Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова
— Он с девушкой, ты видел? — обратился Олег к Антону, — а нам нельзя.
— Что позволено Юпитеру, то не позволено быку, — отозвался Антон, обладая нестандартным образованием.
— Я не бык, — обиженно огрызнулся Олег. Он не понял отсылки к историческому мифу, которого не знал, — При чём же тут планета Юпитер? Я эту видел на поверхности. Она как райская птичка, но думаю, он её ощиплет.
— Мы не можем знать его жизни. Может, он любит…
— Как же! Любит… глаза видел его? Зловещие какие-то, как у скорпиона. Заметил его маскарад? И она пошла как покорная жертва на заклание…
— Да ты о чём? — удивился Антон.
— Так, — сказал Олег, — чувство какое-то возникло, странное, болезненное. — Живя долго в замкнутом пространстве, они хорошо чувствовали и понимали друг друга. Не всегда, возможно, этого и желая.
— За то время, что я тут, — сказал Антон, — я впервые и обнаружил, что ничто человеческое ему не чуждо. Я вообще думал, что он тайный монах.
— Он? — Олег усмехнулся, — ты там на своей поверхности полностью заблудился в райских чащобах и в их изучении, ботаник. Ну, ты и «ксанфик» стопроцентный и ничем не разбавленный! Тебе просто необходимо уже окончательно войти в наш космодесантный корпус. Конечно, трудно так быстро, как тебе бы хотелось, но мы-то на что? Стряхнём с тебя цветочную пыльцу, а то у тебя, похоже, и зрение уже трансформировалось, стало фасеточным как у насекомых. Они же специально программируются только на мир растений. И людей, представь, в их мире нет. Они их не видят. Ты, например, знаешь, что у него родилась тут дочь? У нас на базе. Франк говорил. Да она и выросла уже.
— Да? — удивился Антон, — и где она?
— Никто не знает.
Вход в зазеркалье без возможности выхода
Рудольф привёл её и усадил в кресло.
— Успокоилась? — спросил он, гладя её волосы как любящий отец. — Чего расплакалась? Испугалась? Ты милая щебетунья, я просто с тобой играю. У меня тут игровая комната. А у тебя такой чудесный голос, что мне иногда всё равно, что ты говоришь, лишь бы щебетала. — Нэя доверчиво прижалась к нему головой. Ей хотелось мира и любви.
— Меня никто и никогда не любил, если по-настоящему, и я поверила, что ты… Мне настолько одиноко тут, но если ты не любишь меня, то лучше отпусти…
— Тебе не нравятся мои игры?
— Я их не понимаю. Они мне не нравятся. Зачем так сложно? Почему нельзя просто любить?
Он опять сел напротив.
— Ты всю жизнь переползала из одной уютной коробочки в другую, пусть и менее уютную, но замкнутую. Ты плохо понимаешь мир, в котором живёшь. Вокруг в этом мире кишат монстры. Если бы такие, как я, прибыли сюда раньше, но мы ничего не знали о существовании этой, райской в прошлом, планеты. А что с нею сотворили теперь? И с вами здесь живущими? Порчу надо уничтожать. Иначе гибнет живое и цветущее, несущее в себе Будущее. Ваша планета утратила иммунитет, и в неё полезли из неведомых глубин какие-то непонятные монстры с непонятными целями, но уж точно не с целью вашего спасения, а чтобы присосаться к чужому жизненному ресурсу. Живые программы, галактические вирусы в виде человекообразных существ. В любом живом организме есть иммунная система, существуют антитела против паразитов, разрушителей. Так и у нас, в нашей структуре существует такая иммунная система. И эта работа против тех, кто несёт уничтожение, разрушение. Она страшная, жестокая, необходимая, но она калечит, не может ни калечить. — И когда он произносил свой монолог, Нэе казалось, что в его глазах замерцали тени неведомых чудовищ. Она плохо понимала направление его беседы. Зачем ей это знать?
— Гелия и была таким галактическим деструктором. Но очень изощрённым. Она проросла в меня и сидела во мне, не любя и калеча. Она была тем самым инструментом, который поражает иммунную систему, внедряется в самое ядро клетки — носителя защиты организма, кем-то, вроде сложно устроенного вируса. Она и была монстр, но в чарующем женском обличье, суккуб вселенского зла.
— Какой монстр? Гелия — вселенское зло? Чего она разрушала, уничтожала? Она несла только красоту, доброту. Она не умела жить без любви, это да. Она питалась нежностью Нэиля, а ты ничего не мог ей дать. Она и в других будила жажду любви, стремление к чистой красоте, и сама могла жить только в атмосфере любви. А ты её мучил за то, что она не умела быть другой. И ей некуда было деться от тебя, а Нэиля ты убил! Не захотел стать только моим, а она всем всё отдавала, была бескорыстна, доверчива. Да ты сам этот деструктор! Тебе лишь твоя танцовщица и подходила, она твоя родственная душа…
— Заткнись! Сука! Убью! — заорал он так, что в отсеке, казалось, возникла вибрация. Нэя закрыла голову руками, словно ожидая удара. Его рот свела судорога бешенства, но он быстро взял себя в руки.
— Убьёшь?! Меня? Как?
— Не смей тут вякать! Ты для меня так, беспозвоночное. Ракушка-жемчужница. Раздавлю, один хруст останется. И не пожалею, что там у тебя есть, какое там в тебе перламутровое зёрнышко.
Нэя ощутила спазм удушья, будто её схватили за горло. Захотелось оказаться в своём привычном душистом мирке, от него подальше, спрятаться, забыть всё. У неё внезапно полились слезы из синих испуганных глаз с загнутыми ресницами. Слёзы были крупные, как и впрямь жемчужины, но прозрачные. Он сразу остыл и смотрел с изумлением, будто кукла заплакала, оказалась живой.
— Хорош воин! С ракушками воевать. Не боюсь я тебя!
— Не тыкай! Кто позволил?
— И ты не тыкай!
— Думаешь, что ты тут что-то для меня значишь? Тот человек из будущего, который любил тебя в твоём прошлом, и тот, кто сейчас перед тобой — это разные люди. И если тот тебя любил, то для меня настоящего ты ничего уже не значишь.
— Ты никогда не любил! Ты и тогда играл, ты выпытал у меня всё о Нэиле, а сам хотел только осквернить меня и выбросить тому страшному подонку, который стоял в очереди за мною. Я знаю. Мне Тон-Ат всё рассказал. Мой муж, он всё знал…
— Кто? — он был искренне поражён, — Я хотел только любить тебя. А он так сказал, чтобы ты досталась ему! И всё. Он обманул тебя! И не убивал я твоего Нэиля, а защищался. Я хотел с ним поговорить, он же начал стрелять в упор. Если бы я не применил приём самозащиты, он бы убил меня первым. Это была трагедия.
