Лоис Буджолд - Барраяр
Эстергази вернулся целый час спустя. — Пойдемте, — сказал он. На сей раз лошадей просто повели в поводу; верный признак того, что скоро — крутой подъем. Карабкаясь вверх, Корделия ободрала все руки. Бока лошадей тяжело вздымались. Через гребень холма, вниз, снова вверх, и они вышли на широкую глинистую просеку в лесу, где могли бы разминуться двое.
— Где мы? — спросила Корделия.
— Дорога к перевалу Эйми, миледи, — подсказал Эстергази.
— Это — дорога? — в смятении пробормотала Корделия, поглядев вверх и вниз по тропе. Чуть поодаль Петр стоял, а рядом с ним — еще один старик, держащий поводья низкорослой крепенькой белой с черными пятнами лошади.
Лошадь была ухожена явно лучше, чем ее владелец. Ее шкура блестела там, где шерсть была черной, и была белоснежной — там, где светлой. Грива и хвост оказались расчесаны до полнейшей, пуховой мягкости. Хотя копыта и щетки за ними были темными и влажными, а брюхо заляпано свежей грязью. На ней было такое же старое кавалерийское седло, как и на графских лошадях, но вдобавок к нему пегая несла четыре большие седельные сумки, по паре спереди и сзади, и еще скатку.
Старик, такой же небритый, как и Петр сейчас, был в форменной куртке Имперской почтовой службы, выцветшей от солнца настолько, что ее некогда синий цвет превратился в серый. Остальная одежда представляла собой мешанину старого обмундирования самого разного образца: черная рубашка от рабочей формы, древняя пара брюк от парадной зеленой, и на кривых ногах кавалериста — высокие офицерские сапоги, поношенные, но начищенные маслом до блеска. И еще на нем была совершенно неуставная фетровая шляпа, на ее тулье — лента с выцветшей надписью, за которую заткнут букетик сухих цветов. Он причмокнул губами и уставился на Корделию. Губы его были черными, нескольких зубов не хватало, а остальные были длинными и желтовато-коричневыми.
Взгляд старика остановился на Грегоре, вцепившемся в ладонь Корделии. — Это и есть он самый? Ха. Невелик. — Он задумчиво сплюнул в придорожный бурьян.
— Должен стать ничего в свое время, — заверил его Петр, — если ему это время дадут.
— Посмотрю, что можно сделать, генерал.
Петр усмехнулся, словно при шутке, понятной только им двоим. — У тебя с собой припасы найдутся?
— А как же. — Старик ухмыльнулся и принялся рыться в одной из седельных сумок. Он извлек оттуда кулек с изюмом, сделанный из смятой пластиковой распечатки, несколько плиток коричневатых кристаллов, завернутых в листья, и что-то, похожее на клубок сыромятных ремней с кулак размером, снова в кульке из старой распечатки. Корделия краем глаза заметила заголовок: «Дополнения к правилам Почтовой Службы; C6.77, обновления от 17 июля. Незамедлительно подшить к файлам постоянного хранения».
Петр придирчиво оглядел запасы. — Сушеная козлятина? — кивнул он на спутанный клубок ремней.
— В основном, — ответил старик.
— Мы возьмем половину. И изюм. А кленовый сахар прибереги для детей. — Но один кубик Петр все же кинул в рот. — Я разыщу тебя дня через три, может, через неделю, Ты-то помнишь службу еще с войны Юрия, а?
— Да уж, — протянул старик.
— Сержант, — Петр жестом подозвал Ботари. — Пойдешь вместе с майором. Возьми ее и мальчика. Майор приведет вас туда, где можно укрыться. Сидите тихо, пока я сам за вами не приду.
— Да, м'лорд, — ответил Ботари бесстрастным голосом. Лишь беспокойно бегающий взгляд выдавал его волнение.
— И кто это у нас, генерал? — спросил старик, глядя снизу вверх на Ботари. — Новобранец?
— Городской парень, — ответил Петр. — От моего сына. Не слишком разговорчив, но глотки резать умеет. Сгодится.
— Да? Ну ладно.
Сейчас Петр двигался куда медленнее. И он подождал, пока Эстергази не помог ему взобраться на лошадь. Граф устроился в седле, вздохнул и ссутулился совершенно нехарактерным для себя образом. — Проклятье, я становлюсь староват для таких вещей.
Тот, которого он назвал майором, полез в боковой карман и достал оттуда кожаный кисет. — Хотите жевательного листа, генерал? Жуется лучше козлятины, хоть и не так долго.
Петр просветлел. — О! Буду весьма признателен. Но не весь кисет, а половину, старина. — Он запустил руку в мешочек и, вытащив оттуда добрую половину прессованной плитки из сушеных листьев, затолкал их в нагрудный карман куртки. Кусочек он сразу положил за щеку и с кивком благодарности вернул кисет. Жевательные листья были мягким стимулятором; в Форбарр-Султане Корделия никогда не видела, чтобы граф к нему прибегал.
— Береги лошадей м'лорда, — без особой надежды напутствовал Эстергази сержанта Ботари. — Не забывай, это не машины.
Ботари проворчал в ответ что-то неразборчивое, и граф с Эстергази пустили своих лошадей вниз по тропе. Через несколько минут они скрылись из виду. Настала глубокая тишина.
Глава 12
Майор удобно устроил Грегора у себя за спиной, в мягком гнездышке между скаткой и седельными сумками. Корделии предстояло еще раз вскарабкаться в это пыточное устройство для людей и лошадей, именуемое седлом. Без Ботари она бы с этим ни за что не справилась. На этот раз поводья взял майор, и его лошадь пошла бок о бок с Розой, так что поводья он почти не дергал. Ботари, замыкающий строй, бдительно поотстал.
— Итак, — произнес старик наконец, — стало быть, вы и есть молодая леди Форкосиган.
Корделия, помятая и замызганная, отчаянно попыталась улыбнуться. — Да, Э-э, майор, вашего имени граф Петр не упомянул…
— Эймор Клийви, миледи. Но народ в горах зовет меня просто Кли.
— И, гм… кто вы? — Если только не горный дух, которого Петр заклинаниями вызвал из-под земли.
Старик улыбнулся, хотя из-за состояния его зубов это производило скорее жуткое, чем приятное впечатление. — Я — Имперская Почта, миледи. Каждые десять дней я объезжаю здешние горы вокруг Форкосиган-Сюрло. Уже подросли и дети тех детей, которые знают меня только как Кли-почтовика.
— Я думала, почту сюда возят на флаерах.
— Доставляют — да. Но флаер не полетит в каждый дом, а только на пункт раздачи. Личные услуги нынче в чести. — Он сплюнул, то ли в возмущении, то ли просто избавляясь от пережеванного листа. — Если генерал придержит за мной это место еще два года, я дослужу последнюю двадцатку и буду трехкратным ветераном. В отставку-то я вышел на дважды двадцать.
— И из каких войск, майор Клийви?
— Из Императорских Рейнджеров. — Он застенчиво покосился на нее, ожидая реакции, и нее обманулся: брови Корделии уважительно приподнялись. — Я не техником был, а глотки резал. Вот почему и не поднялся выше майора. Начал я в этих самых горах, в четырнадцать — когда мы с генералом и Эзаром играли в кошки-мышки с цетагандийцами. А в школу после этого так и не пошел. Только на армейские курсы. И рано ли, поздно, но Служба оставила меня позади.
— Но не совсем, — заметила Корделия, оглядывая дикую, явно безлюдную местность
— Да уж… — Старик поджал губы и задумчиво вздохнул, с беспокойством покосившись через плечо на Грегора.
— Петр рассказал вам, что случилось вчера днем?
— Ага. Я-то выехал с озера позавчера утром. Всю потеху пропустил. Должно быть, новости догонят меня до полудня.
— И… только новости, никто больше?
— Поживем — увидим. — Он подумал и нерешительно добавил: — Вам бы переодеться, миледи. А то вон та надпись здоровенными черными буквами прямо над нагрудным карманом — «Форкосиган Э.» — выдает вас с головой.
Пристыженная Корделия окинула взглядом куртку от черной полевой формы Эйрела.
— Да и ливрея милорда бросается в глаза не хуже флага на флагштоке, — прибавил Кли, оглянувшись на Ботари. — Но если переоденем вас как надо, у нас будет шанс уехать. Чуть погодя я посмотрю, что можно будет сделать.
Корделия совсем обмякла, живот в предчувствии отдыха многозначительно заныл. Убежище. Но чего оно будет стоить тем, кто его предоставит? — Вам грозит опасность из-за того, что вы нам помогаете?
Клочковатая седая бровь приподнялась. — Быть может. — И судя по тону, вопрос был закрыт.
Она измучилась думать об одном и том же. Нужно срочно на что-то переключиться, если она хочет быть полезной своим спутникам, а не навлекать на них новую опасность.
— Эти ваши жевательные листья. Они бодрят, как кофе?
— О, куда лучше кофе, миледи.
— А можно мне немножко? — Она невольно понизила голос, застеснявшись; быть может, просьба эта чересчур личная?
Кли расплылся в ироничной усмешке. — Только деревенщины вроде меня, жуют листья, миледи. А хорошенькие фор-леди из столицы ни за что не станут пачкать ими свои жемчужные зубки.
— Я не хорошенькая, не леди и не из столицы. А за чашку кофе я сейчас убить готова. Так что я рискну.
Кли бросил поводья на шею своей ровно бредущей лошади, полез в карман синей/серой куртки и достал кисет. Не слишком чистыми пальцами он отломил кусочек плитки и протянул Корделии.
