Скотт Вестерфельд - Вторжение в Империю

В конце концов Рана стала посвящать часы своей безмятежной радости – работе. Она принялась за изучение транссветовой связи. В этом ей оказала неоценимую помощь легисская библиотека. Почти сразу же Рана отыскала там необходимую экспертную программу. Там были указаны нужные тексты, с которыми Рана быстро ознакомилась и почерпнула немало сведений, расширивших ее элементарные познания о ретрансляторных устройствах. Программа словно бы понимала Рану, и та легко усваивала знания, принимавшие именно ту форму, какая соответствовала ее образу мышления. Своеобразный, компьютероподобный ум Раны выхватывал из хаоса информации нужные сведения и питался ими. Херд принесла домой оборудование для воздушного экрана и проектор вторичного зрения, что позволяло Ране погружаться в полную синестезию. Она блуждала посреди хитросплетений данных, раз за разом выхватывая из них добычу. Херд ни разу не говорила Ране о том, какую именно цель она преследует здесь, на полюсе, но изыскания, похоже, шли как бы сами собой, сами собой управляли.

У Раны вызвали восхищение вспомогательные приемные устройства центра, собиравшие обычные сообщения со всей планеты и переправлявшие их на транссветовую решетку. В центре было установлено много таких систем – на тот случай, если бы отказали кабельные линии связи, но Рану особенно привлекла группа прочных небольших саморемонтирующихся устройств, установленных посреди полярных пустошей вокруг центра. Они были похожи на те недорогие, довольно распространенные приборы, которыми Рана прежде пользовалась в микроастрономии. Прочность этих машин позволяла им выдерживать арктические зимы, землетрясения и террористические акты.

Проведя за этими занятиями несколько бессонных суток, Рана погрузилась в сон, который продлился неведомо сколько времени. Когда она проснулась, рядом с ней была Херд и прикладывала к ее воспаленному лбу холодную тряпку. Обычная радость пробуждения переполнила Рану. Теперь к этой радости примешивалась уверенность, созданная новыми познаниями. Эта уверенность сквозила во всем – в блеске глаз Херд, в том, как ловко и изящно она выжимает лишнюю воду из тряпки. Ожил воздушный экран – и на нем возникла картина изысканий, осуществленных Раной. Комнату наполнил аромат озарения.

– Экспертная программа, – произнесла Рана по-риксски. – Ее создал гигантский разум, да?

Херд кивнула и тихо ответила:

– Он всегда с нами.

По-риксски вся фраза свелась к одному слогу.

В другой руке рикс держала рыжий парик. Волосы Раны, так давно остриженные, теперь казались ей чужими. Херд надела на нее парик. Он оказался теплым, как будто его только что вынули из духовки, и прекрасно подошел Ране.

– Завтра ты будешь Раной Хартер, – сказала Херд.

Мысль о том, что придется выйти из дома, напугала Рану.

– Но ведь я даже не знаю, чего ты хочешь, – сказала она, перейдя на диалект Легиса. Имперский язык вдруг показался ей грубым, рот словно наполнился густой кашей.

– Нет, знаешь, – ответила рикс.

Рана покачала головой. У нее сформировалась мысль на родном языке. Она не знала ничего. Как на протяжении всей своей жизни, она ощущала непоколебимую уверенность.

– Я не понимаю. Я недостаточно умна.

Херд улыбнулась и приложила ко лбу Раны холодную тряпку. От этого прикосновения волнение Раны усилилось. Отдельные нити стали сплетаться между собой: почерпнутые за время поиска данные об устройстве ретрансляторов, зародившееся постижение формы и вкуса риксской культуры, чувства, рожденные присутствием Херд, – звуки стремительных фуг Баха, блеск зернышек проса.

Совершенно неожиданно Рана Хартер поняла, что знает желание гигантского разума.

Херд заработала руками, зажужжали сервомоторчики. Рикс наносила на раздраженную кожу Раны какой-то крем. Ощущение было восхитительное. Крем, подобно волшебному бальзаму, исцелял Рану от лихорадочного чувства озарения.

– Не бойся, моя удачная находка, – приговаривала рикс. – Александр теперь с тобой.

Александр. Оказывается, у него было имя. Рана прикоснулась кончиками пальцев ко лбу.

– Внутри меня?

– Везде.

Кэтри Хоббс наливала воду в стакан. Вода лилась тоненькой медленной струйкой, пока не наполнила стакан до краев. Кран выключился автоматически, не дав ни капле пролиться через край. Нет, пока потребление воды на борту «Рыси» не ограничили, но бесполезная трата чего бы то ни было не сочеталась с флотской эстетикой.

Хоббс медленно отвернулась от раковины. Взгляд зеленых глаз был прикован к движениям ее собственной руки. Она пристально наблюдала за игрой сил поверхностного натяжения, удерживавшего воду в стакане. Хоббс сделала несколько шагов – ровно столько, сколько было нужно, чтобы пересечь каюту. Наверное, со стороны ее движения напоминали утрированную пантомиму. Стакан казался до странности тяжелым, хотя высокое ускорение, с которым шла «Рысь», по идее, полностью корректировалось. Может быть, лишний вес лишь мерещился ей, был следствием стресса? А может быть, у Хоббс попросту устали руки из-за постоянных скачков легкой гравитации.

Однако, вероятно, все дело было в ощущаемом ею разочаровании. Не успела она опомниться после откровений Зая, как начались всякие пакости, вызванные высоким ускорением.

Обычно издержки пребывания в условиях искусственной гравитации лишь немного беспокоили Хоббс – не сильнее, чем морская болезнь во время поездки на большом прогулочном лайнере на родной Утопии. Но сейчас «Рысь» двигалась с ускорением в десять g, и все отрицательные аспекты легкой гравитации проявлялись значительно сильнее.

С точки зрения теории поля, легкая гравитация представляла собой классическую метахаотическую систему, полную случайных аттракторов, стохастических перегрузок и уймы прочих математических химер. Колебания массы с одной стороны солнечной системы могли непредсказуемым и порой фатальным образом повлиять на легкие гравитоны с другой стороны. Не сказать, чтобы эту картину молено было уподобить смерчу, завертевшемуся из-за того, что мотылек помахал крылышками, и все же быстрое вращение семи газовых гигантов, входящих в систему Легис, а также мощные вспышки на солнце создавали хаос, воздействующий на вестибулярный аппарат.

Действие высокого ускорения ощущалось и на суставах. Каждые несколько минут в самых простых движениях вроде шагов по каюте что-то было не так, неправильно – например, пол казался слишком твердым. А бывало, что предметы вдруг выскальзывали из рук, словно их тянул к себе кто-то невидимый. Каждая из этих неприятностей не была так уж страшна сама по себе, но постоянная непредсказуемость самых обычных событий постепенно изматывала, истощала рефлексы, колебала веру в реальность. Теперь Хоббс уже не доверяла себе в самых элементарных действиях, так же как не доверяла и собственным эмоциям.

Какой же она была дурой.

Как ей вообще хоть на миг могла прийти в голову мысль о том, что Зай в нее влюблен? Откуда взялась, эта безумная идея? Она казалась себе законченной идиоткой, желторотой дурочкой, классически втюрившейся в недосягаемую знаменитость почтенного возраста. Из-за всего случившегося Хоббс перестала верить в себя, а постоянные скачки гравитации, одолевавшие «Рысь», совсем не помогали преодолеть это чувство. Хоббс жалела о том, что не может принять горячую ванну, и проклинала флот за пренебрежение к таким простым и необходимым удобствам.

Хорошо еще, что ей нужно было переживать не только из-за этого. Колебания гравитации не просто давали о себе знать в ощущениях, у них были и другие, более пугающие проявления. Например, прошлой ночью мраморная шахматная доска, лежавшая в шкафчике, вдруг треснула, и этот оглушительный звук разбудил Хоббс.

За первые несколько дней движения с ускорением на борту «Рыси» произошло несколько мелких травм. Стали обычным явлением переломы лодыжек и вывихи коленного сустава, у одного молодого десантника без видимых причин сломалось предплечье. Хоббс то и дело замечала у своих товарищей по экипажу лопнувшие капилляры в глазах. Днем раньше у самой Кэтри вдруг внезапно невыносимо разболелась голова. Боль быстро прошла, но оставила неприятное ощущение. Корабельный врач погиб, и для тех, у кого бы вследствие одного из скачков гравитации повредился головной мозг, надежды на выздоровление не было.

Хоббс шла осторожно и добралась до черного лакированного столика, не пролив ни капли воды.

Поставив стакан на столик, она села и уставилась на поверхность воды. Поверхность слегка покачивалась у самого края стакана. Не было ли это связано с какими-то пертурбациями поля легкой гравитации? Или просто легкая вибрация «Рыси» при высоком ускорении вызывала выброс гравитонов из работавших на пределе двигателей?

В какой-то момент вода заметно дрогнула, но поверхностное натяжение не сдалось. Несколько капелек сконденсировались на стенке стакана и медленно поползли вниз. В этом крошечном сегменте пространства все, казалось бы, было в полном порядке.