишина. — Мы все сегодня перенервничали, — начал свою речь Васильев. — Адмирал — тоже человек. Давайте будем к нему снисходительны и проявим благоразумие. Думаю, вам не стоит объяснять, что случившееся здесь не должно покинуть пределы центрального поста. Всем все ясно?
— Так точно! — хором ответили офицеры.
— Отлично. Тогда текущей вахте заступить на дежурство! Вахтенному офицеру следить за разгоном корабля. Держать связь с группой. Штурман!
— Я.
— Сколько еще до Меркурия?
— Четверо суток, товарищ капитан первого ранга!
— Вот и отлично. Далее службу несем согласно штатному расписанию, — Васильев хотел было уже покинуть мостик, оставив управление крейсером вахтенному офицеру, но вдруг передумал и задержался у выхода. После того, что учудил на ЦП Касаткин, нужно было приободрить экипаж. — Не дрейфь, ребята. Через четыре дня выйдем на финишную прямую, а там уже будет видно, из какого мы с вами теста.
Сам же Васильев подумал о другом: может, действительно стоило потрясти этого Синака? Чего Касаткин с ним миндальничает? Может, и впрямь этот доктор не так прост, как кажется, и знает то, что в бою будет полезно?
В итоге по пути к себе в каюту Васильев успел связаться с медициной.
— Саня, — спросил он у начмеда, — ну, как он там? Что значит кто? Пострадавший штатский, разумеется. Ага, жить будет… Отлично. Ну да, у командира рука тяжелая. Да так, долго рассказывать. Терки у них какие-то свои, вот хищник и не выдержал, набросился. А так-то да, всех уничтожили. Не, не, нормально все прошло. Саш, я чего звоню — ты подлатай-ка его и ко мне, ладно? Ну, Синака этого, ага. И желательно — к вечеру. Вот и отлично. Ах да, Сань, у тебя выпить есть? Да что угодно, но лучше шило. Тащи сколько не жалко. Ну да, поговорить с этим гавриком по душам нужно. Слышал я, он в завязке, но ты ж сам знаешь, среди алкоголиков и гэбэшников бывших не бывает. Ну да, ну да… Ага, жду, Саш. Отбой.
— Вот вечером и посмотрим, как ты собственных принципов придерживаешься, — ехидно улыбнувшись, пробубнил себе под нос Васильев, заходя в каюту.
Глава 26
Сознание вернулось к Синаку довольно быстро. Причем речь шла не столько о скорости его пробуждения (Реджи было трудно оценить, как долго он пробыл без сознания), сколько о стремительности, с которой это пробуждение наступило. А ему было с чем сравнивать — за последние несколько лет он частенько испытывал на себе состояния, после которых приходило либо тяжкое похмельное пробуждение, либо длительное восстановление после травм. И всякий раз понимание происходящего наступало медленно, постепенно, порционно. Чувства восстанавливались одно за другим, словно программы в компьютере с не самым шустрым центральным процессором. Сейчас же все произошло стремительно — на Синака единовременно обрушились сразу все из его имеющихся органов чувств. Буквально секунду назад он пребывал в приятном и ласковом забытьи, а уже через мгновение слышал вой тревоги, запах паленой проводки и осознавал себя участником некоего сюрреалистичного действа.
Никогда прежде Реджи не терпел бедствие на военном космическом крейсере. Бывали, конечно, мелкие инциденты в космосе, вроде поломок гравитационных генераторов или мелких сбоев в навигации или связи, но все они были на гражданских судах, быстро разрешались и ни в какое сравнение не шли с тем, что творилось сейчас. Бегло оценив ситуацию, Реджи пришел к неутешительному выводу — «Вольный» погибает. В пользу этой версии говорило многое: и нестабильная гравитация в палате, и уже упомянутый запах паленой проводки, и общее задымление незнакомого ему отсека, и паника, царившая в коридоре за бьющейся в бесконечно повторяющемся цикле открытия-закрытия заклинившей дверью. Откуда-то из коридора доносились истошные крики огромного числа пострадавших. В дверном проеме мелькали фигуры медиков, военных, штатских. Кто-то пробегал, кто-то проползал, кого-то провозили на гравитационных носилках, то и дело роняя их на пол. Звучали краткие емкие команды, зачастую подкрепленные крепкой матерной бранью. В общем, полная суматоха и неразбериха, и все это на фоне постоянного мигания света, индикаторов каких-то приборов, сигнальных огней пожарной тревоги, воя сирен и гула вытяжки штатной системы дымоудаления. Одним словом — хаос.
Реджи отвлекся от происходящего снаружи и сосредоточился на том, что происходит в его собственной комнате. Он обнаружил себя пристегнутым прорезиненными ремнями к койке — выбраться самостоятельно не представлялось возможным. Такими фиксаторами закрепляли либо буйных больных, либо пациентов, способных нанести себе вред неосознанными движениями. В его вене на правой руке был катетер, от которого к инъектору на стене уходила трубка капельницы. В системе была какая-то прозрачная жидкость — вероятно, его пытались привести в чувство. От громкого воя сирены и мигающего аварийного освещения у Реджи начала разрываться на части голова, а постоянное мерцание огней вокруг и перебои с освещением никак не способствовали смягчению приступа мигрени. Синака стало мутить. Предметы вокруг него – мелкие приборы, одежда, обувь, манипуляторы, чашки, ложки, коммуникаторы и прочая бытовая мелочь — то взмывали в воздух, то падали на условный пол, причем полом могла стать любая из шести плоскостей палаты. Каждый такой эпизод потери и восстановления гравитации буквально размазывал Синака по койке, в любой момент он мог вылететь из креплений и разбить себе голову о какой-нибудь острый угол. Но, несмотря на острую боль в висках и колющую в вене от катетера, Реджи был все же рад, что кто-то догадался пристегнуть его к кровати столь надежно. Будь он отстегнут, сейчас от него уже мало что осталось бы. Возможно, он бы и не очнулся уже никогда.
«Интересно, — подумал Реджи, — а когда все началось? И что, собственно, вообще случилось?»
— Эй! — крикнул Синак куда-то в коридор, туда, где промелькнула очередная фигура в белом. — Есть кто? Что тут…
Коридор внезапно опустел, затем резко выключилось питание, и палата Синака полностью погрузилась во тьму. По ощущениям, полностью вырубилась система искусственной гравитации — Реджи практически не ощущал своего веса. Из доступных для анализа чувств оставались лишь болевые рецепторы, осязание, обоняние и слух. В какой-то момент слух тоже выпал из уравнения. Вернее, ученому так показалось, на самом же деле просто пропали все звуки — поэтапно вырубились системы оповещения, сирена, вентиляция. Перестала открываться и закрываться дверь. Корабль был полностью обесточен.
Тишина, которая тут же обволокла Реджи с ног до головы, показалась ему еще более грозной, нежели дикая какофония звуков до этого. В этой кромешной, хоть глаз выколи, тьме, в этой вакуумной тишине Синак чувствовал себя максимально беззащитным. Сам он не мог ни отстегнуться от кровати, ни выдернуть из руки этот чертов катетер, ни оказать самому себе хоть какую-то помощь. Ему оставалось лишь лежать и ждать кого-нибудь, кто сможет ему помочь. Что же стряслось с кораблем? Почему он в лазарете? Что именно с ним произошло?
