Илья Шумей - Звезды нового неба
– Не знаю, – она покачала головой, – оттуда вывезли только ваш корабль и тело Куберта. О других пострадавших и повреждениях комплекса мне ничего неизвестно.
– Как это? – подобный ответ человека, который по долгу службы должен был находиться в курсе всех новостей, немало меня удивил, – ты рапортов с Земли не читаешь? Или… или ты все это время рядом с моей койкой просидела?
– Ну да, заглядывала время от времени, но причина в другом. После данного инцидента мы сразу отключили связь с Землей, так что рапорты нам больше не поступают.
– Как отключили!? Почему!? – я так обалдел, что застыл с открытым ртом посреди коридора, – и там даже не знают, где я и что со мной!?
– Да. Совет принял решение о замораживании любых контактов до выяснения всех обстоятельств случившегося. Они опасаются, что подобная диверсия может произойти и на «Ньютоне», и тогда последствия будут ужасны.
– Что за бред! Малгер уже мертв и ничего больше не взорвет. Да и смысл его затеи состоял в другом. Он, хотел чтобы именно ваша станция стала новой колыбелью человечества и собирался избавиться от Земли.
– Многие члены Совета придерживаются иного мнения об организаторах диверсии и ее целях.
– Вот как? И каково же их видение ситуации? – начал я распаляться. – Этого я не могу тебе сказать, – уклонилась Кадеста от ответа.
– Не можешь или не хочешь?
– Через пару часов состоится очередное заседание, и там ты сможешь все выяснить сам. Я не хочу перевирать чужие слова.
– Как пожелаешь, тем более, что и у меня накопилось к твоим коллегам немало вопросов.
– У тебя будет возможность их задать, – девушка подплыла ко мне и взяла за руку, – только прошу, не забудь, о чем я тебе говорила, не вмешивай в это дело Малгера, пожалей его отца.
– Кто бы мою мать пожалел! Она-то вообще не знает, жив ли ее сын или нет. Так ведь и умом тронуться недолго.
– Я сожалею.
– Ты лучше не сожалей, а помоги. Организуй мне сеанс связи с Землей. Должен же я хоть какую-то весточку о себе послать. Да и нам бы не помешало быть в курсе того, что происходит на «Ожерелье».
– Но связь отключена, я же говорила тебе!
– Ой, не надо мне сказки рассказывать. С твоими-то возможностями это не должно представлять серьезной проблемы. Чтобы член координационной комиссии и не мог связаться с Землей, когда ему это потребуется? Не смеши!
– Ничего смешного не вижу, – Кадеста тоже начала огрызаться, – ты просишь невозможного.
– Что ж, как скажешь, – мне ничего не оставалось, как пустить в дело болевые приемы, – в таком случае мне придется рассказать на Совете все как есть. Если ты хочешь, чтобы неприглядная правда рано или поздно не вылезла наружу, то нашу легенду необходимо согласовать с другой стороной. Но раз такой возможности нет, то мне придется говорить начистоту, чтобы не нарваться потом на обвинения в даче ложных показаний. Это хоть тебе понятно?
Девчонка долго сопела, глядя на меня хмурым взглядом исподлобья и, наконец, процедила:
– Олег, ты исключительный засранец.
И я не мог с ней не согласиться.
Разумеется, задача оказалась вполне решаемой. Да, пришлось немного повозиться, перенастраивая один из телеметрических каналов ретранслятора на голосовую связь, но то были трудности чисто технического характера. Издеваться над оборудованием бесконечно долго мы не могли, нас бы непременно засекли, а потому мне пришлось ограничиться всего одним звонком. Я набрал номер приемной Луцкого.
Мне ответила его секретарша, которая сперва никак не могла сообразить, почему нет изображения, и кто это, вообще, звонит. Но как только она поняла, что это я, тут же охнула и дрожащим от возбуждения голосом что-то заверещала в интерком.
– Олег, это ты? – послышался взволнованный бас ее босса, – ты где?
– Да, генерал, это я, и я сейчас на «Ньютоне».
– У никаров!? Но как ты там оказался? Что произошло? Как ты сам, в порядке?
– Жив-здоров, спасибо, – я оглянулся на нетерпеливо ерзающую Кадесту, – Вы извините, но времени у нас крайне мало, а моя история слишком длинна, так что давайте отложим ее на потом. Если вкратце, то на «Ожерелье» была организована диверсия. При попытке ее предотвратить погибли Куберт Стейдж, Малгер Фельц и Аннэйв, мой пилот. Мне повезло, и я отделался легким испугом и… синяками. В целом ситуация здесь, на «Ньютоне» довольно неприятная, но меня сейчас в первую очередь интересует положение дел на стройке, и какие повреждения получило наше детище.
Общаться с военными – одно удовольствие, когда разберешься, как правильно с ними разговаривать. Главное – четко поставить задачу, внятно сформулировать вопрос, и тогда ты в лучшем виде получишь то, что тебе нужно. Луцкий сразу понял, что к чему, и стал докладывать сжато и по делу.
– Что касается повреждений, взорвись заряд непосредственно на транспортере, на всем проекте можно было бы ставить крест. А так сама конструкция не пострадала, но на этом хорошие новости и заканчиваются. Нейтронный импульс вывел из строя реактор четвертого Узла и привел в негодность часть излучателей на прилегающем сегменте. Скорее всего, нам придется заменить их все, чтобы потом не нарваться на неприятные сюрпризы. Все эти задачи, конечно решаемы, хоть и отбрасывают нас назад как минимум на месяц.
Однако беда в том, что после теракта все никары покинули стройку, и работа попросту встала. Своими силами нам с таким объемом работ никак не управиться, так что строительство «Ожерелья» фактически заморожено. А ведь время не ждет! Слепнев с каждым днем нервничает все больше, поскольку по его оценкам до начала активной фазы взрыва осталось уже недолго. Еще немного и все наши потуги окажутся напрасными.
– Плохо дело, – констатировал я.
– Да, – согласился Луцкий, – так что сейчас, Олег, вся надежда на тебя. У тебя полный карт-бланш. Делай что хочешь, договаривайся с кем надо, соглашайся даже на самые грабительские условия, но любой ценой добейся возобновления работ на «Ожерелье». Если этого не сделать, то… да ты и сам все прекрасно понимаешь.
– Черт! Ну почему все крутится именно на мне!? Что за напасть такая!? – Это Судьба, сынок. От нее не спрячешься.
– Как же я ненавижу эту суку!
Заседание Совета проходило в том же зале, где и в прошлый раз, только теперь меня не прятали в техническом предбаннике, и я вошел в зал через главный вход. Пока я плыл к своему месту впереди, я старался не пересекаться взглядами с собравшимися здесь людьми, но когда я устроился на табурете, мне все же пришлось посмотреть им в глаза. В них больше не было того любопытства или заинтересованности, как тогда, их место заняли нервозность и откровенная неприязнь. И я не думаю, что причиной тому являлась моя разукрашенная физиономия.
Следом за мной в помещение вплыл дядя Оскар, и меня поразило, насколько сильно он изменился. Я и раньше называл его Стариком, но теперь он выглядел сущей развалиной, постарев за пару дней лет на десять. Не обменявшись ни с кем из присутствующих ни единым словом, он занял свое место в президиуме и застыл как изваяние, глядя в пространство перед собой. Кадеста пристроилась рядом с ним и умоляюще на меня посмотрела. Говорить, собственно, ничего и не требовалось.
Воспоминания о том заседании не доставляют мне особого удовольствия, поэтому в подробности вдаваться я не буду.
Вначале Карл Гобен, председательствующий вместо дяди Оскара, вкратце перечислил всем присутствующим имеющиеся на данный момент факты (Аннэйва, кстати, он уже причислил к покойникам наряду с Кубертом и Малгером). Он выказал серьезную озабоченность таким поворотом дел и заметил, что дальнейшие работы на объекте невозможны, пока не будут установлены все обстоятельства произошедшей трагедии, и не будут приняты исчерпывающие меры обеспечению необходимого уровня безопасности и по недопущению подобных инцидентов в дальнейшем.
Пока все шло вполне логично и предсказуемо. Факты – штука незатейливая… пока их не начинают интерпретировать.
Затем Гобен предположил, что я, как единственный оставшийся в живых свидетель и непосредственный участник обсуждаемых событий, смогу пролить свет на некоторые неясные моменты, ответив на ряд вопросов.
Я, естественно, с готовностью согласился. Пока речь шла о вполне безобидных вещах вроде того, что я там делал, и кто находился рядом со мной, я не волновался и спокойно отвечал все как есть. Но когда дело дошло до исчезновения Куберта, я, памятуя о просьбе Кадесты, слегка притормозил, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего. Хоть меня и натаскивали, убедительно врать я так и не научился. Возможно, это наследственное и уже не лечится.
Заметив мою нерешительность, Гобен вежливо осведомился, что именно меня беспокоит?
– Видите ли, на мою голову тогда свалилось столько всякого, причем в буквальном смысле, – я помахал рукой перед своим пятнистым лицом, – что сейчас в ней царит полнейшая неразбериха. Какие-то промежутки времени вообще выпадают у меня из памяти. Я просто боюсь ошибиться. Не хотелось бы вводить уважаемую комиссию в заблуждение.
