Алексей Шепелёв - Переплавка
Стригалёв глубоко вздохнул.
— Все изменилось, когда началась война. Тут уж государствам стало покупать людей нечем. Что толку в пособиях, если завтра на твой дом упадет бомба? К тому же оказалось, что подавляющее большинство тех, кто активно боролся за эти самые ценности, были способны только на борьбу из-за чужой спины. Причем из-за спины с очень крепкими кулаками. Сами защитить себя они были не способны. Да и вообще ни на что не способны. Так что подавляющее большинство из них вымерло в войну естественным путем: кто ж с ними возиться то будет? Самых активных линчевала толпа: эти люди умудрились добиться к себе такой ненависти от соотечественников, что как только стало ясно, что за это преступление никто не накажет, нашлось огромное количество желающих его совершить.
— Дураки, — констатировал Никита. — Неужели они не понимали, что с ними будет?
— Рассчитывали, что успеют убежать за границу. И, между прочим, если бы война была локальной, а не мировой, то, скорее всего бы, успели. Но война сразу превратилась в Мировую, а на такой войне подобные люди балласт. Тем более, что их можно использовать мертвых ничуть не хуже, чем живых.
— Это как? — не понял Паоло.
— Проще простого. "Великий борец за демократию Славкин, злодейски умерщвленный мерзавцами, недостойными быть назваными людьми, завещал нам…". Ну и и так далее… В общем, в войну такие люди в подавляющем большинстве — балласт. Возиться с ними никто не захотел, и как я сказал, большинство из них погибло. Некоторых война заставила взяться за ум, вспомнить, что огни всё-таки люди, а не «общечеловеки». Ну а те немногие, кто остался при прежних убеждениях и пережил войну, очень быстро поняли, что единственный способ остаться в живых — это взглядов своих не афишировать. Потому что люди вокруг терпеть их не станут. И перевоспитывать не будут. Просто убьют и всё. Или в лучшем случае выгонят прочь, что для таких людей в то время означало практически верную гибель. В то тяжелое время в одиночку мог выжить только очень сильный человек. Да и то, именно выжить, но не больше.
— А что значит — больше? — подозрительно спросил Серёжка.
— Понимаешь в чем дело… Человек может не только развиваться, но и дичать. Во всех смыслах. В плане цивилизации человек утрачивает знания и умения, если их долго не использует. Это только в плохих книгах офицер после двадцати лет войны берет в руки скрипку и играет так, что все вокруг столбенеют.
— Вы считаете, что офицер не может уметь играть на скрипке? — снова ринулся в бой Серёжка.
— Я считаю, что офицер может уметь играть на любом музыкальном инструменте. хоть на скрипке. хоть на арфе. Может даже на виуэле. Но уметь играть и сыграть умело — это две совсем разные вещи. Хотя ортопедия и не мой профиль, но я умею, например, делать пластику крестообразных связок. Умею. Нужно будет — сделаю. Вот только повожусь, наверное, вдвое дольше среднего ортопеда. И вероятность ошибки будет больше, чем у него. Так и тот офицер. Знаний мало. Голова, может быть, всё помнит, но если пальцы не успевают — вместо музыки будет какафония. А чтобы пальцы успевали, их надо тренировать. Если не каждый день, то хотя бы раз в неделю. Вот только у настоящего офицера обычно находятся дела поважнее, чем пальцы тренировать.
— А зачем же тогда такие книги пишут? Зачем обманывают? — хмуро просил Никита.
— По-разному. Может, от незнания. Ну вот никогда человек в руках скрипку не держал, играть не пробовал. Только по стерео видел. И решил что это легко. Подумаешь, смычок по струнам таскать… Может, от неуважения. Может просто потому, что сам привык халтурить. Сляпал кое-как работу и ладно. Так сойдет. И всех вокруг себя такими же халтурщиками считает. Выжал из скрипки какой-то звук, а все вокруг в восторге: скрипач, великий… Только так не бывает. Не тот хирург кто разрезал. А тот, кто разрезал где надо, подправил что надо, аккуратно зашил и из послеоперационного периода больного вывел. А у коекакера после простейшего аппендицита человек с койки только через полгода встанет. Да ещё останется на всю жизнь со шрамом через весь живот, словно ветеран Бородинский битвы.
Никто не засмеялся: нечему было смеяться.
— А может ещё какие причины. Не знаю, — закончил врач и нервно сцепил перед подбородком пальцы рук.
Повисла длительная пауза, которую прервал Валерка:
— Виктор Андреевич, рассказывайте дальше, пожалуйста. Фиг с ними, с этими "носителями общечеловеческих ценностей". Всё с ними понятно.
— А мне непонятно, — тут же встрял Никита. — Игорь говорил, что это и есть оппозиционеры. То есть сейчас они есть. Откуда же они взялись, если все в войну передохли?
— Завелись, — пояснил Стригалёв. — Они обязательно заводятся, закон жизни. Это всё равно как дезинфекция убивает микробов, но сразу после неё они опять появляются. В самой стерильной операционной всё равно есть какое-то их количество. В воздухе, на предметах, на стенах… Везде. Уничтожить их полностью невозможно. Да и не нужно. Важно не допускать, чтобы они приносили людям вред.
— Угу, я понял, — кивнул Никита. — У нас таких изолируют. На Фобосе. Верно?
Он оглянулся на старших, ища поддержки.
— Точно, — подтвердил Паоло. — Если тяжелый случай, то отправляют именно туда.
— Так на чем, значит, я остановился? А, как раз на одичании. На самом деле в одиночку человеку после такой катастрофы никак не сохранить прежнего уровня развития. Потому что всех предвоенных знаний и достижений человечества не мог вместить в себя никакой мозг, будь ты хоть трижды гением. Да и не нужно это никому.
— Почему это? — ревниво спросил пионер.
— Потому что человек — существо коллективное. И многие вершины цивилизации принципиально недостижимы в одиночку, без создания, что называется, общественного производства. Да что там долго за примерами ходить. Вот я — хирург. Аппендэктомию, то есть удаление аппендикса, один сделать могу. Операционную подготовлю, анастезия местная, старым добрым полупроцентным раствором новокаина. Если случай не сложный, то справлюсь.
— А если сложный? — с подковыркой спросил Никита.
— Бывают такие случаи, что над аппендиксом бьешься дольше, чем над тем, что считается более сложным. Ретроцекальное расположение, спайки…
Поймал глазами непонимающий взгляд Валерки и поспешил поправиться:
— Извините, увлекаюсь. Проше будет, если расскажу короткую медицинскую байку: молодой хирург расспрашивает опытного.
"- Какая самая легкая операция?
— Аппендицит.
— Какая самая трудная операция?
— Аппендицит."
Так вот, легкий аппендицит один хирург прооперировать сможет. А вот, например, зашить перфоративную язву уже никак. Нужен наркоз. А при наркозе один врач должен следить за состоянием пациента, ни на что больше не отвлекаясь. Нужен ассистент, чтобы обеспечивать нормальное операционное поле. А лучше два ассистента. Четырех рук иногда не хватает, чего уж говорить про две.
— Мы поняли, — Валерка использовал первую же возникшую паузу, чтобы подправить монолог врача в нужное русло. Как всякий любящий свою работу человек, Стригалёв увлекался, пускаясь в море деталей и подробностей. Это было интересно, но сейчас гораздо важнее было всё-таки понять совсем иные вещи. — Конечно, один человек не может знать всё на свете.
— И не только один, но даже и небольшой коллектив. Знания ведь были распределены по людям очень неравномерно. И Третья Мировая привела ко временной утрате многих знаний и технологий. Просто потому, что погибли все, кто их знал.
— Но ведь наверняка же была информация и на различных носителях, — возразил Никита. — Можно было их изучить.
— Носители тоже погибали. В смысле — ломались. Это только в мирное время кажется, что человечество крепко закрепилось на достигнутом рубеже прогресса и готово открывать новые горизонты. А после большой войны или какой-нибудь крупной катастрофы обязательно происходит откат. После Третьей Мировой он был очень значительный. Знания о довоенных технологиях собирались буквально по крупицам.
— Но собрали, а потом и шагнули вперёд, — заметил Паоло.
— Да, наши предки сумели это сделать. Сначала победить в такой войне ужасной войне. Не просто выжить, а именно победить. А потом из руин поднять страну. Потрясающие люди были. То есть, как всегда, люди были очень разные, но их объединили две вещи: любовь к России и ясно различимый враг. А вот когда враг перестал быть ясно различимым, тут всё и началось.
— А зачем он вообще нужен, этот враг? — недовольно спросил Никита. — Вот мы живем без врагов. Ну, не совсем без врагов. Бывают конфликты время от времени. Даже войны бывают, небольшие. Обычно на Марсе. Но все понимают, что это только столкновение этих…
Он почесал затылок, вспоминая нужное слово.
— Государственных интересов, — подсказал Валерка.
