Владимир Михайлов - Наследники Ассарта
Благодаря полезному прибору, он быстро разыскал вход. Тот самый, куда несколькими часами раньше проскользнул Ульдемир вместе с его скромной свитой и только что – Хен Гот.
Не колеблясь, Миграт двинулся тем же путем.
Он рассчитал правильно: историк не успел уйти далеко. Шаги его отчетливо звучали, отражаясь от стен, потолка, пола длинного, узкого хода. «Филин» позволял Миграту продвигаться куда быстрее, не натыкаясь на стены на изгибах туннеля, и расстояние между выслеживаемым и догоняющим быстро сокращалось. Магистр шел, не поднимая шума, потому что тот же прибор давал ему возможность обходить то и дело попадавшиеся на пути камни, полуистлевшие куски дерева и прочий мусор, накопившийся тут за кто знает какие времена. Это получалось у Миграта само собой, внимание же оставалось сосредоточенным сперва лишь на звуке шагов, а потом уже и на достаточно четких очертаниях фигуры шагавшего историка. Хен Гот часто оглядывался, но заметить державшегося в отдалении преследователя он не мог.
Миграт же вовремя заметил, как Хен Гот вдруг остановился. Казалось, он сделал это без всякой причины: тут не было ни ответвлений, ни лестницы, уводившей бы куда-то вверх, ни даже простой ниши. Туннель оставался по-прежнему гладким, лишь впереди справа, у самой стены, виднелось несколько аккуратно сложенных длинных досок, неизвестно как и зачем тут оказавшихся.
Остановившись, Магистр продолжал наблюдать.
Сперва он подумал было, что именно доски и были тем, что заставило историка остановиться. Ничуть не бывало: Хен Гот не обратил на них никакого внимания. Он остановился, не дойдя до них пары шагов, повернулся лицом к левой стене и, вытянув перед собой руки на уровне плеч, принялся шарить ладонями по камням.
Не сразу, но через минуту-другую он нашел, похоже, то, что ему требовалось. Кажется, то был камень, внешне ничем не отличавшийся от всех, окружавших его.
Хен Гот положил на камень левую ладонь, поверх нее – правую и, судя по движению, изо всех сил нажал.
Почти секунду все оставалось неизменным.
Потом Миграт услышал шорох и легкое поскрипывание. Звуки эти донеслись, однако, не из стены, на которую нажимал историк; скорее, источник их находился чуть в стороне – где-то под полом.
А еще через несколько секунд часть пола пришла в движение: ближняя сторона этой ясно обозначившейся части – там, где кончались доски, – начала быстро опускаться, противоположная – метрах в четырех – подниматься, перегораживая проход и одновременно открывая путь куда-то в глубину.
Если бы на этой части пола находился человек, он никак не мог бы удержаться на ногах и отпрыгнуть назад, но непременно заскользил бы вниз – неизвестно куда.
Открывшийся провал был совсем рядом с Хен Готом. И Миграт ясно видел, как историк опустился на колени, нашарил руками край, сел на пол, спустив ноги в провал, лег на спину, перевернулся на живот и начал медленно сползать туда, вниз.
Миграт сделал несколько шагов вперед, намереваясь, как говорится, на плечах отступающего противника проникнуть в секретный лаз, служивший, видимо, одновременно и ловушкой.
В следующий миг он остановился. Лишь в последнее мгновение он, зажав себе рот ладонью, удержался от невольного возгласа.
Он увидел: в то время, как Хен Гот сползал вниз, пытаясь, видимо, нашарить ногами ступени внутренней лестницы или же просто сокращая расстояние, какое надо было бы пролететь, спрыгнув, – одновременно с этими его движениями оттуда, снизу, одна за другой начали подниматься странные фигуры.
Странным в них было прежде всего то, что это были не современные люди. Они – их было трое – нарядились, словно для маскарада, в какие-то средневековые костюмы. Это сразу бросалось в глаза. Но тут же Миграт понял и другое, куда более странное и даже страшное. В общем, они напоминали людей, конечно. Но контуры их были несколько размыты, словно бы каждая фигура была покрыта слоем тумана. А кроме того, они, похоже, были прозрачны или полупрозрачны: сквозь них виднелась все та же, ставшая вертикально плита. И наконец, поднимались они хотя и медленно, но ни на что не опираясь. Как бы всплывали в воздухе.
Хен Гот, конечно, заметил их раньше, чем это удалось Миграту. И теперь видно было, как голова его, еще видневшаяся над открывшимся провалом, медленно поворачивалась, следя за фигурами, и Миграту было отчетливо видно, как историк даже глаза прикрыл пальцами одной руки (другой, наверное, за что-то удерживался там, внизу), а рот его распахнулся в беззвучном вопле ужаса. Значит, то не иллюзия была, не привиделось это все Магистру, но существовало и на самом деле, необъяснимое и оттого страшное.
Но вот голова историка скрылась внизу. Фигуры неподвижно висели над провалом, они слегка колебались, словно состояли из нагретого воздуха. Затем плита вновь пришла в движение, и ближний ее край начал подниматься, дальний – опускаться.
Когда – менее чем через минуту – она заняла свое обычное место и ни следа не осталось на монолитном, казалось, полу – фигуры тоже пришли в движение. Перебирая ногами – но не опираясь ими об пол! – они направились в ту сторону, где, прижавшись к стене, затаился Миграт.
Не рассуждая, он бросился бежать к выходу. Сейчас в нем жил только инстинкт самосохранения. Он испытал страх – редкое для него чувство, возникавшее лишь тогда, когда он совершенно не понимал происходящего. Сейчас был как раз такой случай.
Если бы в эти секунды он был способен анализировать происходящее, то сказал бы себе, что фигуры, увиденные им, больше всего напоминали привидения. Ему, как и большинству живущих, не приходилось сталкиваться с привидениями. И тем не менее он – опять-таки как и большинство живущих – представлял себе, как они должны выглядеть.
Но сейчас ему было не до размышлений.
Промчавшись со скоростью, какую только мог развить, два поворота, он замедлил бег и оглянулся. Его не преследовали, коридор был чист. Возможно, фигуры даже не восприняли его, как вряд ли восприняли и Хен Гота, хотя едва не задевали его, поднимаясь из провала. Или же – что было еще вероятнее – люди просто не интересовали их.
Магистр перешел с бега на широкий шаг. Но о том, чтобы вернуться и хотя бы тщательно исследовать ту часть стены, где помещался управлявший плитой камень, он сейчас не хотел и думать. Ему показалось, что он задыхается, хотя воздух в туннеле – как и во всех других частях лабиринта, в которых Миграт когда-либо бывал, – был достаточно свежим, без всякой затхлости. В лабиринте наверняка работала какая-то система вентиляции, такая же древняя, как и сами эти подземелья.
Если бы он все же преодолел себя и вернулся – или хоть выглянул из-за угла на первом же повороте, – то напугавших его фигур больше не увидел бы. Они скрылись. Зато он заметил бы другое: женщину, которая точно так же просвечивала и могла передвигаться, не опираясь на пол, но, в отличие от тех, принадлежала, безусловно, к людям. Мало того: Миграт, быть может, вспомнил бы даже, что в конце битвы за Сомонт – или примерно в то время – он где-то видел ее, а еще больше о ней слышал от офицеров с некоторых кораблей Десанта Пятнадцати.
И еще увидел бы, как она без усилия уходит в стену, нимало не нарушив ее целостности.
Но Миграту было не до возвращений сейчас. Только появившись на поверхности – под аркой, а потом и в развалинах, где можно было укрыться от всей и всяческой чертовщины, он, почувствовав, что силы совершенно оставляют его, уселся на обломок бетонного перекрытия, чтобы отдохнуть и как следует поразмыслить.
Информации за последнее время накопилось немало, и надо было пропустить ее сквозь частое сито.
Изар и Охранитель – вот о ком нужно было думать.
Если бы, предположим, удалось столкнуть эти две силы между собой и обождать, пока они не ослабят, а еще лучше – вовсе обескровят друг друга, можно было рассчитывать на то, чтобы в решающий миг появиться в качестве третьей силы, свежей, – и решить спор в свою пользу.
Охранитель формировал свою силу сам: было из чего. Изар мог стать сильным, только склонив донка Яширу выступить на его стороне. И с этой точки зрения, быть может, вовсе не следовало мешать Изару в его поездке: пусть доберется до Самора, пусть договорится с Яширой – и на равных вступит в борьбу с Десантом Пятнадцати. А сам Миграт будет, стоя в стороне, наблюдать за событиями, – чтобы в нужную минуту провести кулаком по доске, сметая с нее и те и другие фигуры.
Такой образ действий был бы, разумеется, самым выгодным. Вот только…
Одна малость мешала: откуда же возьмется тот кулак, которым Магистр сметет фигуры?
Кулака не было. И – совершенно ясно – не было даже времени, чтобы собрать его, разыскивая людей в лесах и деревнях даже и соседних донкалатов.
Вывод возникал сам собой: отдавать донка Яширу Изару никак не следовало. Донка надо было уговорить самому. Чтобы воспользоваться и его людьми, и – если понадобится – теми кораблями, что, судя по донесениям, время от времени снижались где-то в Саморе.
