Алые слезы падших - Майк Манс
Дальше Генрих слушать не стал, рядовая инструкция по доступам и постановке задач. Его больше волновал сам результат, а процесс программирования оставался для него немыслимо скучным и непонятным. Он вышел из помещения, оставив команду из пятнадцати человек работать, и проследовал в собственный – личный, а не официальный – кабинет. Основной находился в другом корпусе, в здании администрации, минутах в семи пешком отсюда, и там учёный не очень любил бывать. Здесь же висела табличка «Генрих Ланге», а не «Руководитель Администрации колонии „Марс“». Зато внутри помещение было роскошным. Левитирующее кресло за столом – подарок Кен-Шо, два других кресла, уже обычных, и пара диванов рядом с журнальным столиком – место отдыха и приёма посетителей, книжные шкафы, кухня, санузел с душевой, «тёмный» уголок с кушеткой, чтобы солнце не мешало думать, и балкон с видом на пруд, чтобы наслаждаться светом, когда его мало.
Вот конкретно сейчас Генрих решил, что балкон – отличное место, после прохлады лаборатории ему хотелось погреться в иллюзии солнечного тепла, так что он проследовал прямо туда, достал из кармана трубку и затянулся. Ему вспомнились похороны Сунила Кумари, и Ланге тяжело вздохнул, выдыхая сизый сладковатый дым. Всего два дня прошло, на Земле он задержался лишь на несколько часов. Навещать ему было особо некого, болтать с Артуром казалось кощунством, так что, пожав руки куче знакомых и незнакомых людей на поминках, они вместе с Ламбером, Юсуфом Демиром и Чон Ха Юн, которые тоже изъявили большое желание почтить гуру в последний раз, вернулись на Марс. Ланге вспоминал тяжёлые горы Ладакха, словно прибивающие к земле всю скорбь мира, звенящий искренностью воздух, простоту и доброту людей, окружающих их разношёрстную делегацию. Вспоминал тихие и торжественные речи на поминках, грустные глаза соседей по столу, особенно Петра Григорьева. Что тот сказал про труд, над которым они работали с Кумари? Что-то вроде «Теперь мы начали главный труд. Новая книга будет о возможности сосуществования с Несогласными, этическом и нравственном аспекте такого сосуществования».
Вот ведь странно, Пётр и Сунил пытались найти какую-то возможность жить в мире с Несогласными, а команда учёных здесь выстраивала модель на основании концепции от тех же Григорьева и Кумари, в которой сильные Несогласные приводили к возникновению большего количества склонных к Согласию рас. Получается, Вселенная каким-то образом исправляет собственную ошибку, а именно появление рас, лишённых эмпатии в широком смысле, а люди, предположившие подобное, сами же хотят лишить Вселенную естественного механизма, прекратив ту самую «активность» Несогласных. Как-то странно. Глупо же, разве нет?
Генрих опустил трубку и до боли сжал переносицу пальцами левой руки. Глупо ли? А что, если он просто что-то не знает, не понимает, каким образом две мысли одновременно уживались в спаянных чертогах разума индийского и русского философов?
Он ворвался в кабинет, попутно запихивая трубку в карман и ища, где же его телефон. О, вот же, на столе. Ланге схватил тонкое устройство с полупрозрачным экраном и начал листать записную книжку. Ага, так, Григорьев. Вызов.
– Генрих? – удивлённо произнёс голос по ту сторону космической бездны.
– Да, Пётр. Добрый… э-э-э… – только сейчас Ланге понял, что даже не знает, где сейчас философ, в Нью-Йорке или в Санкт-Петербурге, и, вообще, какое у того время суток.
– Вечер, – услужливо подсказал собеседник, успокоив Генриха, – в Петербурге половина девятого вечера. Ты уж прости, не знаю, какое время в Прайс-сити, так что просто здравствуй.
– Пётр, расскажи мне, пожалуйста, о вашем труде, ну о сосуществовании с Несогласными, – Ланге решил, что лучше побыстрее перейти к делу, пока мысль не умчалась из головы.
– А что именно тебе поведать? – то ли удивился, то ли обрадовался русский философ.
– Всё, Пётр. Поведай мне всё.
* * *
Год назад Согласие отправило флот на перехват авангарда сил З’уул. Само собой, Генрих не видел кораблей, но помнил, как его тогда удивило отсутствие милитаристских сообщений, пропаганды, заверений в скорой победе и всём подобном, к чему земляне были весьма привычны. Его бабушка, когда сам Ланге был ещё мелким мальчишкой, рассказывала, какие сказочно красивые рекламные ролики войны транслировали заявления руководителей Третьего рейха[20]. Они были такими патриотическими, такими захватывающими дух, пока не забрали её отца. Однажды Дитрих Беккер уехал из отпуска обратно на Восточный фронт и сгинул под Сталинградом вместе со всей армией Паулюса. Не самая красивая страница в истории его семьи, но одна из самых значимых. Для себя Ланге раз и навсегда запомнил, что пропаганда оболванивает. Поэтому ему, как социопсихологу, было весьма интересно, как поведёт себя в такой ситуации Согласие.
И оно выдержало тест. Не поднялось никакой шумихи. Не организовывали агитмероприятий. Не звучали бравурные марши и лозунги. Где-то далеко был созван флот из разных уголков и систем Галактики, тысячи и тысячи кораблей сжигали миллиарды гигаватт-часов энергии, устремляясь за оконечность пояса Ориона навстречу неведомому врагу, но никто и нигде об этом не болтал. Как передавал им Ричард Хейз, на советах Согласия вопрос поднимался лишь дважды: когда было принято решение об операции и когда отдавали приказ о её начале. Всё.
На Земле о войне, как и в целом об угрозе, исходящей от неведомых З’уул, знала жалкая горстка людей. В основном, спецслужбы и те, кто столкнулся с Зоамом Ват Луром. Каждого из них, в силу добрых традиций, заставили подписать соглашение о неразглашении. Но внутри этой малой группы, насколько Генрих знал, о войне судачили постоянно. Ждали новостей. Пытались «изобрести супероружие». Рассуждали о стратегии защиты планеты в случае неудачи Согласия. Тысячелетия конфликтов научили землян, что битвы можно избежать, только будучи к ней готовым, поэтому, стоило только людям узнать про грядущую, а в каком-то смысле и про уже идущую войну, все их мысли волей-неволей настраивались на неё.
Но среди всей массы верующих в военное решение нашлись два человека, которые отказывались взять в руки флаг и посылать людей на фронт. Это были Сунил Кумари и Пётр Григорьев. А теперь русский философ остался и вовсе один.
«Генрих, война не может быть целью Вселенной. Посмотри, как прекрасно в ней устроен баланс! Планета миллиарды лет вращается вокруг звезды, не падая на неё и не улетая с орбиты. Только благодаря этому балансу центробежной и центростремительной сил она даёт время развиться жизни. Мы так же должны найти баланс между Согласием и Несогласными, в том числе З’уул».
Потом Григорьев рассказал ему об идее «вечного пата» на шахматной доске, чем привёл Генриха в неописуемый восторг. В итоге,
