Вера Крыжановская (Рочестер) - На соседней планете
Храмъ былъ полонъ молящихся, и неслись священные гимны, а у ногъ богини лежала груда цвѣтовъ.
Въ качествѣ верховной жрицы, Амара не отходила отъ жертвенника, принимала приношенія и произносила слова благословенія. Она была блѣдна; по временамъ она опускалась на колѣни и, поднимая руки кверху, погружалась въ нѣмую молитву.
Одинъ изъ сыновей Рахатоона, замѣтивъ князя, тотчасъ же подошелъ къ нему. По приказанію отца онъ отвелъ его въ особую нишу, откуда Ардеа могъ лучше видѣть предстоящую церемонію.
Когда былъ пропѣтъ послѣдній гимнъ, то большая часть молящихся оставила храмъ. Амара скрылась въ сосѣднемъ гротѣ, а нѣсколько молодыхъ жрицъ унесли часть цвѣтовъ, привели въ порядокъ жертвенникъ, и зажгли большія розовыя свѣчи въ громадныхъ металлическихъ шандалахъ.
Когда снова послышались пѣніе и музыка, остававшіеся въ храмѣ раздвинулись по обѣ стороны, образовавъ широкій проходъ посрединѣ для свадебнаго шествія.
Въ ту же минуту изъ сосѣдняго грота вышли Амара съ отцомъ. Рахатоонъ былъ весь въ красномъ. На головѣ его сверкалъ широкій золотой обручъ, украшенный луннымъ дискомъ.
Верховная жрица была въ длинной, бѣлой и блестящей туникѣ изъ ткани Сама. Длинное и прозрачное покрывало изъ той же матеріи было прикрѣплено къ распущеннымъ волосамъ діадемой изъ шести ярко блестящихъ звѣздъ, надъ которыми красовался серпъ луны изъ какого-то голубоватаго прозрачнаго вещества.
Отецъ съ дочерью стали на ступеняхъ жертвенника, и Амара развела огонь а затѣмъ поднесла къ губамъ маленькій золотой рогъ, висѣвшій у пояса. Раздался звонкій, протяжный звукъ, и тотчасъ же изъ глубины грота вышли дѣти, одѣтыя въ бѣлыя и розовыя одежды, съ кубками въ рукахъ. За ними, держась за руки, попарно шли брачущіеся. Пары, по очереди, преклоняли колѣни передъ жертвенникомъ, а Рахатоонъ съ Амарой накрывали имъ головы четыреуголь-ными кусками красной ткани и въ три пріема накладывали по семи легкихъ, словно изъ пакли, шариковъ, которые сами собою вспыхивали и, пылая, поднимались на воздухъ.
— Богинѣ пріятенъ союзъ жениха и невѣсты! — громкимъ голосомъ каждый разъ возглашалъ Рахатоонъ.
Онъ убиралъ красную матерію, а Амара подавала новобрачнымъ кубокъ, который они должны были раздѣлить вдвоемъ. Поклонившись главѣ народа и верховной жрицѣ, новобрачные отходили къ роднымъ и друзьямъ, которые горячо ихъ поздравляли.
Когда такимъ образомъ были соединены всѣ брачущіеся, причемъ союзы всѣхъ оказались пріятными богинѣ, приблизилось шествіе новорожденныхъ.
Амара брала дѣтей изъ рукъ принесшихъ ихъ родителей и трижды погружала въ большой бассейнъ, наполненный водой изъ потока. Рахатоонъ же трижды возглашалъ имя новорожденнаго, которое тотчасъ вносилось въ большой списокъ.
По окончаніи этихъ церемоній глава народа, верховная жрица и всѣ присутствующіе преклонили колѣни и воздали хвалу богинѣ.
Амарѣ оставалось исполнить послѣдній, предписанный ритуаломъ обрядъ, а именно — зажечь еще разъ великую благодарственную жертву богинѣ, и въ ту минуту какъ она поднесла огонь къ смолистымъ растеніямъ, обильно политымъ ароматнымъ масломъ, со статуей богини произошло что то необычайное.
Прозрачное тѣло ея вдругъ потемнѣло, глаза точно ожили и гнѣвно взглянули на собравшихся. Потомъ державшая лампаду рука опустилась, и лампада погасла, а съ нею вмѣстѣ потухъ съ зловѣщимъ трескомъ и огонь на жертвенникѣ.
Въ храмѣ настала мертвая тишина. Ужасъ читался на лицахъ присутствовавшихъ, и глаза всѣхъ были устремлены на Амару, упавшую безъ чувствъ къ подножію жертвенника.
— Это ужасное предзнаменованіе сулитъ смерть верховной жрицы, или какое либо другое страшное несчастье, готовое обрушиться на нее, — пробормоталъ какой-то мужчина, стоявшій съ женой подлѣ ниши, гдѣ находился Ардеа.
Князь дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ, но не смѣлъ оставить своего убѣжища.
Рахатоонъ первый пришелъ въ себя. Хотя блѣдный и разстроенный, онъ распорядился вынести Амару, все еще не приходившую въ сознаніе, а потомъ, обернувшись къ взволнованной толпѣ, наполнявшей храмъ, сказалъ:
— Друзья и братья! Помолитесь вмѣстѣ со мной! Можетъ быть, наши молитвы отвратятъ бѣдствіе, грозящее моей дочери, — и съ этими словами онъ преклонилъ колѣна.
Вcѣ послѣдовали его примѣру.
— Благодатная богиня и милосердая мать-покровитѣльница нашего народа! — молился Рахатоонъ, простирая руки къ статуѣ, принявшей свой обычный видъ. — Милостиво прими наши молитвы и жертвы! Простри свою могущественную руку надъ Амарой и отклони отъ ея невинной головы несчастье и смерть! Ужаснымъ предзнаменованіемъ смутила ты наши сердца, но мы надѣемся на твое милосердіе. Съ завтрашняго дня, въ теченіе цѣлаго года, девять дѣвственницъ день и ночь будутъ пѣть священные гимны у твоего жертвенника, а я и вся моя семья будемъ приносить тебѣ двойныя жертвы.
Девять разъ Рахатоонъ падалъ ницъ, а потомъ всталъ и снова обратился къ присутствующимъ.
— Пусть всѣ радуются и веселятся! Печаль одного не должна нарушать законнаго веселья остальныхъ. Итакъ, идемте отпраздновать браки тѣхъ, которые только что сочетались и готовятся осушить кубокъ любви, и запоемъ радостныя пѣсни.
Въ сопровожденіи всѣхъ присутствующихъ, Рахатоонъ вышелъ изъ храма и направился къ своему дому. Мрачный и озабоченный Ардеа послѣдовалъ за ними.
Всѣ сѣли за столъ, за которымъ Рахатоонъ предсѣдательствовалъ, какъ будто ничего не случилось, и только глубокая складка на лбу указывала на его тайную заботу. Ардеа тоже старался казаться веселымъ и беззаботнымъ, хотя на сердцѣ у него было тяжело, и его терзала какая-то смутная тоска.
Къ концу пира появилась Амара. Свои жреческія одежды она смѣнила богатымъ праздничнымъ нарядомъ и, видимо, силилась казаться спокойной и меселой. Но Ардеа подмѣтилъ въ ея глазахъ какое-то странное выраженіе, а во всемъ ея существѣ лихорадочное возбужденіе.
Уловивъ минуту, когда молодая дѣвушка осталась одна, Ардеа подошелъ къ ней.
— Амара! — тихо прошепталъ онъ, боясь быть услышаннымъ. — Я не могу забыть того, что грозящее тебѣ горе, это — я, ставшій на твоей дорогѣ.
— Ни слова объ этомъ! — отрывисто возразила Амара. — Разъ мнѣ суждено умереть, то не слѣдуетъ смущать тяжкими думами драгоцѣнныхъ, оставшихся мнѣ минутъ. Вѣдь когда-нибудь надо же умирать, а раньше или позже, это — безразлично.
Амара снова вмѣшалась въ толпу и танцовала съ увлеченіемъ, дѣлая видъ, что не замѣчаетъ участливыхъ взглядовъ, какіе присутствующіе въ суевѣрномъ страхѣ украдкой бросали на нее. Въ полночь танцы прекратились, и въ залу вкатили громадную амфору, а Рахатоонъ сталъ наполнять густой пурпурной влагой кубки, которые раздавалъ новобрачнымъ. Тѣ, смѣясь, осушали ихъ, при громкомъ хохотѣ и пожеланіяхъ присутствующихъ.
Ардеа отошелъ въ сторону и молча наблюдалъ эту сцену. Вдругъ рядомъ съ нимъ появилась Амара съ кубкомъ въ рукахъ.
— Это особый напитокъ, которымъ угощаютъ только новобрачныхъ? — спросилъ Ардея.
— Это столѣтнее вино Сама — вино любви, которое пьютъ только на свадьбахъ. Отвѣдайте его, дорогой нашъ гость! Вотъ кубокъ.
Ардеа, не задумываясь, осушилъ чашу и чуть не вскрикнулъ. Ему показалось, что онъ проглотилъ огонь.
Когда онъ пришелъ въ себя отъ этого перваго впечатлѣнія, то увидѣлъ, что гости собрались вокругъ каждой пары для сопровожденія новобрачныхъ и постепенно уходили. Тогда Ардеа, въ свою очередь, простился съ хозяевами дома и направился въ свою комнату.
Амара исчезла.
Князь хотѣлъ лечь, но имъ овладѣло какое-то лихорадочное безпокойство. Кровь огнемъ разливалась по жиламъ, голова горѣла, а минутами ему даже трудно становилось дышать. Онъ боролся съ этимъ недомоганіемъ и, открывъ окно, сталъ жадно вдыхать свѣжій и ароматный воздухъ ночи.
Волшебная картина заволакивалась ночнымъ сумракомъ; освѣщенные разноцвѣтные дома постепенно темнѣли, и только бѣлесоватый, мягкій свѣтъ малой марсовой луны освѣщалъ снѣговыя вершины горъ.
Легкій шумъ привлекъ его вниманіе; онъ заглянулъ внизъ и съ удивленіемъ увидѣлъ, что у подножія башни кружится бѣловатое облако, которое затѣмъ быстро поднялось къ нему. Какъ описать удивленіе князя, когда въ облакѣ, поднявшемся до высоты окна, онъ узналъ Амару. Молодая дѣвушка взялась за карнизъ, легко и граціозно прыгнула въ комнату и рѣшительнымъ жестомъ спустила на окнѣ занавѣску.
Ардеа онѣмѣлъ отъ удивленія, глядя на нее. Никогда еще Амара не казалась ему такой прекрасной и обаятельной, какъ въ эту минуту. Въ складкахъ ея длиннаго и легкаго одѣянія обрисовывались чудныя формы. Большіе глаза возбужденно блестѣли, и нѣжный румянецъ горѣлъ на щекахъ, а на устахъ блуждала чарующая загадочная улыбка.
— Амара! Къ чему явилась ты сюда въ неурочный часъ искушать меня своей божественной красотой? Я тебя безумно люблю, но вѣдь я — только человѣкъ и могу забыть то, что предписываетъ мнѣ долгъ чести и благодарности за оказанное гостепріимство, — пробормоталъ Ардеа.
