Легенды Лиса - Антон Александрович Карелин

Она глубоко вздохнула и с трудом подняла на меня взгляд. Лицо её всё ещё пылало.

– Пойдёмте, – дёрнув плечом, сказал я.

Прилив достиг высшей точки, и охрипшие чайки устало стелились над берегом, как в ветреную погоду ветки ивы над речной водой.

– Куда вы меня ведёте, могу я спросить?

– Здесь неподалёку есть прибрежная пещера. Прилив до неё не добирается, и потому там сухо, чисто и тепло. Я прятался там в детстве.

– Что ж, – кивнула она, глядя на море, – приятно начинать завоевание нового владения с экскурсии по примечательным местам.

– Вы всё ещё уверены, что завоюете его? Значит, наш предстоящий разговор – фикция?

– О, нет, – тихо и зловеще уверила она, – наш разговор с вами далеко не фикция. Вы испытаете на себе всю его тяжесть, поверьте.

Я против воли улыбнулся.

– Я кажусь вам смешной? – замедлив шаг, внимательно спросила она.

– Нет. Вы кажетесь мне отважной.

– Столь же отважной… как вы сам? Прославленный рыцарь Ива? – спросила она так вкрадчиво и вместе с тем столь пронзительно, что мне стало не по себе.

– Теперь гораздо более отважной, – просто сказал я, глядя под ноги, – гораздо более, чем этот рыцарь.

– Вы ведь страдаете от того, как сейчас поступаете. Почему же вы делаете это? – с непониманием спросила девушка, и я снова почувствовал, что ей не всё равно.

– А вы, кажется, действительно тот чистый и добрый ангел, которого описывают бродячие поэты.

– Лучше отвечайте, чем смеяться. Будет больше чести.

– Хватит вам. В глазах моих подданных – чести мне уже ничто не прибавит. Глаза ваших – для меня что… шелуха… А в моих собственных – я всё делаю, как надо.

– А значат для вас что-нибудь… – хотела спросить она, но замолчала и отвернулась, глядя на волны, бьющиеся о скалистый берег.

Я понял, и слегка удивился. Потом услышал, как ответило сердце.

– Значат, – ответил в сторону, не особенно желая смотреть ей в глаза. Она вздохнула. Остаток дороги мы преодолели в молчании.

– Вот вход, – указал я, – следуйте за мной.

Пещера была действительно чистой и уютной. После того, как мне исполнилось тринадцать, я почти не заглядывал сюда, но новые хозяева Логова поддерживали в нём священный порядок. Их драгоценности – осколки глиняных кувшинов, блёсны и старые удочки, раковины и перештопанные сети лежали на своих местах, как приношения духам моря и гор.

– Присядьте здесь, – сказал я, расстилая свой плащ на троне, с которого оглядывал макушки своих худых и проворных вассалов когда-то давным-давно. Она села. Поза у неё была совершенно не военная и не мужская. Сдвинутые колени, руки на них, слегка наклонённая вправо... Вместо формы само по себе представлялось атласное белое платье с жемчугом, и сетка в аккуратно убранных волосах.

– Хотите пить?

– Ничего я не хочу, кроме объяснения.

– С чего вы взяли вообще, что я буду перед вами объясняться, – с досадой усмехнулся я.

– Ни с чего. Вы просто это сделаете, – ледяным тоном ответила она. – Иначе моё терпение закончится, и вы тут же ответите за свой поступок.

– Вы же сдались мне, помните? – спокойно сказал я, насмешливо на неё глядя. – Согласились стать моей пленницей, так ведите себя подобающе. Или же мне придётся напомнить вам, что раз уж, находясь под угрозой смерти, будучи беспомощной, вы выбрали жизнь и послушание, то нарушать этот ваш выбор теперь, когда вы удобно сидите на моём плаще и на моём бывшем троне, попросту бесчестно.

– О, разговор о бесчестности с вами так притягателен, – заметила она, краснея совершенно не от стыда, – и ваше поучение заставляет меня так устыдиться!

– Но… принцесса, – делано-обескуражено заметил я, – вы же не собираетесь идти по моим стопам и повторять моё падение?

Она слегка побледнела, и теперь лицо её было как пятнистый розовый мрамор.

– Хорошо. Я, действительно, поторопилась с выводами. А что будет, если я попрошу вас объясниться?

– А что будет, если я попрошу ваше войско уйти и не возвращаться?

– О, – вымолвила принцесса, – вы невыносимы.

– Гораздо менее, чем ваши воины. Меня хотя бы можно прибить, как муху.

Столкнувшись с железом этой логики, она получила ещё одну царапину вдобавок к тем, что сейчас занимали половину её воспетого менестрелями доброго и ранимого сердца. Взгляд её стал усталым и грустным.

– Вы не понимаете, лорд Ива, – сказала она. – Как же вы не понимаете… что для меня очень важно…

– Почему? – спросил я удивлённо, пристально на неё глядя. – Почему вам так хочется знать, что я из себя представляю?

– О, – задохнулась она, вскакивая, – да что вы себе позволяете, в конце концов!

– Прошу прощения, – смиренно сказал я, сбитый с толку. – Хм. Но всё же, просто, без всякой подоплёки, почему вам не всё равно?

– Да потому что, что бы вы там не думали, решение о дальнейших действиях принимать буду я! И чтобы оно было справедливым, я должна дать вам оправдаться!

Лицо моё стало удивлённым.

– Я понимаю, ваше драгоценное воспитание, и всё остальное… Но как может дитя, взятое в заложницы, принимать решение о своей собственной судьбе и о судьбе всех окружающих? – тут на смену удивления незаметно подкрался сарказм, – А вы уверены, что по истечении часа сюда не вломятся ваши рыцари и не отобьют вас, наплевав на честь?

Это было прямым оскорбление и её, и её рыцарей, и всего королевства. Принцесса навряд ли когда-нибудь сталкивалась с таким. Что скажет её хвалёная мудрость?

– Вы… да вы просто…

Внезапно она вся сжалась, как от злости, и оборвала сама себя. Негодование кипело в ней. Сев, она выдохнула. Ещё минуту сидела молча, успокаиваясь и размеренно дыша. Я молча ждал, рассматривая то ракушки, то её выпрямленную, как струнка, спину и змеящийся тёмный хвостик.

– Знаете, лорд Ива, – наконец совершенно без эмоций сказала она, – вы за столь краткое время умудрились причинить мне неприятных переживаний больше, чем