Minor Ursa - Реализаты (СИ)
Наверное, точно так же, как им не чувствовал бы себя купленный по случаю и привезённый в дом любой другой электронный агрегат. По прошествии стольких лет он, конечно же, имел некоторое представление о людях, чувствах и интеграции в коллектив, но, по большому счёту, ему было всё равно.
Пока люди занимались своим, человеческим, он от нечего делать сосредоточился на проявлениях эволюционной самоорганизации на примере монастыря и его обитателей.
Когда-то давным-давно, ещё сидя в тесном машинном отделении материнского челнока, он долго размышлял об эволюции и пришёл к выводу, что, в сущности, эволюция состоит из бесконечной последовательности сложных синергетических процессов: будь то формирование элементарных частиц, образование живой протоклетки или рождение всё новых и новых каналов передачи информации.
Все эти спонтанные переходы открытых неравновесных систем от простых и неупорядоченных к сложным и упорядоченным в конце концов уложились в его системнике в незатейливую теорию о неоднородной асимметрии природных процессов, которая состояла в постулируемом неравноправии процессов разрушения систем и антагонистичных им процессов самоорганизации в пользу последних.
Все процессы самоорганизации, думал Бенжи, имеют общий, универсальный алгоритм: в точности так же само, как разрушение всегда стремится к равновесию и выравниванию тех или иных потенциалов, самоорганизация нуждается в их создании.
Гомпа не была исключением: захудалая коммуна, эдакая идейная община из пятидесяти не до конца понимающих друг друга человек, собственностью и ресурсами которой были два гектара суровой гористой местности, она представляла собой обычную неравновесную систему третьего и далеко не последнего порядка.
Бенжи долго не мог определиться с параметрами упорядоченности, но в итоге вышло так, что соотношением, связывающим огромное количество протекающих в монастыре микропроцессов, как ни странно, оказалась положительная обратная связь, — другими словами, то самое, недополученное и недоданное людьми друг другу понимание.
* * *Пришедшего звали лама Сэсэн.
— Сэсэн, — сказал он после того, как Бенжи открыл двери, и чисто по-европейски протянул для приветствия похожую на птичью лапку сморщенную старческую ручку.
— Что? — не понял Бенжи, пожимая протянутую ладонь.
— Имя такое, Сэсэн, — слабо усмехнулся старик и кивнул Ае: — Надеюсь, вы терпимы к старым дуракам вроде меня?
— Терпимость — весьма противоречивое понятие, — сказал вместо неё Бенжи, закрывая дверь. — Хотя, как по мне, непротиворечивых понятий в принципе не бывает.
Старик огляделся и опустился на лежащую у стены затёртую плюшевую подушку.
— Кхм… У меня такое ощущение, словно я пришёл разговаривать с Богом, — сказал он.
Бенжи молча прошёл мимо него и пристроился за Аиной спиной у окна.
— С Богом, в которого, собственно говоря, никогда не верил, — снова заговорил гость, и голос его предательски дрогнул. — И я даже не знаю, зачем.
Он закрыл глаза, уронил голову и целых полминуты просидел так, прислушиваясь к чему-то, происходящему у него внутри.
— Когда мне было шесть, у меня умерла мать, — наконец вздохнул он и поднял глаза — куда-то за Аю, за Бенжи, на окно, за которым легко и невесомо кружили и оседали на огромной безжизненной голове каменного истукана крупные хлопья снега. — И я мечтал о чём-то похожем. С тех пор прошло столько лет, что я, конечно, не помню деталей, но помню главное: именно тогда я решил для себя, что никто не в силах изменить существующее положение вещей — ни поступками, ни разговорами, ни смирением. Конечно, тогда никто так и не пришёл со мной разговаривать, да и самому мне некуда было идти… — он снова помолчал. — А теперь здесь появились вы.
Ая всё ещё молчала, и Бенжи обнял её.
— Ранняя инфантильная любовь нередко превращается в боль, — сказала Ая, обнимая одной рукой обнимающую её серебристую ручку. — У тебя до сих пор болит, Сэсэн, и ты хочешь, чтобы перестало?
Она усмехнулась и свободной рукой выудила из воздуха чашку с фруктовым киселём:
— Пей.
Старик всхлипнул, кивнул и обеими руками взял чашку.
* * *Всё, что происходит, только то и делает, что показывает маленьким слабым существам, что они не имеют никаких преимуществ перед реальностью, думал Бенжи, сидя ночью на самом краю каменной ладони голема, зависшей над монастырским подворьем. Всё, что ты можешь — это смотреть этой самой реальности в глаза.
Неба над головой у него не было — вместо неба в морозном воздухе коробом стояла утыканная острыми звёздами тьма.
— Ох, Бенжи, — прошелестело во тьме, и из-за его спины вышел и сел с ним рядом невидимый во мраке бурый тибетский лис. — А ты вообще в курсе, что грустить тебе не положено?
— Я не грущу, — сказал андроид. — Я удивляюсь. И не надо говорить мне, что этого мне тоже не положено, потому что того, что мне положено, ты мне всё равно не расскажешь.
— Я заметил, что ты ходишь сюда каждую ночь, — сказал лис, после чего поднялся, прошёлся по каменному пальцу и лёг, свесив вниз свои длинные лапы. — И мысли у тебя любопытные — неравновесность, критические состояния и сменяющая тупики эволюция…
— Есть такое, — согласился Бенжи. — Место располагает, что ли…
Лис невидимо зевнул в темноте:
— Лучше бы ты по ночам спал.
— Иногда мне тоже так кажется, — снова согласился андроид. — Лучше б я спал. Так было бы проще.
Он поджал колени к подбородку и привычно обхватил их руками.
— По ночам я чувствую себя сторожем, приставленным к пруду охранять расходящиеся по воде круги.
— Ты знаешь, а я тоже слегка разочарован в игре, — вздохнул лис. — Возможно, потому, что не люблю играть ведущие роли. Это скучно.
Где-то вдалеке послышался лай собак и звук проходящего по степи поезда.
— Слышишь? — спросил лис.
Да, кивнул Бенжи.
— А спроси себя, для чего? Вот для чего ты сейчас слышишь то, что ты слышишь?
Почему никто до сих пор не открыл курсы, обучающие как правильно пережить вторжение сумасшедших инопланетян, подумал андроид.
— Очень смешно, — обиделся лис. — А я, между прочим, серьёзно. Ты машина и, по идее, не обязан терпеть у себя ненужные девайсы. Тебе ведь действительно нет никакого дела ни до поездов, ни до живущих в степи животных.
Морф вздохнул, и Бенжи увидел в темноте, как его лисья пасть стала больше и шире, превращаясь в пасть крупного бурого пса.
— А вообще звуки — это то, чем ночь даёт понять тебе, насколько она переполнена, — сказал новоявленный пёс, подымаясь, потягиваясь и с наслаждением вдыхая вместе с воздухом плавающий у носа белый клочок тумана. — И они вовсе не мешают охранять расходящиеся по воде круги. Ты, Бенжи, самая лучшая машина, которую я встречал.
Темнота зашуршала, и откуда-то снизу до Бенжи донёсся глухой звук прыжка тяжёлого, грузного тела.
— Бывай, — сказал морф.
— Бывай, смуглявая, каханая, бывай, — усмехнулся андроид.
54. 2331 год. Морфы
В отличие от Бенжи, морфы вовсе не были озабочены эволюцией.
Они не занимались ни уменьшением энтропии, ни эскалацией неравновесности, ни даже отбором систем с благоприятными свойствами. Они играли.
Так играют предоставленные сами себе дети: не учась никаким поведенческим навыкам, просто оставаясь собой.
В ночь с первого на второе февраля две тысячи триста тридцать первого года под землю ушли Токио, Тиба, Осака и Йокогама — просто вывернулись, как снимаемая с руки перчатка, оставив на усыпанной снегом каменистой поверхности только зелёные проплешины парков и сеть каналов и рек.
Жилые и промышленные здания, наземные транспортные развязки и многоэтажные парковки флаеров, всё это в течение нескольких минут попросту стекло под землю, по пути бережно сохраняя кабели, коммуникации и обитающую внутри жизнь — не только шокированных людей, но и многочисленные равнодушные популяции насекомых и крыс.
Все те, кто в этот момент не спал, имели счастье наблюдать, как города буквально расплавились и впитались в мёрзлую землю.
Несколько минут после трансформации все они — многочисленные сменные дежурные, сторожа, студенты, любовники, посетители ночных баров и просто страдающие бессонницей — растеряно тупили, разглядывая сперва проявляющиеся в теперь уже мёртвых окнах собственные отражения, а затем — проступающие сквозь них сюрреалистические голографические пейзажи.
Тем временем на поверхности происходили не менее интересные вещи. Тучи висящих в воздухе разноцветных рекламных баннеров и аэроразметка как-то одновременно потухли, сникли и с тихим шорохом ссыпались вниз мелким разноцветным песком. Текущие между ними в воздухе густые реки маленьких красных флаеров, сбитые с толку внезапным дрейфом прежних конечных координат, дружно дрогнули и заколыхались в чёрном обесточенном небе в поисках новых.
