Леопард с вершины Килиманджаро - Ольга Николаевна Ларионова
– Это уж мое дело.
Капитан обернулся и внимательно посмотрел на Пино. Пино остановился и тоже посмотрел на него.
– Выкиньте меня в Пространство, капитан, – проговорил он, – но этот рейс добром не кончится.
Санти оттолкнулся от потолка и ловко спланировал прямо в гамак:
– Худшее, что могут сделать с честными пиратами, – это повесить их на реях. У нас для этой цели могут служить внешние антенны. Так что гарантирую вам вполне современный финал. И беспрецедентный притом.
О’Брайн медленно проговорил:
– Не болтайте лишнего, мой мальчик. Даже здесь.
Санти улыбнулся, пожал плечами и пристегнулся к гамаку. Во время свободного полета спать разрешалось только в закрепленном положении.
Дела домашние
Пол под ногами слегка дрогнул – это значило, что буксирная ракета отошла от «Арамиса». Симона поколдовала еще немного у пульта – Паола знала, что это убираются трапы, соединявшие ракету со станцией. Симона включила экран обозрения, и все принялись искать крохотную удаляющуюся звездочку. Паола покрутила головой, но не нашла. Ракета была небольшой, шла почти без груза, – увозила всего четырех человек и кое-какие их вещи, – и поэтому, пока включили экран, она была уже далеко. Ираида Васильевна и Ада смотрели внимательно, – наверное, они-то ее видели. Паола повернулась, пошла к двери и услышала, что Симона тоже поднимается. Если Симона вставала или садилась, то это было слышно в каждом уголке станции.
– Ну вот, – сказала Ираида Васильевна (она очень любила это «ну вот» и даже Симону приучила), – теперь, девочки, до следующего отпуска.
И кому только он нужен, этот отпуск? Симоне все равно – Агеев вернется не раньше чем через два года, если вообще… Ада видится со своим Сайкиным чуть ли не каждые три недели, и тогда они находят самый неподходящий уголок станции и целуются там, как дураки. А для Паолы эти отпуска…
Навстречу из коридора выполз «гном» с коричневыми плитками аккумуляторов. Паола подставила ему ногу. «Гном» подпрыгнул и шарахнулся в сторону. «У, тварь окаянная», – с ненавистью подумала Паола.
– Ну вот, – сказала за спиной Ираида Васильевна, – а теперь будем чай пить.
– Сколько по-здешнему? – спросила Паола.
– Двадцать сорок две, – ответила Симона, и Паола перевела часы: «Атос», «Портос», «Арамис» и «Первая Козырева» отсчитывали время по Москве. – А теперь попрошу минуточку внимания. Мои пироги!
– Ваши пироги? – поразилась Ираида Васильевна. – Я допускаю, что вы можете собственноручно смонтировать универсального робота, но испечь пирожок…
– Знают ведь, – засмеялась Симона, – как облупленную знают. Ну признаюсь. Не я. Мама. Сунула на космодроме.
Мама – это была не совсем мама. Это была мать Николая Агеева. Все невольно перестали жевать.
– Ешьте, медам-месье, ешьте, – сказала Симона. – Связь была.
И каждому показалось, что именно это и было самым главным за последние несколько дней. Вот это далеко не достоверное известие, что агеевцы живы.
– Связь была великолепна. Приняли целых полслова: «…получ…» По всей вероятности, «благополучно».
– Строго определяя, это не связь, а хамство, – сказала Ада.
Ираида Васильевна улыбнулась и кивнула: ну конечно же, «благополучно». Другого и быть не может. Для таких людей, как Симона и Николай Агеев, все всегда кончается благополучно. Потому что они умеют верить в это неизменное «благополучно». И хотя сидящие за столом перебирают сейчас десятки слов, которые могли быть на месте коротенького всплеска, чудом принятого Землей, – все равно для Симоны из всех этих слов существует только одно.
«Если бы так было с ними… – думала Паола, подпершись кулачком. – Если бы два года не было связи с „Бригантиной“… Она не любит своего Агеева. Она просто относится к нему, как жена должна относиться к мужу. Странно, для всего люди напридумывали разных слов, даже больше, чем нужно, а вот для самого главного нашли одно-единственное; называют этим словом все, что под руку попадет, – даже обидно… А может, пришлось бы придумывать для этого самого главного столько слов, сколько людей на свете, – нет, в два раза меньше: для каждых двух… А то ведь, наверное, всем кажется, что только у тебя – настоящее, а все остальные – это так, привычка, или делать нечего, или, как говорит Симона, „сеном пахло“… чушь всё. Всё чушь и всё – неправда. А правда начнется тогда, когда дрогнет пол под ногами и замурлыкают огромные супранасосы, и бесшумно, незаметно даже – снизу или сверху, появится синтериклоновая перегородка, и снова все качнется, и еще, и еще, и когда остановится – это будет значить, что „Бригантина“ приняла трап».
– Чай стынет, – сказала Симона, – можно приниматься за пироги.
– С чем бы это? – полюбопытствовала Ираида Васильевна.
– Великорусские. Посконные. Сермяжные. Что, я не так сказала? – Симона умудрялась выискивать где-то совершенно невероятные слова. – Вот, убедитесь. С грибами и с визигой.
– Да, – задумчиво сказала Ада, – эпоха контрабанды на таможенной станции. И много их там у тебя?
– Хватит, – сказала Симона и ткнула кнопку вызова дежурного робота. – Надо припрятать на черный день – имею в виду гостей.
Дверь приподнялась, вкатился «гном». Он бесшумно скользнул к Симоне и остановился, подняв свой вогнутый, словно хлебная корзиночка, багажник. Симона принялась перегружать туда свои пакеты.
– Снесешь в холодильник, киса, – приговаривала она вполголоса, – да чтобы через неделю можно было достать, не раскапывая лопатой. А то всегда завалишь…
Паолу немного раздражала манера Симоны говорить с роботами. Ну зачем это, если они все равно ничего не слышат?
Видно, и Симона думала о том же:
– Эх ты, черепаха навыворот. И когда я вас переведу на диктофоны? – Она нагнулась и стала набирать шифр приказа. – Говоришь с ним, как с человеком, а он – ни уха ни рыла. Кстати, какой у нас номер очереди на универсальный?
Паола вскочила:
– Я сама.
Схватила пакеты в охапку, побежала на кухню. Универсальный…
Когда-нибудь его доставят на станцию, и тогда «благодарю вас, мисс, но услуги стюардессы на станции больше не нужны».
Паола вернулась к столу, села, пригорюнившись, – одной рукой подперла подбородок, другой поглаживала скатерть.
– Ну что, Паша, взгрустнулось? – Ираида Васильевна наклонила голову, одним глазом глянула Паоле в лицо. «Словно большая добрая кура», – подумала Паола. – Или, может, обленилась за отпуск? Работа в тягость?
– Да разве я работаю? Смеетесь! – Паола судорожно сдернула руки со скатерти, под столом стиснула кулачки. – Разве так должна работать стюардесса? Вот на пассажирских ракетах, если что случается – стюардесса разве с командой? А? Она с пассажирами. До самого конца. – (Ада улыбнулась, еще ни на одной пассажирской ракете до «самого конца» не доходило.) – Я, конечно, мало что могу, но ведь главное, чтобы люди чувствовали – о них заботятся, с ними рядом живой человек, а не
