Скотт Вестерфельд - Вторжение в Империю
Сенатор Нара Оксам произнесла эту фразу так тихо, будто говорила сама с собой. Роджер Найлз нахмурился и сказал:
– Даже если бы ты настояла на голосовании, «Рысь» все равно была бы обречена. Проиграть со счетом «восемь-один» – не ахти какая моральная победа.
– Моральная победа, Найлз? – переспросила Оксам, и улыбка чуть-чуть смягчила ее скорбное лицо. – Никогда не слышала от тебя такого определения.
– И больше не услышишь. Эти слова противоречат друг другу. Ты поступила правильно.
Нара Оксам грустно покачала головой. Она подписала смертный приговор своему возлюбленному и еще трем сотням мужчин и женщин – и все ради политического выигрыша деспота. Такой поступок никак нельзя было назвать правильным.
– Сенатор, это не последние жизни, которые своим голосованием принесет в жертву военный совет, – заметил Найлз. – Это война. Люди гибнут. Можно всерьез поспорить с тем, оправданно ли со стратегической точки зрения отправлять «Рысь» сражаться с риксским крейсером. Поборники Империи попросту понятия не имеют о том, что на уме у риксов. Мы не знаем, почему им потребовалось выйти на связь с гигантским разумом. Очень может быть и так, что стоит пожертвовать фрегатом ради того, чтобы отрезать это чудовище от его почитателей.
– Может быть, Найлз?
– Попытки отбить противника лежат в самой природе войны. К ним прибегают, даже если не до конца отдают себе отчет в том, что делают.
– Ты вправду так думаешь?
Найлз кивнул.
– Император и его адмиралы не собираются жертвовать фрегатом только ради того, чтобы наказать его капитана. «Рысь» невелика, и все же это один из самых совершенных боевых кораблей в Дальних Пределах. И сколь оскорбительным ни выглядело бы поведение «серого» героя вроде Лаурента Зая, возможности «Рыси» все равно не стоит сбрасывать со счетов.
– Ты бы только послушал их, Найлз. Они говорили о том, что он станет мучеником, и хихикали от радости. Она называли его «калекой»! – Нара закрыла лицо руками и откинулась на спинку кресла. Роскошное кресло для гостей услужливо приняло контуры ее фигуры. Они с Найлзом сидели на одном из верхних этажей в причальной башне над Форумом. Эти башни – высокие хрустальные иглы – окружали Форум со всех сторон и возвышались над городом. Помещения в башнях использовались, большей частью, для того, чтобы произвести впечатление на послов или позабавить какую-нибудь заезжую важную шишку. Сама высота этих башен служила, в некотором роде, ответом Сената на имперское сияние Алмазного Дворца и Священных Орбитальных Станций. Помещения здесь были очень уютными, несмотря на столь высокое, «командное» расположение. Чуть старомодная мебель создавала обстановку коллегиальности и дружелюбия. Здесь было легко посплетничать о политике и ударить по рукам, заключив сделку.
При появлении Оксам и Найлза предыдущие посетители ретировались (член военного совета обладал особыми привилегиями). Нара и ее главный советник встретились здесь для срочных переговоров перед возвращением Оксам в Алмазный Дворец. Дворцовый флайер поджидал сенатора за окном, слегка покачиваясь под прохладным утренним ветерком. Нара не знала о том, что название «причальные башни» когда-то имело буквальное значение, но на самом деле компьютер флайера решил подождать ее именно здесь, на высоте, поскольку времени спуститься уже не хватало.
Через двадцать минут должно было начаться очередное заседание военного совета.
– Даже не знаю, что хуже, – призналась Оксам, – решение Императора отомстить Заю, убив его, или то, что я по чисто тактическим соображениям проголосовала за принесение «Рыси» в жертву. Я согласилась с подавляющим большинством советников, чтобы они прислушались ко мне, когда дело дойдет до более важных стратегических вопросов.
– Соображения у тебя логичные, сенатор. Ты не хочешь, чтобы тебя сочли слабой, не желающей кровопролития.
– Но получается так, что на самом деле я согласна с ними, – продолжала Оксам. – Что я тоже готова принести в жертву жизнь трехсот людей на основании одного лишь предположения о том, что риксам стоит потрепать нервы. Это труднее проглотить, Найлз, чем тактическую уступку.
Старый советник Нары ответил ей пристальным взглядом. Он выглядел таким маленьким, сидя на диване посреди пышных подушек, – будто остролицый эльф, угодивший в гостиную к какому-то сатрапу-толстяку. Найлз прищурил голубые, невероятно зоркие глаза. Здесь, на такой высоте, в десяти километрах от синестезических проекторов Форума, вторичное зрение не работало.
– Тебе и прежде доводилось идти на не самые приятные компромиссы, Нара, – заметил он.
– Верно, я и раньше выторговывала себе голоса, – устало отозвалась она. Найлз всегда так спорил с ней, когда она сомневалась в себе. Избирая резкий тон, он выводил ее к пониманию ее собственных мотивов.
– Что же иначе на этот раз? – спросил он.
Она вздохнула, чувствуя себя школьницей, которую заставили повторить заученный наизусть урок.
– Раньше мне приходилось торговаться с имперским рынком. Я меняла снижение налогов на ужесточение патентного права, протекционистские меры, свободную торговлю. Девяносто процентов политики Сената – чистой воды экономика, вопросы собственности. Торговать жизнями мне раньше не доводилось.
Найлз глянул за окно, в сторону Холмов Дани. Там сквозь далекие мрачные облака пробивалась заря.
– Сенатор, а ты не знала о том, что после первого Вторжения риксов в Империи не увеличилось относительное количество самоубийств?
«Количество самоубийств? – удивилась Нара. – К чему это клонит Найлз?» Она пожала плечами.
– Население так велико, экономические силы настолько неровно распределены… Подобная статистика – всего лишь проявление действия закона больших чисел. Любые местные взлеты или падения числа самоубийств гасятся, попадая в общий статистический котел.
– А что может вызвать подобные местные взлеты, сенатор?
– Тебе это отлично известно, Найлз. Ключ ко всему – деньги. Спады в экономике ведут к росту числа суицидов, убийств, увеличению детской смертности даже на самых богатых планетах. Человеческое общество – это хрупкая структура, и если объем ресурсов снижается, мы начинаем грызть друг другу глотки.
Найлз кивнул, его лицо озарили лучи восходящего солнца.
– Значит, когда ты выторговываешь снижение налогового бремени и протекционистские меры, когда борешься за благосостояние в соответствии с генеральным планом секуляристов, что ты выторговываешь на самом деле?
Лучи солнца добрались до лица Оксам. Она зажмурилась. Как это часто бывало, когда она оказывалась вне синестезического поля, перед ее глазами заплясали образы прежних данных. Она визуализировала сказанное Найлзом. На планете с миллиардным населением снижение планетарного продукта на один процент привело бы к устойчивым статистическим сдвигам: к десяти тысячам новых случаев убийств, пяти тысячам суицидов, к тому, что в следующем поколении миллион человек никогда не смог бы выбраться за пределы родной планеты. Объяснения каждой отдельной трагедии были крайне субъективными – у кого-то рухнул дом, кто-то обанкротился, где-то случился этнический конфликт, – но божество статистики без разбора проглатывало человеческие истории, сглаживало цифры, придавало им форму закона.
– Конечно, – прервал ее размышления Найлз, – процесс, к которому ты привыкла, не настолько прям, как приказ идти на смерть.
Оксам кивнула. Спорить по этому вопросу у нее не было сил.
– Я надеялась, что ты подбодришь меня, Роджер, – вздохнула она.
Он откинулся на спинку дивана.
– Я уже говорил тебе, Нара: ты поступила правильно. Политический инстинкт, как обычно, не подвел тебя. И очень может быть, что совет действительно принял верное, с военной точки зрения, решение.
Она покачала головой. На ее взгляд, «Рысь» обрекли на гибель без достаточно веской причины.
– Но я хотел сказать тебе вот что, – продолжал Найлз. – Тебе и раньше случалось заниматься подобным.
– То есть – торговать жизнями людей.
Найлз скользнул взглядом по небу, перевел его на огромный город.
– Наш бизнес называется «власть», сенатор. А власть на этом уровне решает такие вопросы, как жизнь или смерть.
Нара вздохнула.
– Ты думаешь, они все погибнут, Роджер?
– Экипаж «Рыси»? – осведомился он.
Старый советник не спускал глаз с Оксам. Солнце коснулось его седых волос и сделало их по-мальчишески рыжими. Оксам понимала, что тревога ясно читается на ее лице.
– Это Лаурент Зай, да?
Оксам опустила глаза. Лучшего ответа не требовалось. Она понимала, что рано или поздно Найлз догадается. Он знал, что возлюбленный Оксам – военный, а возможностей для знакомства с военными у сенатора-секуляриста не так уж много. Партии, представленные в Сенате, были, что называется, «на карандаше», но, кроме этого, вокруг них действовала неформальная информационная система – сплетни, анонимные агенты и так далее. И все сведения об особо важных персонах, поступавшие из этих источников, попадали в средства массовой информации. Взволнованная и очень личная беседа новоизбранного сенатора и возвышенного героя, какой бы краткой они ни была, не могла остаться незамеченной.
