Андрей Лазарчук - Сироты небесные

– Понял, – сказал Санька, давя в себе хохот. – «Дженни, Дженни, я Тарзан, иду на сближение…»

Ребятишки его не поняли, а взрослые – раскололись…

Отсмеявшись, пан Ярек выволок на свет свою затрёпанную тетрадку.

– Я тут ещё сказочку написал. Можно сказать, тоже музыкой навеяло… Хотите?

Все, конечно, хотели.

«Сказка без названия, но с хорошим концом.

– Жил себе да был король, и была у него дочка-принцесса – такая толстая да страшная, что и сказать нельзя. Прокляла её злая колдунья на первый день рождения, заклятие наложила. А чтоб не было у девочки комплексов, папа-король ей слуг да подружек по всем королевствам ближним подбирал таких же страшных и толстых. И долгое время сходило. Пришла, однако ж, пора замуж её выдавать, стали наезжать женихи, принцы всякие, королевичи, царевичи, султанята – да только как увидят невесту, так немедленно у них немочи всяческие приключаются наподобие грыжи или подагры, а то и похуже, так что возвращаться надо немедленно домой, в богадельню или там в монастырь определяться… Год так продолжалось, два года, три. Каждую неделю, а то и чаще – такой вот афронт. Перестала уже бедняжка во что-нибудь хорошее верить. Но вот постучалась однажды в окошко дворца старушка-фея. Принцесса её приветила, чай заварила свежий, ароматный, булочки с марципаном подала на стол да варенье из ревеня и клубники. Посидели они, поговорили, и расплакалась принцесса у феи на плече, и рассказала ей всю свою печальную историю. Фея выслушала, одной рукой за сердце взялась, другой – за голову. Сильно опечалилась. Говорит: старенькая я стала, силы уже не те. Видишь ли, есть на острове Буяне скала, на скале той крепость, в крепости башня, в башне камора, в каморе диван, а на диване том лежит чудовище, полу-бык, полу-вепрь. На самом-то деле он заколдованный принц заморский и ждет, что приплывёт к нему на белом пароходе скромная невинная девица, полюбит его, поцелует в пятачок – и спадёт тогда с него зловредное колдовство. Была бы я посильнее, устроила бы вам встречу где-нибудь посередине да волшебную бы искру на вас навела, чтобы с первого раза всё получилось. А так – надо либо тебе к нему топать, либо ему сюда, а по дороге на волшебную искру энергию набирать, целуя в уста каждого, кого встретишь. Тысячу человек примерно… Принцесса тут же вскочила, золотой рожок искать, чтобы ботинки дорожные натягивать, а фея ей говорит: нет, лучше ты ему письмецо напиши, пусть он к тебе идёт. Не знаю я случая, чтобы девица перецеловала тысячу мужиков и при этом невинность соблюла. Да и репутация поколебаться может. Принцесса, конечно, тут же не то что письмо написала, а целую печальную повесть о десяти листах, слезами её окропляя. Взмахнула старая фея платком, и упорхнуло письмо прямо на остров Буян, в волосатые чёрные лапы полу-вепря, полу-быка. Прочитал он своими красными близорукими глазёнками печальную повесть, стукнул кулаком по столу и отправился выручать несчастную принцессу. Решительный был молодой человек, только на подъём тяжёлый. Дорожную торбу корками сухими набил, лодку из векового дуба быстренько выдолбил, парус напряг – и понёсся к заколдованной невесте. Пока плыл, всё нормально было. На берег того королевства высадился, дорогу спросил – и пошел напрямик, по пути целуя всех, кто убежать не успел. А шёл, надо сказать, медленно. Природа такая – что у быков, что у кабанов: бегают быстро, а ходят медленно. Тем более отвлекаться приходится. Так что слава его поперёд неслась. И, понятно, обрастала самыми лохматыми подробностями. А кого против него высылали – солдат там, да полицейских, – он сильно пугал. Их долго потом от икоточки пользовать приходилось. Подошёл наконец заколдованный принц к столице. И тут как все побегут из неё! Ровно крысы. Король дочку в секретном подполье запер, а сам по городу мечется, никого не находит. Наконец наткнулся: в полицейском участке стрелок, за пьяный дебош арестованный, решетку выбивает. Король ему: давай-ка ты чудовище уложишь, а я тебя на трон подсажу – будешь после меня король. Тот говорит: так ведь это надо будет на твоей кикиморе жениться? Король говорит: ну да, иначе никак. Стрелок башкой крутит: не, нипочём. Король: трон, трон твой будет! А стрелок: да ну его на фиг, с такой-то придачей. В общем, сдался король, выпустил из темницы стрелка просто за так. Тот пошёл в поле да с полной дури и огрел ломом заколдованного принца. Все обрадовались, зашумели, запрыгали. Стрелок под шумок и смылся, больше его не видели. Принцессу выпустили из подполья, рассказали, что было и как. Три дня она молчала, а потом пошла на речку и утопилась в омуте. Старая фея об этом узнала и проглотила ядовитую жемчужину. Король ещё недельку протянул и от тоски помер. Где-то за границей нашелся троюродный племянник, трон опустевший занял. Был он стройный и красивый, и дочка у него была маленькая, а совсем уж красавица, так что все кончилось хорошо, не правда ли?..»

– Я уже говорил, Яр: от твоих сказочек так и тянет к простым вещам типа мыла и доброй верёвки, – сказал Олег. – А чего у нас девушка молчит? Песен не знает?

– Знает, – сказала Лизка. – Подыграете?

Она развела плечи, посмотрела на Саньку и негромко начала:

– С детских лет поверил я, что от всех болезней капель датского короля не найти полезней… 

Самолёт, на котором должен был прилететь Бэр, прибыл в аэропорт имени Джулиани по расписанию – но без императора на борту. Хотя в аэропорту Кейптауна он вроде бы туда садился. И стюардессы его даже видели. Это вызвало тихую панику у Службы Безопасности, технических работников – и нескрываемое облегчение у многих дипломатов. Однако они поторопились.

Бэр приехал на такси, обычном жёлтом такси, и прошёл сквозь охрану, не предъявляя никаких документов. Никому просто в голову не стукало спрашивать у него пропуск…

Инцидент замяли, посмеялись, отменённое было выступление назначили вновь.

Бэр осторожно облокотился о трибуну. Клоунады на сегодня достаточно… Он нашёл взглядом скамейку японской делегации; туда только что провели мальчишек-гардемарин, побывавших на его корабле. Он подмигнул им и чуть заметно улыбнулся – и был уверен, что это заметили.

Договорились, что Бэр будет выступать по-французски: на традиционном языке дипломатии.

– Дамы и господа! – начал он. – Хотя Земля и взаимодействует уже долгое время с цивилизациями, существующими на других планетах, и даже с некоторых пор вступает в договорные отношения с некоторыми из них, сложилось так, что именно я стал первым представителем внеземной цивилизации, который выступает перед вами с этой трибуны. Вы получили сведения обо мне и краткие тезисы моего выступления. Поэтому начну с другого. Ваш древний философ сказал: «Нельзя войти в одну реку дважды». И вы повторяли эту фразу, находя в ней много различных смыслов. На самом деле смысл прост: когда вы входите в реку, вода подхватывает вас и несёт, всё быстрее и быстрее, берега становятся отвесными, и есть только один способ уцелеть: плыть и плыть по этой реке – куда-нибудь, но обязательно плыть…

Эпилог

Кеша, поджав под себя все четыре лапы, в немыслимой позе сидел на стуле в ложе концертного зала. Ложа была скорее символическая – несколько стульев, огороженные деревянным барьерчиком и толстым матерчатым шнуром, прикрытые от большей части зала массивной колонной. Справа от Кеши был зал, слева – сцена, и то, и другое – со следами былого великолепия, последующей бедности и нынешнего не поймешь чего. И зал, и сцена были погружены во тьму: яркий луч выхватывал из неё маленькую фигурку певицы – сутулый ангел со сложенными за спиной крыльями и в платье с летящими в движении рукавами. Ещё два световых пятна послабее подсвечивали музыкантов – гитариста с пепельным от седины хвостом и коротко стриженного клавишника.

Вообще-то темнота в зале мешала только человеческому глазу, для Кешиного зрения её просто не существовало, он легко мог бы пересчитать звенья на браслете крупного лысого мужика из восьмого ряда или нашивки на рукаве молодого офицера из двенадцатого, или петли вязки на кофте сухонькой старушки, сидевшей на приставном стульчике в противоположной стороне зала.

Но Кеша нипочём не стал бы заниматься такими глупостями. Кеша видел то же, что и все остальные – только певицу. А главное – он её слушал. Он никогда ещё не слышал ничего подобного. И его родители, дедушки и бабушки, прадедушки и пра, и прапрапрабабушки, существовавшие в мозаике удивительной наследственной Кешиной памяти, – никто из них никогда ничего подобного не слышал.

Худенькое и нечеловечески подвижное тело Кеши казалось воплощением звука. Вся маскировка, на которую Вита с Адамом убили перед концертом почти час, пошла прахом. Берет, скрывавший острые кошачьи уши, давно валялся под стулом. Длинные широкие рукава, прикрывавшие шестипалые лапы с когтями, уже ничего не скрывали, распущенные этими самими когтями на длинные ленточки.