Андрей Лазарчук - Предчувствие: Антология «шестой волны»
Лицо Семёнова мгновенно делается безжизненным. Я ударил в больное место. Затронул тему, которая долго была под полузапретом. Мы отталкивали её, не позволяя своему рассудку собрать известные факты в законченную конструкцию. Потому что если эта конструкция сложилась, то жить по-прежнему уже нельзя. Невозможно.
Да, был такой правительственный указ о специальном статусе Шведского Конго. Эта страна очень богата всевозможными ресурсами. Стремясь её окончательно освоить, Имперский совет действовал предельно последовательно. Судя по всему, территорию Конго было решено полностью очистить, и сейчас гвардейский корпус «Африка» уже выполнил значительную часть этой задачи, уничтожив примерно три четверти местного населения. Даже теперь, когда под угрозой была сама метрополия, этот корпус не отзывали. Как сказал риксминистр экономики граф Мейерфельд: «…принципиальные соображения должны быть для нас выше личной безопасности».
Кстати, в других частях Африки имперцы такого не творили. То есть у них не было никаких предубеждений против негров как таковых. Конголезские банту просто оказались препятствием на пути идеального плана. А препятствие должно быть устранено. Вот и всё…
Совершенно бесполезны утешения — вроде того, что по другую сторону фронта сейчас творится почти то же самое. Там расстреливают дворян, священников, офицеров, отправляют в ссылку целые народы… Но это всё — там. А мы-то — здесь.
Мы — воины Империи.
Наследники Юлиана, Аэция, Велизария. Какая насмешка.
Иногда кажется, что само небо ухмыляется над нами, как рожа колоссального урода-клоуна. Прощальная улыбка Урана…
— Ты что-нибудь решил? — спрашиваю я без особой надежды.
Семёнов обречённо качает головой.
— Утро вечера мудренее. Давай-ка лучше спать. — Он неожиданно улыбается. — Спокойной ночи, господин поручик.
— Ага. И приятных сновидений…
Он опять легко улыбается.
— Нет. Этого я тебе желать не буду. Спи-ка лучше вообще без снов.
— А сам ты устроился?
Он кивает.
— Задёрнуть тебе шторы?
Мой ответ понятен без слов. Костя аккуратно, не оставив щёлки, закрывает шторы и, мягко ступая, удаляется. Он не обернулся, когда уходил, но мне почему-то всё кажется, что в воздухе ещё витает тень его растерянной улыбки…
Я подтягиваю к себе одеяло и гашу свечу. Удобно вытягиваюсь на кровати, чувствуя, как мои мысли выстраиваются вдоль этой кровати в волнистую линию: как хорошо, как тепло, и как хочется спать; и как здорово лежать в боковой комнате полупустой квартиры — в закоулке мира, где никто не знает обо мне, — и быть при этом всё-таки не в одиночестве; и как мне повезло, что у меня есть такой приют, и как ещё больше повезло, что у меня такие друзья; вот только что с ним делать, с таким везением?… Прекрасно, что в окне не видно неба, прекрасно, что вообще ничего не видно, — ведь иногда так хочется найти место, где можно содрать с мира покров света, ткнуться лицом в подушку, успокоиться в ласковом мягком мраке…
Покачай меня в колыбели, ночь.
2
Итак, наше представление продолжается. Джаз может отдохнуть — антракт окончен. Господа, внимание на сцену! Возможно, некоторые из вас уже предугадывают развязку, и возможно также, что отдельные действия кажутся вам затянутыми более, чем предполагают обычные художественные каноны; но в обоих случаях виноваты не сценаристы, а проклятая природа вещей. Ах, какую великолепную пьесу мы бы могли поставить, если бы только режиссёру было разрешено творить мир не с середины, а с самого начала! Обещаю, что мы непременно поднимем этот вопрос на ближайшем заседании художественного совета. Но пока — пока будьте снисходительны к нашей скромной труппе; а уж мы для вас постараемся! Так или иначе, вы уже заплатили деньги зато, чтобы побыть зрителями, и теперь, хотите вы или нет, но мы сделаем всё, чтобы развлекать вас до самого финала…
— Ну что, господа. Все, кого было возможно и необходимо видеть, вероятно, уже здесь…
Мы сидим в школьном актовом зале. Тяжёлые узорные занавеси на больших окнах, ряды одинаковых стульев с зелёной обивкой. Обстановка здесь напоминает какое-то карикатурное торжественное заседание. На низкой сцене сооружено подобие президиума — обычная парта с тремя стульями, на которые никто не садится. Полковник прохаживается по сцене взад-вперёд. Останавливается и оглядывает нас, сидящих полукругом.
— Прежде всего напоминаю господам офицерам, что это собрание носит… скажем так: не вполне открытый характер. При нынешнем состоянии систем власти Империи это извинительно. Мы были бы просто не в состоянии одинаково проинформировать всех, кто может заинтересоваться нашими проблемами…
По ряду слушателей пробегает лёгкое шевеление. Только шевеление, не более. Ясно, что в эту секунду все задают себе один и тот же вопрос: есть ли среди нас агенты ГТП? Почти без сомнений — да. Полковник это тоже великолепно понимает, из чего следует, что он уже махнул рукой почти на всё и сознательно выбрал игру на опережение. Информация, которую он нам сейчас выдаст, должна потерять значимость быстрее, чем агенты донесут её до своих сюзеренов и те успеют предметно отреагировать…
Между прочим, то, что Империя монолитна, — это вообще полная иллюзия. Так может считать только человек, никогда не видевший её изнутри. А любому, кто хоть чуть-чуть общался со здешней военной администрацией, ясно, например, что имперская армия — это одно, а имперский флот — это совершенно другое. А Гвардия — это совершенно третье. А ещё есть министерства внутренних дел и экономики, Консилиум протекторов, авиация… В общем, реально Империя — это набор из нескольких независимых организующих структур, каждая со своим руководством, со своими системами связи, со своими клерками и солдатами и, главное, — со своими интересами. Каковые интересы местами не пересекаются вовсе, а местами пересекаются в самых причудливых вариантах и комбинациях. Так что вместо мифической всеобъемлющей супербюрократии получается бардак бардаком, оркестр с тремя дирижёрами. Бюрократия же, которой здесь действительно хватает с избытком, значительно этот бардак усиливает. И иногда находятся умелые люди, которые всем этим творчески пользуются…
Вот только у нас таких умелых людей маловато.
Кажется, это ясно и полковнику — во всяком случае, в его взгляде сейчас явственно читается некоторый скепсис.
— Вы знаете, господа, что положение на фронте продолжает осложняться…
Ничего себе — осложняться. Противник уже перед обеими столицами: что называется, у ворот. И забавно, что он так упорно именует нас господами. Ведь он пятнадцать лет прослужил офицером в той самой армии, против которой сейчас сражается, — а там такие обращения, мягко говоря, не приняты…
— …Не стоит и напоминать, что в этой обстановке мы обязаны по-прежнему хранить твёрдость. Мы в любом случае должны показать, что умеем драться. Империя, которая доверила нам свою защиту… — Он делает паузу, подбирая слова. — Вы сами понимаете, какая это почётная задача — защита Империи. И ведь дело даже не в Империи. Защита цивилизации от варваров — вот чем мы сейчас занимаемся, если называть вещи своими именами. По крайней мере, это должно быть так.
В зале стоит тишина.
— Варвары — это наши противники с востока. Вы все знакомы с обстановкой на фронте — говоря точнее, на фронтах. Вы все понимаете, что если не произойдёт чуда, то через довольно краткое время под прямой угрозой окажутся главные имперские центры. И вы знаете, что нам с вами деваться некуда. Нам с вами лично и нашим подчинённым, о которых мы обязаны думать больше, чем о себе. Простите за риторику, — он устало улыбается. — Положение очень сложное — во всех смыслах этого слова. Потому я и собрал вас. Предстоящая нам оборона требует ряда срочных подготовительных мероприятий.
Вот она — ключевая ориентирующая реплика. Что ж, на что-то подобное мы и надеялись…
— Планом этих мероприятий владеют несколько штабных работников, каждому из которых поручено сформировать свою группу. Все руководители групп находятся здесь, в этом зале. Каждый из них может привлечь к своей задаче тех офицеров, которые ему, грубо говоря, понравятся, — без всяких кадровых ограничений. «Не по чинам, а по способностям», как пишут в таких случаях в приказах наши друзья шведы. — Он умолкает, видимо, проверяя, не забыл ли что-нибудь сказать. — Желаю удачи, коллеги.
Спасибо…
Люди расходятся как-то очень тихо. Видимо, почти каждому из них предписание уже было выдано заранее, а полковник сейчас просто озвучил общую установку — чтобы было понятно, чего именно ждать.
Меня самого майор Беляев из отдела контрразведки просил зайти в двенадцать часов — теперь ясно, зачем. Я смотрю на часы: до назначенного времени остаётся ещё минут двадцать…
