Хроники 7 дней - Имран Муса оглы Магеррамов
– Это все, конечно, очень интересно, но есть ли к нам какие-либо вопросы?
– Торопитесь? – Тут он обратился ко мне. – Думаешь, её дружки примут тебя, как родного? Парень, она родила тебя, чтобы ничем не отличаться от обычных людей. А время и силы вложила в твое воспитание и образование, чтобы ты слепо верил ей. Тебе стоило убить ее сразу, как только ты узнал, что она такое. Она ведь этого никогда не ждала от тебя. Выходите из машины. Сейчас же. – Он снял винтовку с плеча и, отойдя от машины на пару шагов, взял нас на прицел. – Без глупостей.
Индорианцы достали из-за своих спин цилиндры, которые в их руках трансформировались в штурмовые винтовки, и тоже взяли нас на мушку. Один из гуманоидов произнес сдавленным механическим голосом:
– Делайте, что говорят.
– Медленно выходим. – Произнесла женщина.
Мы вышли из машины, после чего пришельцы жестами заставили нас встать на колени. Уже тогда мне это не понравилось:
– Они нас застрелят?
– Меня – может быть. Тебя вряд ли. – Ответила женщина. – Хочешь спасти меня – отпусти… – Внезапно один из пришельцев уткнул ее лицом в пол.
– Заткнись, тварь! – Крикнул патрульный. – Я слишком долго этого ждал, чтобы слушать тебя. Парень, ты, наверное, уже видел ее реакцию на раздражение.
– Шоу больше не будет, старик. – Ответил я.
– Да, а если я постараюсь? – Он выстрелил из винтовки мне под ноги. Я рефлекторно вздрогнул и съежился.
– Ты ничем не лучше нее. – Выдавил из себя я.
– Мама тебя очень хорошо воспитала. На этом ее работа закончена. Как, впрочем, и смысл ее жизни. – Он навел на нее ствол своей винтовки. Внезапно я потерял сознание.
Я очнулся на том же месте. Осмотревшись, я увидел разорванные тела патрульного и двоих индорианцев. Матери рядом не было. Я не мог понять, что произошло.
Ведомый каким-то непонятным чутьем, я медленно встал, подошел к машине, достал из рюкзака свой фонарь, включил его и пошел вглубь поселка. Он словно опустел: в зданиях больше не горел свет, на улице не было людей, окна и двери построек были открыты настежь и с каждым порывом ветра хлопали и скрипели, как в фильмах ужасов.
Беспричинно я свернул налево на первом перекрестке, а потом зашел во внутренний двор одной низкой постройки, похожей на барак. Там я нашел ее.
Женщина лежала на спине. Половина ее лица и руки была не то обожжена, не то свезена. На месте человеческой кожи и глаза теперь было ее настоящее лицо и тело. Она кашляла и хрипела:
– Говорила же. – Выдавила она. – Отпусти себя, если хочешь, чтобы мы оба выжили. У тебя получилось.
Из-за повреждения кожных покровов, мышц и связок ее голос теперь звучал с металлическим звоном и хрипом. Поначалу я даже не поверил, что это говорила она.
– Это я сделал?
– Да. Это был тот самый выброс, о котором я тебе говорила. Те, кто оказались в эпицентре, были разорваны, те, кто дальше – испарены. Я легко отделалась, потому что я не причина твоей агрессии. Ты уникален.
– Тебе помочь?
– Перенеси меня в церковь. Нужно найти капсулу, пока люди из комплекса не узнали о том, что тут произошло.
– Погоди… – Я опустился на колени перед ней. – Ты хочешь сказать, я уничтожил целый поселок? Это же ужасно.
– У тебя не было выбора. Да и ты не умел контролировать выброс. На моей Родине тебя научат всем этим пользоваться.
– Я не полечу. Я положу тебя в капсулу и отправлю домой. Я преступник. Меня должны судить. Пусть судят.
Она закашлялась:
– Они не станут тебя судить. Они сделают из тебя подопытного. Твоя смерть будет не справедливой, а мучительной. Ты, правда, этого хочешь?
– Это уже неважно. – Когда я взял ее на руки, она громко вскрикнула. Крик был больше похож на рык. Почему-то я не испугался.
Мы медленно пошли к церкви. Когда мы оказались внутри, она попросила положить ее на пол у алтаря:
– Иди в комнату для занятий. Там стоит старое пианино. Сыграй на нем куплет из «Wind of Change». Тональность и аккомпанемент не принципиальны. Главное мелодия.
Я спустился в комнату для занятий приходской школы. Там было два инструмента: коричневое и черное пианино. Черный инструмент выглядел явно потрепанным: кое-где на корпусе были видны царапины и сколы, лаковое покрытие было лишено прежнего блеска. Тем не менее, пианино было открыто, а на пюпитре стояла нотная партитура, словно только что здесь проходили занятия. Это был какой-то псалом. К сожалению, я не запомнил его названия.
Я давно не практиковался в игре на клавишах, поэтому первое время я не мог даже аккорд взять, не то, что сыграть мелодию. Постепенно, я вспомнил, что мы с ней разучивали (я не занимался специально музыкой; мама просто познакомила меня с инструментом и основам техники; дальше я разучивал понравившиеся мне песни сам; Wind of Change была одной из них). Клавиши полутонов сильно фальшивили, поэтому я решил сыграть в ля-миноре, без экзотики.
Сначала я взял проигрыш, который Клаус насвистывал во вступлении. Фа-мажор, ре-минор, фа-мажор, ре-минор, ля-минор, соль-мажор. Правой рукой я наигрывал свист на 4 октаве. Аккорды брал на арпеджо. Для большей выразительности звучания пользовался сустейном (его привод ехидно поскрипывал всякий раз, когда я надавливал на педаль носком своего ботинка) Все делал медленно и вдумчиво, как и было написано в тех нотах, что я учил.
Разрешение на до-мажор, небольшая пауза. Далее, знаменитые строчки «I follow the Moskva», на последний слог арпеджо на ре-минор. «Down to Gorky park», медленно прохожу до-мажор. «Listen to the wind», снова ре-минор. «Of Cna-an» – аккуратно прохожу ля-минор. «Ge!» – разрешаю куплет на соль-мажор. Перед следующим снова до-мажор.
Тут я вспомнил, почему мне нравилась эта песня: она пела ее мне как колыбельную. Мне было 4 года, на улице шел снег, я болел. С первыми нотами мелодии в моей голове зазвучал ее голос, такой же чистый и ровный, как и 21 год назад. Сейчас это может показаться дикостью: инопланетный агент поет песни Scorpions своему сыну, но, Богом клянусь, она пела мне.
Играть второй куплет, повторять проигрыш и выходить на
