Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова
На террасе, на третьем уровне у самых стен, за столиком сидели Нэя и Эля. Пили свой нектар, две местные бабочки, и чему-то радовались. Или напитку, или себе, или вообще жизни вокруг. Рядом с Нэей Эля казалась светлой, но незатейливой капустницей в сравнении с парусником, чей окрас напоминал яркий лазурит. Нэя и была в платье такой точно расцветки, с распущенными и небрежно лишь подхваченными синей лентой волосами. Собранное у плеч, но без рукавов, платье съезжало, открывая само плечо. Округлые, безупречные формы девушки опять вызвали потрясение, как и вчера у озера. Это было другое озеро, и девушка другая, и не было даже мысли их сравнивать, они принадлежали разным мирам, разным временам, и разным Рудольфам тоже. Он обозначил себя из зарослей, просто вышел, как будто там и не стоял, пришёл только что. Эля увидела его первой и раскрыла свой удивлённый рот. Она хотела, по-видимому, что-то укусить, то, что лежало в вазочке, булочку какую-нибудь, но забыла это, как и о раскрытом рте. А Нэя, обернувшись, застыла, не забыв стереть свою улыбку.
— Господин Руд, присоединяйтесь к нам! — весело и вежливо позвала его Эля. Вроде и рот она открыла с целью сказать ему любезность. — Я сейчас принесу креслице. — На террасе было всего два креслица, — и чашечку принесу. У нас чудесные напитки. Только я умею их готовить по рецепту Нэиной старшей мамы Ласкиры. Без сомнения Надмирный Отец устроил её в Надмирных селениях, как она того и заслужила, — Эля, бормоча ритуальные заклинания ради почтения к хозяйке и к её умершей бабушке, суетясь вокруг самой себя, убежала в здание.
Застывшая всё в той же позе, Нэя смотрела перед собой в пустоту. Её лицо не выражало ни малейшего желания его замечать. Она равнодушно смотрела в лес, и даже напряжения он в ней не уловил никакого. Его будто и не было рядом. Никого не было. Рудольф даже и не вспомнил, что она обучалась в театральной школе когда-то и вполне могла изобразить нехитрое равнодушие, которого в ней не могло и быть. Если бы он подошёл ближе, он бы это понял, уловил бы её сильное волнение, закованное как в панцирь в неумелую игру, способную одурачить лишь издали. Но Рудольф тоже застыл, где и стоял. К нему сразу вернулась память о собственной оргии, совместной с замурованным духом чёрного Кристалла, случившейся в подземном отсеке. И чувство личной и вовсе не отмытой грязи охватило его всего. Немыслимо было и подойти к душистому столику, тронуть белизну плеча, эту детскую ленточку, так похожую на ту, что была на ней в той реке при первой встрече, когда впервые глаза в глаза…
И он отшатнулся, не уловив её взгляда, не встретив того восторга, от которого её даже снесло в сторону слегка… Её губы тогда что-то произнесли от растерянности, от поразившего мгновенно удара влюблённости. Но сейчас губы были сжаты, запаяны обидой. Она давала ему понять: «Не суйся и иди, куда и шёл». Кукла не была куклой, а оскорблённой женщиной, не питающей к нему ничего похожего на прежнюю любовь и беспомощность перед ним.
И он развернулся, ничего ей не сказав, направился к своей машине. Зная, что и в спину ему она не смотрит, что и это ей невыносимо. Уже в гараже он стукнул ногой в колесо машины, выйдя из неё. Но этот глупый и детский жест не был способен устранить унижение, которое он в себе унёс, уйдя не прощённым и отвергнутым слабой, но гордой «феей-бабочкой».
— Ну и хрен с тобой! — обратился он на русском языке к неповинному ни в чём колесу, но на самом деле к Нэе. Но было не «хрен», было обидно и тяжело. Грязно. Поскольку недавнее мыслительное вознесение над ночными забавами местного люда не устраняло собственного звериного прыжка на хрупкую женщину, принесшую к нему в подземный отсек влюблённое сияние в бирюзовых глазах и надежду на продолжение любви.
— Женомор ты, а не «звёздный воин», — сказал он сам себе. И если бы она с легкостью простила, он разлюбил бы её мгновенно. Но она не прощала и, похоже, уже не нуждалась в любви «звёздного воина». Ищи себе «отдохновение» в притонах Вавилонии, как Арсений и прочие. У торговца-мясника Чапоса. Копи деньги, как и свой бычий напор семени. Он плюнул на трольскую землю. В чём была её вина? Только в том, что она не провалилась под ногами «подземного владыки»?
Уходя, он услышал, как звонко и удивлённо воскликнула Эля, добросердечно притащившая кресло и чашечку. — Вы куда, господин Руд?
— Ты к кому обращаешься? — бесцветным голосом спросила Нэя.
— Как? А он…
— Да он заблудился.
Как лазурная бабочка стала молью
«Заблудился он»! — противоречивые чувства лишали её сна, взвинчивали и делали раздражительной. Ей хотелось броситься к нему и повиснуть на нём, даря прощение, которого он желал, и хотелось навсегда остаться ледяной, лишённой сдобной женской рыхлости, такой как была Гелия. Даже лучше Гелии. Ведь Гелия была способна на компромисс с собой ради выживания в жестокой среде, а она будет бескомпромиссна. Она оставит в нём вечную скорбь об утрате настолько немыслимой любви… Тут Нэя беспощадно себя одёрнула. Какая уж там любовь! Позор и душевная судорога при малейшем прикосновении к недавно пережитому.
По просьбе Нэи, единственной просьбы за период её проживания в ЦЭССЭИ, принятой к сведению и исполненной немедленно, без разбора подробностей, — дворник и грузчик Ихэ-Эл «Утренний Свет» и его жена были выдворены из «Садов Гора». Лёгкость, с какой её обращение приняли, и та почтительная исполнительность, с которой всё свершили, поразила Нэю, заставив её задуматься о своём статусе. Попадая под влияние Эли и злой Ноли-Глэв, Нэя воспринимала себя как человека, зависимого от всех верхних, непостижимых для понимания, уровней здешней бюрократии,
