Лоис Буджолд - Барраяр
— Я не хорошенькая, не леди и не из столицы. А за чашку кофе я сейчас убить готова. Так что я рискну.
Кли бросил поводья на шею своей ровно бредущей лошади, полез в карман синей/серой куртки и достал кисет. Не слишком чистыми пальцами он отломил кусочек плитки и протянул Корделии.
Мгновение она глядела с сомнением на темную лиственную массу на своей ладони. «Никогда не бери незнакомой органики в рот, пока ее не проверят в лаборатории». Она кинула кусочек в рот. Листья были спрессованы в брикет с помощью небольшого количества кленового сиропа, но после того, как слюна унесла первую ошеломляющую сладость, вкус оказался вяжущим и с приятной горчинкой. Он словно смыл изо рта скопившийся за ночь налет и принес настоящее облегчение. Корделия выпрямилась.
Кли поглядел на нее изумленно. — Так кто вы такая, инопланетница и не-леди?
— Я была астрокартографом. Потом капитаном экспедиции. Затем солдатом, военнопленной, беженкой. Потом — женой и матерью. А кем я стану дальше — не знаю, — призналась она честно, но неразборчиво, потому что рот был набит листьями. «Боже, только не вдовой».
— Матерью? Я слышал, что вы ждали малыша, но… разве вы его не потеряли из-за солтоксина? — Он недоуменно поглядел на ее талию.
— Не совсем. Он еще может побороться за жизнь. Хотя шансы такие неравные: весь Барраяр против него одного… Он родился преждевременно. С помощью хирургической операции. — Она решила, что про маточный репликатор объяснять не стоит и пытаться. — Он в Имперском госпитале. В Форбарр-Султане. И все, что я знаю: столица захвачена мятежными войсками Фордариана…
Она вздрогнула. Лаборатория Ваагена засекречена, она не должна привлечь ничьего внимания. С Майлзом все хорошо, хорошо, хорошо. Единственной трещинки в броне уверенности хватит, чтобы ее истерика выплеснулась наружу. Эйрел… он-то о себе позаботится. Ну, как же его смогли так застать врасплох? Нет сомнения, СБ заражена изменой. Там нельзя доверять никому. И где сейчас Иллиан? Не может выбраться из Форбарр-Султаны? Или он — предатель, человек Фордариана? Нет… В бегах, скорее всего. Или в изоляции. Как Карин. Как Падма и Элис Форпатрилы. В бегах наперегонки со смертью…
— До госпиталя никому дела нет, — заметил Кли, наблюдая за ее лицом.
— Я… да, верно.
— А зачем вы приехали на Барраяр, инопланетница?
— Хотела иметь детей. — Безрадостный смешок сорвался с ее губ. — У вас есть дети, Кли-почтовик?
— Нет, насколько я знаю.
— Мудрый человек.
— Ох… — выражение лица у него стало отрешенным. — Не знаю. С тех пор, как умерла моя старуха, никто меня не беспокоит. Знавал я людей, у которых из-за собственных детей были сплошные неприятности. Эзар. Петр. Только не знаю, кто зажжет приношение на моей могиле. Племянница, наверное.
Корделия покосилась на Грегора, прислушивающегося к разговору с седельной сумки. Мальчик уже подносил огонь к гигантскому поминальному костру Эзара; его руку в тот момент поддерживал Эйрел.
Дорога пошла в гору. Четыре раза Кли съезжал на боковые тропки, пока Корделия, Ботари и Грегор пережидали вне пределов видимости. Из третьей отлучки он вернулся с узлом, где оказались старая юбка, пара поношенных штанов и немного овса для усталых лошадей. Корделия, которой так и не удалось согреться, натянула юбку прямо поверх старых бетанских брюк. Ботари сменил свои приметные коричневые с серебряным лампасом форменные брюки на горские обноски. Штаны оказались ему слишком коротки, не доходя до лодыжек и придавая зловещий вид пугала. Мундир Ботари и черная куртка Корделии были свернуты и отправились в одну из пустых седельных сумок. Проблему с потерянной сандалией Грегора Кли решил просто: снял с него вторую и разрешил идти босиком; слишком дорогой костюмчик мальчика скрыла огромная мужская рубашка с закатанными рукавами. Мужчина, женщина и ребенок — изможденная семейка горских оборванцев.
Они добрались до перевала Эйми и начали спускаться вниз. На обочине дороги Кли то и дело поджидали местные; им он передавал сообщения устно, причем умудрялся отбарабанить запомненное, как показалось Корделии, слово в слово. Почтовик раздавал бумажные конверты и дешевые звуковые диски, на который голос искажался до металлического тембра и был почти неразличим. Дважды он задерживался прочесть письмо вслух, поскольку получатель был неграмотен, а один раз за письмом пришел слепой, которого вела маленькая девочка. Каждый встречный заставлял Корделию дергаться. «Не предаст ли нас этот тип? За кого нас приняла эта женщине? Хорошо, что хоть слепой не может нас описать…»
Ближе к сумеркам, вернувшись из очередной отлучки, Кли оглядел молчаливый, залитый темнотой пустой лес и заметил: — Что-то людно здесь…
Видимо, нервы Корделии были натянуты до предела, раз она не нашла в этом парадоксальном заявлении ничего странного.
Кли с беспокойством в нее смотрелся: — Выдержите еще четыре часа, миледи?
«Или что? Сидеть у грязной лужи и рыдать, пока нас не поймают?» Корделия, до того присевшая на бревно в ожидании проводника, с трудом поднялась на ноги. — Зависит от того, что нас ждет в конце этих четырех часов.
— Мой дом. Обычно эту ночь я провожу у племянницы, тут близко. С развозкой почты до него добираться еще часов десять, но если мы поедем туда напрямую, хватит четырех. А к утру я успею вернуться сюда же и поеду дальше как ни в чем не бывало. Там действительно тихо. И никто не заметит.
Что, интересно, значит это «напрямую»? Но Кли совершенно прав: их спасение в безвестности, в незаметности. Чем скорее они скроются с чужих глаз, тем лучше. — Ведите, майор.
Четыре часа оказались шестью. Уже незадолго до цели у Ботари захромала лошадь; он спешился и повел ее в поводу. Животное спотыкалось и трясло головой. Корделия тоже пошла пешком, чтобы дать отдых натертым икрам, согреться и не заснуть в леденящей темноте. Грегор задремал и, свалившись, разревелся, зовя маму, но потом снова заснул, когда Кли усадил его перед собой и обнял покрепче. Последний подъем окончательно измотал Корделию: дыхания не хватало, сердце бешено колотилось, хоть она и висла на стремени Розы, чтобы было легче идти. Лошади двигались точно артритные старухи, спотыкаясь и ковыляя; лишь врожденное стадное чувство заставляло их держаться за выносливой пегой лошадкой Кли.
Подъем внезапно перешел в резкий спуск; они перевалили через кряж и спускались в широкую долину. Лес, перемежаемый участками горного луга, сделался реже и неровнее. Наконец-то пространство раздвинулось в стороны вокруг Корделии с истинно горным размахом. Здесь были пятна темноты, безбрежные, как морской залив, и огромные скалы, молчаливые, словно вечность. Когда Корделия подняла лицо к небу, на него опустились и растаяли три снежинки.
На опушке какой-то рощицы Кли остановился. — Приехали, ребята.
Корделия в каком-то полусне занесла Грегора в крошечную хижину, на ощупь нашла путь к кровати и уложила мальчика. Когда она укрывала его одеялом, он захныкал во сне. Корделия стояла возле кровати столбом, пошатываясь, совершенно отупев, пока в последнем проблеске сознания не сообразила скинуть с ног тапочки и забраться в постель. Ноги у малыша были холодные, как у трупа в криокамере. Она прижимала его ступни к своему телу, согревая, и постепенно он перестал дрожать и крепко уснул. Корделия смутно осознала, что кто-то — Кли? Ботари? — разжигает огонь в очаге. Бедняга Ботари, он не спит так же давно, как и она сама. В каком-то армейском смысле он — ее подчиненный; значит, она должна проследить, чтобы он был сыт, чтобы у него не были стерты ноги, чтобы он выспался… должна, должна…
* * *Корделия проснулась внезапно и лишь затем поняла, что вспугнул ее ото сна Грегор: он сидел на постели рядом, и тер глаза, не понимая, где он. Сквозь пару грязных окошек по обе стороны деревянной двери лился свет. В этой лачуге, или хижине — две стены были из уложенных одно на другое цельных бревен — была всего одна комната. Напротив был очаг из серого камня, и на нем, на решетке над раскаленными углями, стояли чайник и котелок под крышкой. Корделия напомнила себе, что на этой планете дерево означает бедность, а не богатство. Вчера они миновали по меньшей мере десять миллионов деревьев.
Корделия села, охнув от боли в мышцах, и вытянула ноги. Кровать представляла собой натянутую на раму веревочную сетку, поверх которой был брошен набитый соломою матрац и пуховая перина. В этом гнездышке им с Грегором было по крайней мере тепло. В комнате пахло пылью, к которой примешивался приятный запах древесного дыма.
На крыльце раздалось буханье тяжелых сапог, и Корделия в приступе внезапной паники стиснула ладошку Грегора. Она не может бежать… а эта черная чугунная кочерга — неравное оружие против парализатора или нейробластера. Но это оказался всего лишь Ботари. Вместе с ним в дверь ворвался свежий воздух с улицы. Грубого покроя бурую куртку он, должно быть, позаимствовал у Кли, судя по тому, как торчали из рукавов его костлявые запястья. Он легко сойдет за горца, если только будет помалкивать — выговор у него городской.
