Легенды Лиса - Антон Александрович Карелин
– Лишь потому, что мы, познавшие за тысячу лет и тиранию самовластных взрослых, не проникшихся в нежном возрасте нужными ценностями, и разгул безобразий от воссевших на трон самовлюблённых детей, последние несколько столетий превыше всего ценим значимость воспитания. В первую очередь, королевских особ. Для королевства ничего не значит потеря пары-тройки крепостей, десятка-другого высших воинов. Если закалка нужного качества стали даётся такой крохотной ценой, мы рады и счастливы. И мы ведём настоящие завоевательные походы, преследующие реальные цели. Не потому, что нам нужны ваши разрозненные крепости. А потому, что нам нужны разумные и опытные правители. Один разумный правитель у нас уже есть. В качестве истинного военачальника, в нашем отряде присутствует великодушная, осторожная и мудрая девушка. Без малого два часа спустя этот ещё почти ребёнок отдаст приказ уничтожить крепость не потому, что её переполняет ощущение власти или радость разрушения. А потому, что так нужно – в нашей крошечной войне, в которой закаляется настоящая сталь.
Речь его произвела нужное патетическое впечатление на всех, кроме меня и моего старика.
– И поэтому, – сказал я, – вы привели сюда сто воинов вместо десяти.
– О, нет, – не раздумывая, ответил посол, кланяясь чтобы спрятать глаза. Чувствуя, что максимальную осторожность нужно проявить именно сейчас. – Сто воинов присланы не для защиты Её Высочества. Обычно мы действительно берём с собой не больше двадцати, и этого всегда хватает. Но в этот раз мы привели с собой сотню. Не для того, чтобы драться. Не ради насмешки. Не чтобы испугать или подавить ваш моральный дух. Мы честны со всеми, кого завоёвываем, и никогда не сделали бы этого. Сто воинов с нами – лишь знак уважения к вам, Лорд Ива. Мы многое слышали о вас. Мы знаем, как вы отважны.
– Довольно. Вы можете продолжать развлекать моих домашних рассказами. Я закончил с вами. Час спустя вы получите письмо, которое передадите вашей осторожной девушке. И после мы увидим, какова её мудрость.
– О… – сказал посланник, опять склоняясь, чтобы дать себе время подумать.
Но я ушёл из зала, не дожидаясь, пока он распрямится.
– Позвольте спросить вас, – тихо сказал мой старый начальник гарнизона. – Почему?
– Как ты сам думаешь? – пожал я плечами, стоя у окна, чувствуя тяжесть на боку, где висел меч, и на душе, где тлело сердце.
– Я думаю, мой лорд, – помедлив, честно ответил он, – вы чересчур отважны для этого боя. Слишком честны. Все знают вашу честность и доброту. Я знаю лучше всех. Думаю, что вы собираетесь вызвать на поединок одного из воинов принцессы. Думаю, вы проиграете его и погибнете, ибо, следуя вашей всегдашней чрезмерной серьёзности, поединок будет до смерти. Думаю, через десять лет все будут воспринимать вашу гибель не как героический поступок, а как ужасную глупость. Ведь если бы вы сдались, королевский эдикт назначил вас управляющим, и всё стало бы как раньше, а разница между свободным и вассалом оказалась столь незначительной, что через десять лет люди, живущие в спокойном, процветающем графстве, помнили бы о вас, лишь как о сумасшедшем.
Он помолчал, рассматривая мою спину и тяжко вздыхая от любви ко мне.
– Действительно, – кивнул я, – они бы оказали мне честь управлять крохотным леном королевства, который из разбойничьей земли я превратил в спокойный и радушный приют. Вернули бы все мои привилегии и наделили бы дополнительным правом стоять в присутствии префекта провинции. Они взяли бы с нас не самые больше налоги, помогли бы со знаниями, с этой современной наукой, привнесли бы в нашу жизнь больше уверенности и нескрываемую гордость… Гордость, сравнимую с гордостью тетеревов. С другой стороны, конфликт с ними неминуемо привёл бы к гибели половины гарнизона и позорному бегству оставшихся. Две тысячи матерей, столько же жён и ещё больше детей оказались бы ввергнуты в величайшее горе утраты… Драться с сотней совершенно безнадёжно… И почему, после всего этого, глупый лорд Ива собирается не сдаваться, а принимать бой? Что ты скажешь об этом?
– Я скажу, что вы просто запутались в понятиях долге и чести, мой лорд. Не можете принять неизбежное поражение, как нечто, предопределённое свыше, и отказаться от своей героической смерти во имя неизвестно чего.
– Неизвестно чего? – проронил я. – Тебе неизвестно, что такое – Матушка Свобода, и что – Тётка Несправедливость? Ты не знаешь, почему с одной из них следует бороться, а за другую – умирать?
– Поверьте мне, – он почти заплакал. – Я знаю. Я сам учил вас этому… Но ведь не тогда, когда это совсем безнадёжно. Не тогда…
– Поверь мне, – сказал я, оборачиваясь, – я не пошёл бы драться с безнадёжностью, если бы знал, что это бессмысленно. Но, по мне, в этом есть смысл.
– Пожалейте, – задохнувшись, воскликнул он, падая на колени. – Пожалейте хотя бы меня! Я ведь вложил в вас всю жизнь без остатка, всё, что было! Вы ведь являетесь олицетворением всему, во что я верил и что любил…
– Именно поэтому, – прошептал я, наклоняясь и целуя его в сморщенный вспотевший лоб. – Именно поэтому я не сдамся.
Чайки кричали, подгоняя начинавшийся прилив. Письмо доставили, и вызов был принят. Заключённое законом чести перемирие расцвело пятнадцатитысячной толпой жителей моих деревень и крепости. Толпа, высыпавшая на широкое поле, пестрела всеми красками, говорливо шумела; мужчины и женщины жались друг к другу, с боязнью поглядывая на молчаливый квадрат воинов королевства, окружавших маленькую фигурку Её Высочества. Мои подданные пришли посмотреть на бой. Некоторые из них плакали, радостным точно не выглядел никто. Повсюду неслись шепотки “Что он делает?!”, “Зачем?!” и “Не надо!” Они вправду любили меня – и мне было легче.
– Что ж, – объявил тощий и страдающий насморком глашатай, обводя нас с королевским рыцарем взглядом грустных серых глаз. Ему, как и всякому разумному человеку цивилизованной страны, претило моё самоубийство. – Поединок чести, до смерти одного из противников, оружие меч, доспехов нет, всякая магия запрещается. Готовы ли…
Мы с рыцарем синхронно кивнули. Он сорвал свой шлем и начал разоблачаться с помощью оруженосца.
– Что вы хотите сказать, господин? – спросил грустный глашатай, увидев моё лицо.
Бриам, которого я взял в качестве сопровождающего, вздохнул и, выйдя вперёд, поклонился в сторону Её Высочества.
– В знак уважения к нашей потере, –
