Вера Крыжановская (Рочестер) - На соседней планете

Крыжановская Вера Ивановна (Рочестер)

На Сосѣдней планетѣ

I

Заходившее солнце освѣщало снѣжныя вершины Гималаевъ, одѣвая ихъ въ золото и пурпуръ. Послѣднiе лучи царственнаго свѣтила, согрѣвающаго и животворящаго мipъ, озаряли небольшую долину, затерянную въ горахъ и, точно стѣной, обнесенную высокимъ лѣсомъ и остроконечными скалами. Среди окружающей величавой и суровой природы долина казалась радостнымъ оазисомъ; здѣсь была собрана растительность всѣхъ поясовъ, и среди яркихъ цвѣтовъ роскошной тропической флоры проглядывала темная зелень сосенъ.

У подножiя крутой скалы громадной высоты стоялъ небольшой дворецъ индiйской архитектуры, ослѣпительная бѣлизна котораго еще рѣзче выделялась на темномъ фоне окутывавшихъ его садовъ.

Аркады, поддерживаемыя тонкими колонками, были вылѣплены подобно кружеву, такъ же какъ балконы и колоннады, окружавшiе всѣ три этажа этого чисто волшебнаго зданiя.

Кругомъ царила глубокая тишина. На большомъ дворѣ безшумно сновали слуги съ бронзовыми лицами и въ бѣлыхъ одѣянiяхъ, да разгуливали на свободѣ два слона, въ широкихъ золотыхъ ошейникахъ.

Съ другой стороны дома была терраса, выходившая въ садъ. Тѣнистыя деревья обрамляли ее, а передъ ней, вокругъ большого бассейна, въ которомъ билъ фонтанъ, раскинулись пестрые цвѣтники. Въ большихъ эмальированныхъ вазахъ посажены были рѣдкія растенія, въ ароматной тѣни которыхъ стоялъ столъ, а около него, на плетеныхъ изъ тростника креслахъ, сидѣло двое мужчинъ.

Одинъ изъ нихъ былъ индусъ, самаго чистаго типа, и на видъ ему можно было дать лѣтъ тридцать пять или сорокъ. Отъ него вѣяло чѣмъ-то страннымъ и чарующимъ. Сложенія онъ былъ удивительно стройнаго и нѣжнаго, а бронзовое лицо его подернуто было матовой блѣдностью; но ни въ этой блѣдности, ни въ худобѣ не было ничего болѣзненнаго. Напротивъ, въ каждомъ движеніи его гибкаго тѣла чувствовалась мощная сила, а въ большихъ черныхъ глазахъ свѣтилось столько жизни, воли и могущества, что даже трудно было вынести ихъ фосфоресцирующій взглядъ, который пронизывалъ и, казалось, читалъ въ самой глубинѣ души. На правильныхъ и рѣдко красивыхъ чертахъ его лица, обрамленнаго изсиня-черной, слегка курчавой бородкой, разлито было ясное спокойствіе.

Одѣтъ онъ былъ во все бѣлое, а голову его покрывалъ легкій бѣлоснѣжный тюрбанъ. Въ противоположность своимъ соотечественникамъ, любящимъ увѣшивать себя разными украшеніями, на немъ не было никакой драгоцѣнности, и только на длинномъ указательномъ пальцѣ его правой руки было надѣто золотое съ большимъ камнемъ кольцо; камень этотъ ослѣпительно сверкалъ и безпрестанно мѣнялъ цвѣта отъ синяго, какъ сапфиръ, до блѣдно-розового.

Противъ индуса сидѣлъ молодой человѣкъ, по внѣшности и костюму — европеецъ. На немъ были надѣты широкія брюки и шелковая куртка. Бѣлая рубашка изъ тонкаго полотна, отложной воротникъ которой открывалъ шею, была стянута у пояса краснымъ шелковымъ шарфомъ. Соломенная съ широкими полями шляпа лежала рядомъ, на табуретѣ.

Это былъ высокій, красивый юноша, худощавый и хорошо сложенный; его откровенный взглядъ и умная, добрая улыбка сразу располагали къ нему. Большіе глаза, съ длинными и густыми рѣсницами, были сѣро-голубоватаго цвѣта, а волоса на головѣ и бородѣ—свѣтло каштановые. Онъ былъ уроженцемъ сѣвера, судя по ослѣпительной бѣлизнѣ кожи всюду, гдѣ загаръ ея не коснулся.

Собесѣдники заканчивали завтракъ, состоявшій изъ риса, овощей, меда, фруктовъ и пирожковъ; собственно говоря, должную честь всему, находившемуся на столѣ, отдавалъ молодой европеецъ, запивая кушанье старымъ виномъ, тогда какъ его собесѣдникъ довольствовался кубкомъ молока, которое прихлебывалъ маленькими глотками, да небольшой горсточкой риса и нѣсколькими вѣточками винограда.

Въ данную минуту оба молчали. Индусъ не спускалъ блестящаго взора съ подвижнаго лица своего гостя, который глубоко задумался. Улыбка мелькнула на бронзовомъ лицѣ индуса, и онъ спросилъ, поставивъ кубокъ на столъ:

— Отчего, ученикъ мой и другъ, не задашь ты мнѣ вопроса, который такъ сильно занимаетъ тебя?

— Я боюсь показаться вамъ, учитель, слишкомъ любопытнымъ и нескромнымъ. Кромѣ того, я не знаю, позволено ли будетъ вамъ отвѣтить на мой вопросъ?

— Я вижу, что ты дѣлаешь успѣхи въ искусствѣ владѣть своимъ любопытствомъ и нетерпѣніемъ. Это прекрасное предзнаменованіе! Удержишь ли ты его, когда вернешься въ Европу, получивъ первую степень посвященія? Хватитъ ли у тебя мужества хранить свое знаніе для себя, и не ослѣплять окружающихъ опытами твоего могущества? — замѣтилъ съ улыбкой индусъ.

— Надѣюсь, что да! Изъ того немногаго, что я до сихъ поръ узналъ по программѣ начальнаго посвященія, я понялъ, что тщеславіе, — первый недостатокъ, отъ котораго слѣдуетъ избавиться, а скромность — первая добродѣтель, которую слѣдуетъ пріобрѣсть, если хочешь идти впередъ, — отвѣтилъ, краснѣя, молодой человѣкъ.

— Все это такъ! Но я не стану дольше мучить тебя и прямо скажу, что не считаю нескромнымъ твое желаніе знать, что дѣлается на другихъ планетахъ, хотя бы на Марсѣ, напримѣръ, о которомъ такъ много говорятъ у васъ въ данное время.

— Атарва! Вы хотите лишній разъ доказать, что читаете мои мысли, какъ открытую книгу, отвѣчаяна мой вопросъ, когда я не успѣлъ еще даже открыть рта? — взволновался молодой человѣкъ.

— Читать человѣческія мысли вовсе не такъ трудно, какъ ты предполагаешь, а въ данномъ случаѣ моя заслуга еще того меньше. Ты уже не разъ говорилъ мнѣ объ этомъ, и еще сегодня утромъ я видѣлъ какъ ты читалъ статьи по этому вопросу. Какъ видишь, немудрено было догадаться, что озабочиваетъ тебя. Я вотъ сейчасъ накормлю своихъ птицъ, а потомъ мы на свободѣ побесѣдуемъ о нашихъ сосѣдяхъ въ пространствѣ, — отвѣтилъ Атарва и, взявъ со стола блюдо съ зернами, направился на противоположный конецъ террасы.

Молодого иностранца, съ которымъ мы познакомили читателя, звали княземъ Андреемъ Шелонскимъ. Покойная мать его была въ свое время очень дружна съ Е. П. Блаватской, извѣстной основательницей теософическаго общества, и раздѣляла всецѣло убѣжденія своей знаменитой соотечественницы: сдѣлалась горячей теософкой и даже въ своемъ единственномъ сынѣ взрастила мистическое міровоззрѣніе; въ этомъ помѣхи ей не было. Овдовѣла она еще очень молодой и затѣмъ почти безвыѣздно жила за границей. Громадное состояніе матери дѣлало молодого князя вполнѣ независимымъ, и онъ, не избирая служебной карьеры, сдѣлался страстнымъ оріенталистомъ, а затѣмъ отдался изученію оккультизма и археологіи.

Благодаря выдающимся способностямъ и рѣдкой настойчивости, князь Андрей скоро сталъ настоящимъ ученымъ. Съ присущей русскимъ способностью усваивать чужіе языки, онъ легко изучилъ языки древняго востока, и такъ же свободно говорилъ на санскритскомъ, еврейскомъ и коптскомъ, какъ и на французскомъ, нѣмецкомъ и англійскомъ.

Смерть матери порвала связь его съ Европой, и онъ отправился путешествовать. Побывалъ онъ въ Египтѣ, Греціи и Ассиріи, а потомъ уѣхалъ въ Индію, гдѣ при помощи своихъ связей съ теософическимъ обществомъ, вошелъ въ сношенія со старымъ, ученымъ браминомъ и сдѣлался его ученикомъ. Индусъ заинтересовался пылкимъ, трудолюбивымъ и богато одареннымъ юношей, и однажды предложилъ князю познакомить его съ однимъ изъ таинственныхъ мудрецовъ, называемыхъ Махатмами, которые занимаются тайными науками и изъ глубины своихъ недоступныхъ убѣжищъ управляютъ, какъ говорятъ, судьбами всего міра. Вѣка протекаютъ надъ ними, не касаясь ихъ безконечно длящагося существованія.

Князь Андрей съ благодарностью принялъ это предложеніе и покорно подчинился всѣмъ мѣрамъ предосторожности, какъ потребовалъ браминъ.

Оба они уѣхали въ Сѣверный Индостанъ и нѣсколько дней странствовали по Гималаямъ. Затѣмъ, однажды вечеромъ, браминъ завязалъ князю глаза и повелъ въ подземелье, входъ въ которое такъ и остался неизвѣстнымъ Андрею.

Долгіе часы шли они по высѣченнымъ въ скалахъ коридорамъ, развѣтвлявшимся во всѣ стороны. Браминъ снова закрылъ ему голову шелковымъ капюшономъ, и они стали подниматься по узкой лѣстницѣ; когда же, наконецъ, князь почувствовалъ, что чистый, свѣжій воздухъ пахнулъ ему въ лицо и съ него сняли капюшонъ, то онъ увидѣлъ, что стоитъ въ саду, передъ дворцомъ Атарвы, а самъ ученый улыбаясь его привѣтствовалъ.

Три мѣсяца прошло съ тѣхъ поръ, какъ Андрей Шелонскій сдѣлался ученикомъ Атарвы, назначившаго шестимѣсячный срокъ на испытаніе, чтобы убѣдиться, обладаетъ ли онъ качествами, необходимыми для усвоенія дальнѣйшаго посвященія.

Отношенія между учителемъ и ученикомъ скоро потеряли натянутость, и магъ сталъ дружески обращаться съ Андреемъ, который сумѣлъ завоевать его довѣріе. Жадность Андрея къ ученію его забавляла, и Атарва шутя, называлъ его „научнымъ лакомкой“.