Клетка для лжецов - Сия Кейс
Напоследок он пригладил растрепавшиеся волосы и чуть не забыл про удостоверение сотрудника музея. Мало ли кого наняли на смену старому сторожу — какой-нибудь дурак может и не пропустить одного из ведущих специалистов по Нефриту, желая выслужиться перед руководством.
Удостоверение представляло из себя обернутую в кожаный переплет картонку с фотокарточкой Ная шестилетней давности — когда он только поступил на работу в отдел отца.
Словно желая окончательно себя добить, он посмотрел на свое наивное юношеское лицо. Мало того, что с тех пор, по его ощущениям, прошла целая вечность, так еще и вернуть здоровье этому взъерошенному мальчишке почти не представлялось возможным. Почти…
Он изо всех сил вцепился в это “почти”, в эту тонкую, призрачную надежду, и, набравшись решимости, вышел из дома.
* * *
Музей Колонизации, или, как называли его по старинке “Музей Великой Древности”, занимал одно из самых больших зданий в городе. Человек не местный мог даже решить, что это ратуша — потому как все дороги непременно вели сюда. Разве что площади перед зданием не было, но это и к лучшему. Не хватало им еще демонстраций перед музеем!
Спрыгнув с подножки гремящего трамвая, Най перебежал через мощеную камнем дорогу, чуть сырую после ночного дождя, и буквально просочился через едва приоткрытые парадные ворота с выкованным гербом музея — парусником с крыльями, который, по мнению Ная представлял из себя слишком уж очевидную и неизящную метафору колонизации.
Небольшому садику перед музеем давно требовался садовник — гравий кое-где рассыпался, газон утратил последние признаки стрижки, а кусты совсем потеряли форму — но Осклас почему-то тянул с этим.
Впрочем, Най не собирался его за это судить — у директора такого крупного музея и одного из самых передовых исследовательских центров Древности во всех Колониях явно найдутся дела поважнее. А вот помощники Оскласа — другое дело! Кого они собирались привлечь таким видом!? Разве что орущее воронье!
Пока город медленно просыпался, улицы и тротуары заполнялись людьми и экипажами, а магазины заставляли витрины товарами, музей все еще казался глубоко спящим. Най прошел на задний двор, заросший еще более дремучим кустарником, где отпер боковую дверь собственным ключом и шмыгнул внутрь, в один из запасных вестибюлей, свободный от экспозиции и от зевак-туристов, вечно сующих свой нос куда попало. К тому же, отсюда было рукой подать до архива нефритового отдела, где и проходили тихие размеренные дни Ная на протяжении последних четырех лет.
С другой стороны, все необходимое у него сейчас было при себе — спокойненько лежало в потертом портфеле, дожидаясь своего звездного часа. Осталось только найти Оскласа. Най не сомневался, что властелин всего этого древнего великолепия уже где-то здесь.
Молодой человек провел в этих стенах столько времени, что даже почти не помнил своего детства до музея. Все, что всплывало у него в памяти, было так или иначе связано с этими залами и архивами. Сначала стеллажи с экспонатами и книжные полки казались ему достающими до потолка и неприступными, как великаны из сказок. Позже они с каждым годом становились для него все ниже и ниже, а Древности вдруг оказались такими близкими, что к ним можно было прикоснуться. И вот настал момент, когда он понял, что все эти шкафы вовсе не до потолка — они всего-навсего с него ростом — а Древности — не что-то чудесное и непостижимое, а самое настоящее воплощенное прошлое, таящее в себе неисчерпаемое множество загадок, каждую из которых он способен был разгадать.
И все эти годы вместе с отцом рядом с ним был Олаф Осклас — настоящий хранитель этого музея, человек, отдавший свою жизнь этому месту и целиком посвятивший себя изучению Древности.
— Во мне никогда не было его идейности, — Рассказывал отец, — Я не готов был жертвовать ради науки всем остальным. И поэтому сначала я выбрал Джемму. А потом — тебя.
В этом не было упрека или укора. Отец действительно до беспамятства любил его мать — женщину, которую Най никогда не видел. Из-за слабого здоровья она умерла во время родов, даже не подержав на руках единственного сына. Най не мог представить, каким ударом стала для отца смерть жены. Что чувствуешь, когда в обмен на жизнь любимого человека получаешь лишь бесполезный орущий комок, завернутый в пеленку?
И ведь словно в насмешку, Най вырос как две капли воды похожим на отца. Джемма ни оставила на нем ни единого отпечатка, навсегда канув в небытие. Это добивало отца окончательно — пусть он никогда в этом не признавался, но Най видел, как он ждал от сына чего-то другого, чего-то несвойственного ему самому.
Най не мог ему этого дать, несмотря на всю любовь и уважение. Он был тем, кем был — упрямцем, помешанным на науке и готовым ради нее почти на все.
И самой главной его одержимостью уже десять лет был Нефрит — в последние четыре года, правда, из научного этот интерес стал менее… благородным, но в этом Най не любил признаваться даже самому себе, не говоря уже об окружающих…
Не сказать, что эти артефакты не манили больше никого, но из всех нынешних сотрудников музея один лишь Най побывал на Последнем корабле и смог отыскать способ отслеживания “следа” Триады — энергометр, что покоился сейчас в его сумке. Даже отец не подбирался к истине так близко.
Олаф Осклас тоже всю жизнь исследовал Нефрит, из-за чего сейчас Най пришел к выводу, что поиски директора музея и стоит начать с Зала Триады, куда он и направился, нервно стискивая в руке портфель.
В свете своих последних исследований и одной претенциозной, по мнению Оскласа, гипотезы, Най стал побаиваться этого зала. Иногда ему и вовсе начинало казаться, что перенасыщенный энергией Триады воздух даже издает характерный гул, но Олаф с Сонсоном приписывали эти беспочвенные подозрения излишне бурной фантазии молодого ученого.
Най же не только сломал голову в поисках доказательств, но и разрывался между жуткой возможностью практического подтверждения своей гипотезы и низменным, постыдным желанием почувствовать на себе эту силу, воспользоваться ей, как пользовались все эти ряженые дворяне с первых Колоний, называющие себя Хранителями.
