От имени Земли - Манс Майк
– Что мы имеем? – спросил Ланге будто бы у стенки. – Часть наших вопросов вовсе не была задана, часть не удостоилась ответа из-за того гвалта, который устроили колонисты, но на пять вопросов ответы у нас есть. Давайте их выпишем.
– Хорошо, – сказал Артур, сходил за ноутбуком, вернулся, перемотал видео на нужный момент, прослушал ответ, после чего начал сам себе диктовать и печатать: «Являетесь ли вы органическими существами, или кибернетической формой жизни, или же энергетической субстанцией?» – «А какой формой жизни себя считаете вы? Органика составляет вашу плоть, кибернетическим является по сути ваш мозг, энергетической субстанцией является ваша жизнь, при исчезновении которой, начинается распад и органики, и нейросетей в мозгу».
– Верно, – кивнул Генрих, – дальше.
Он взял пульт и перемотал на другой вопрос.
– «Почему в общении с вами у нас не возникает барьера и трудностей перевода из-за столь разных культур?» – «Потому что я ответственно подхожу к переговорам», – прозвучало из колонок. Уайт записал.
Потом так же зафиксировали остальные и ещё ряд вопросов, ответы на которые показались любопытными. Артур повторно прочитал их все вслух под утвердительное бормотание Ланге, который резюмировал в конце:
– Я выделяю несколько ключевых тем в их словах. Во-первых, это Согласие. С большой буквы. То есть важнейшая веха, цель и смысл переговоров, – Генрих отложил трубку, и продолжил. – Во-вторых, это ответственность. Мы не знаем, что имеется в виду, но слово используется часто. Возможно, перевод на английский с их языка очень сильно коррелирует с тем самым Согласием. В-третьих, это нацеленность. Нам не дают ответов на большинство вопросов, но те, что мы получили, формируют некий вектор. Словно вопросы оказались правильными, и по ним мы должны догадаться о конечной цели.
Артур был согласен, но он мысленно выделял и другие пункты.
– Лично я обратил внимание на то, что наука и технологии расы Кен-Шо ушли так далеко, что они не видят разницы между органикой, электроникой и чистой энергией. Что-то в этом есть. Ответ не может быть не важен, ведь он был дан, и весьма четко, – тут Ланге снова взял трубку, затянулся и кивнул ему. – Что наводит нас на мысль о том, что любая космическая раса в их глазах одинакова по сути, и жизнь являет собой триединство материи, логики и энергии.
– Впрочем, это известный постулат, – подтвердил немец, хотя и не озвучил, о каком именно постулате говорит.
– Допустим известный, – Артур достал платок и начал протирать очки, – хотя я теперь имею вполне конкретную информацию: вся жизнь в галактике имеет тройственную структуру, и наша тоже. А значит, мы все подчиняемся одним и тем же органическим электрохимическим законам и логическим связям. То есть развитие нашей цивилизации может быть напрямую связано с развитием человеческого мозга. Далее интересно сравнение волков и людей, отсылка к тому, что волк не поймёт, что такое цивилизация, хотя способен приучиться соблюдать закон. Заметьте, Ланге, волк не столь далеко отстал от человека в развитии мозга, как мы привыкли считать, однако не способен подняться на абстрактный уровень мышления. Но при том, что волка можно выдрессировать – заставить соблюдать закон, он всё равно убежит, как только закон перестанет давить на него. Сними цепь – и волк в лесу. Это хорошо коррелирует со словами пришельца о том, что никакие договоры и клятвы их не интересуют. Для них мы пока что закрытая карта, перевернув которую, они выяснят, что мы либо «люди», либо «волки». В одном случае мы способны будем понять то, что они хотят, в другом – всё равно убежим, сорвёмся с цепи, нарушим договор.
– Поэтому проще будет нас пристрелить? – спокойным голосом спросил Ланге и налил себе ещё немного вина.
Артур вздохнул. Вроде Генрих был социологом, психологом, но не биологом. А тут нужно смотреть шире. Лет двадцать назад, начитавшись фантастики, Уайт интересовался, какие проблемы могли бы возникнуть при контакте двух или более инопланетных рас. Все книги делились на два типа: в одних инопланетяне были с гуманоидным мышлением, в других – с непонятным, чуждым. Обычно, вторым отводилась роль или агрессивных завоевателей, например, в классической «Войне Миров» Герберта Уэллса, либо квази-божеств, мало влияющих на людей, подчас оставляющих могучие артефакты, как например в «Космической Одиссее» его тёзки Артура Кларка. Сейчас, в современных фильмах и романах, насколько профессор знал, существовало ещё немало, сотни и тысячи выдуманных рас, но классификация сводилась к одному из трёх вариантов: гуманоиды, агрессоры, божества.
– Генрих, давайте отойдём от социологии в привычном вам понимании, – поразмышляв с минуту, заговорил Уайт, – и подумаем о социально-биологических аспектах совместного выживания разных видов. На нашей планете человек истребил всех животных, которые конкурировали с ним за территорию. Остатки дикой природы мы загоняем в заповедники, и, одомашнивая, превращаем в рабов виды, способные с нами сосуществовать. У вас есть собака? – Генрих отрицательно покачал головой, и Артур продолжил. – А у меня есть. Я люблю старенького Купера, и вот уже десять лет считаю его членом семьи. Но вожу по улице в наморднике и на поводке, таков закон. Наш, человеческий закон. Однако, с точки зрения межвидового сотрудничества, он – мой раб. А что уж говорить про других животных? Мы разводим свиней на мясо, забираем молоко у коров, стрижём шерсть овец. Вся жизнь либо истребляется нами, либо загоняется в гетто, либо существует в рабском положении.
Артур сделал паузу, налил себе немного вина и покрутил его в бокале. Ему нравилось, как играет рубиновый цвет напитка в мягком жёлтом освещении комнаты. Это настраивало, помогало сформулировать мысль.
– Так вот, – сделав маленький глоток, произнёс он, – для животных, по сути, мы – инопланетяне с могучими технологиями и непонятным им уровнем логики. И мы для них – зло. Теперь представьте, что появляется раса, которая логически непонятна для большинства других. Они начинают космический путь, не приходят к Согласию, но их не трогают, а дают время одуматься. Однако, в страхе перед непонятными пришельцами, эта раса развивается и, рано или поздно, добивается технологического преимущества. Невозможность ужиться заставляет их зачищать жизненную территорию, убивать и завоёвывать. Другие расы, устав от агрессии и недолговечных перемирий, уничтожают их. Всё. Как мы убиваем волков, которые расплодились в лесу и угрожают нашим стадам или поселениям.
Ланге встал и начал ходить по комнате. Артуру подумалось, что сейчас тот начнёт размахивать руками и развивать мысль. Он улыбнулся. Однако, Генрих оказался непредсказуем: немец плюхнулся обратно в кресло и затянулся электронной трубкой-сигаретой.
– Не думаю, что вы правы в последнем выводе, – заявил он. – Скорее всего, расы, объединённые Великим Согласием, способны выдержать любое давление, они могут защитить себя, создав союз. В вашем примере люди будут отстреливать одиночного волка, но не станут уничтожать их как вид. Я думаю, что если некая раса не находит с ними понимания из-за другого уровня логики, как вы говорите, то она так же не может ужиться с другими «несогласными» расами. И дальше они начинают воевать друг с другом, поскольку потеснить сильный союз практически невозможно. Так что, для расширения зоны личного влияния, соперники воюют друг с другом. Одна стая волков против другой стаи. Так что я не думаю, что их уничтожают наши новоявленные партнёры по переговорам. Скорее всего они изводят, истребляют друг друга сами. В этом и был посыл. Либо вы идёте к Согласию, либо рано или поздно вас уничтожат другие такие же.
– Вы помните ответ на вопрос «Есть ли расы, представляющие для нас угрозу»? – воскликнул Артур, поняв Ланге. – Вот я помню: «Вода – угроза для огня, или огонь – угроза для воды?», и я уверен, что это ровно о том. Если огня много – он испарит воду. Если потом станет больше воды – она затушит огонь. Это значит, что без Согласия лишь вопрос времени, когда либо мы, либо нас.
