Глен Кук - Рейд
Всякий раз это сопровождалось небольшой, но долгой и яркой вспышкой, будто бы зажглась маленькая сверхновая. Линии спектра показывали мощную аннигиляцию АВ – водород. В операционном отсеке долго стояла тишина. Наконец Ларами спросил:
– Кто это был, командир?
– Мне не сообщили. Они никогда не говорят…
Он остановился. По роли он не может раскисать перед своими людьми.
– Сорок восемь душ, – размышляет Рыболов. – Интересно, сколько спаслось?
– Скорее всего нисколько, – говорю я.
– Скорее всего. Печально. Ныне мало верующих, лейтенант. Для духовного возрождения людям требуется встретить Его – и Смерть – лицом к лицу, как было со мной.
– Наш век – не век веры.
В течение четырех часов свободные от вахты люди помогали потрошить данные в поисках малейшего намека, что гибель клаймера – дело той фирмы. Ничего не нашли. Похоже на утечку АВ.
Командование клаймерного флота добавит наши данные к прочим сведениям и скормит большому компьютеру.
– Теперь это уже не важно, – говорит Яневич. – Он взорвался три месяца назад. Судя по нашему заданию – взглянуть до и после, – они перепроверяли что-то уже известное. Хорошо, что нам не нужно смотреть ближе.
– Там вряд ли есть на что смотреть.
– В этот раз нет. Иногда бывает. Они не все взрываются. Ни наши, ни их.
По шее пробежал холодок. Собственноличное изучение расстрелянного корабля не совпадает с моим пониманием приятного времяпрепровождения.
Ничего не происходит во всей Вселенной. Маяк за маяком, и ничего, кроме скучных и похабных приветствий от товарищей по эскадрилье, побывавших здесь до нас. Со своей неизменной сардонической улыбкой Старик высказывает предположение, что команда соперников взяла месячный отпуск.
Эта тишина ему не нравится. С каждым днем он все сильнее и тревожнее щурит глаза. И он не оригинален. Нервничают даже впервые вылетевшие на задание новички.
Первая настоящая новость извне. Второй клаймерный флот сообщает, что возле мира Томпсона, основного плацдарма боевых операций той команды против Внутренних Миров, собирается большой конвой. Второй флот не имел контактов в течение сорока восьми часов. Мы тоже.
– Те ребята, похоже, взяли отгул на целый год, – говорит Никастро.
Сегодня он второй вахтенный офицер, вместо Пиньяца. В оружейном отсеке хлопоты с гамма-лазером.
Я выдохся. После вахты я хотел понаблюдать, как Пиньяц командует. Придется это отложить. Ну и черт с ним. Где моя койка?
Второй клаймерный флот докладывает о встрече с охотниками, идущими к Внутренним Мирам. Никаких последствий. Даже на базах противника спокойно.
Патрульная зона вымерла Мы попали в мир кошмарных снов и охотимся за привидениями. Никто не хочет боя, но и мотаться в патруле страстного желания никто не испытывает. Начинаешь чувствовать себя космическим Летучим Голландцем.
Маяк за маяком. И все те же новости. Контакта нет.
Раз в день командир на час уводит корабль в ноль-состояние, чтобы не забылось ощущение клайминга. Большую часть времени мы крейсируем на экономичных скоростях с низким гиперсдвигом. Иногда переходим в норму, делаем ленивую поправку к скорости перед подходом к маяку. Работы немного.
Экипаж развлекается карточными играми, поисками эйдо и сочинением нескончаемых и раз от разу все более неправдоподобных вариаций на любимую тему. Если судить по анекдотам, судьбы Тродаала и Роуза сложились необыкновенно интересно. Я думаю, что они просто творчески позаимствовали слышанные в разное время ими истории. Им нужно поддерживать репутацию.
Время от времени мне удается пообщаться с этими людьми. Причем без особых ухищрений. Просто им скучно. А я – единственный неисследованный объект.
Дни складываются в недели, недели в месяцы. Мы уже тридцать два дня в патрульной зоне. Тридцать два дня без какого-либо контакта. В данный момент здесь три эскадрильи, и только что сформированная часть тоже уже в пути. Скоро уйдет с Тервина еще одна из старых эскадрилий. Здесь нас будет целая толпа.
Контактов нет. Есть шанс поставить рекорд самого долгого пустого патруля в новейшей истории.
Учебные тревоги не прекращаются. Старик всегда дает сигнал тревоги в неудобное время, становится в сторонке и наблюдает муравьиную суету. Только в эти моменты мы видим его болезненную улыбку.
Проклятие. Люди сломаются от скуки.
Угнетающая обстановка. Я не сделал ни одной записи за истекшие две недели. Если бы не чувство вины, я бы забыл, зачем я здесь.
По моим подсчетам, сегодня наш сорок третий день в патрульной зоне. Никто уже не считает. Какая разница? Вся наша Вселенная теперь – это корабль. Внутри всегда день, снаружи всегда ночь.
Если бы я хотел знать точно, посмотрел бы в блокноте квартирмейстера. Даже не вспомню, какой сегодня день недели.
Я оставлю это дело на черный день, когда мне понадобится настоящее большое приключение, которое заставит меня шевелиться.
Народ позарастал шерстью. Мы похожи на остатки доисторического военного отряда. Лишь Рыболов противится этой тенденции и продолжает следить за собой. Гладкие лица только у самых юных.
Инженеры выражают свое недовольство, отказываясь причесываться. Я единственный, кто регулярно обтирается губкой. И это, похоже, один из моих грехов. Очень много времени я провожу в своей койке и ни с кем не желаю делиться мылом. Я – владелец единственного на борту куска.
Странно то, что эти немытые животные большую часть свободного времени проводят за чисткой всех поверхностей, до которых можно дотянуться, каким-то раствором, мгновенно очищающим все щели. И все вокруг блестит. Парадокс.
Одно хорошо – нет ни вшей, ни блох. Я ожидал нашествия стад лобковых вшей, позаимствованных у неряшливых подруг.
Неустрашимый Фред пребывает в паршивом настроении. Ему скучнее всех. Целыми днями он где-то скрывается. Но он где-то здесь, и он не в духе. Выражает неудовольствие, оставляя пахучие кучки. Он мрачен, как командир.
Старика что-то беспокоит. И не только патруль. Началось же все еще до полета, еще до нашей встречи у Мери.
Это уже не мой друг времен Академии.
Я ожидал, что он истреплется на службе, что война его изменит. Война не может не изменить человека. Бой – сильное переживание. Сравнивая командира с другими одноклассниками, которых последнее время встречал, я вижу, насколько эти изменения радикальны. Только Шерон не так сильно изменилась. Шерон из «Беременного дракона» всегда жила внутри той, другой Шерон.
Некоторые перемены предсказуемы. Возрастание тенденции уходить в себя, большая замкнутость, большая мрачность. Эти черты всегда были ему свойственны. Напряжение и годы их усиливают. Но все-таки самое серьезное изменение – это слой горечи, скрытый за всеми обычными переменами.
Раньше он не был желчным. Наоборот, за его сдержанностью всегда было что-то игривое, эльфийское. Немного алкоголя или много уговоров – и оно проявлялось.
Что-то убило этого эльфа.
Как-то, где-то, пока мы не поддерживали связь, он испытал страшный эмоциональный удар. Он разбился, и вся королевская рать…
Дело не в карьере. По меркам флота, ему очень везет. Шутка ли, в двадцать шесть – полный командир. Скоро станет капитаном. Он может получить первую адмиральскую звездочку еще до тридцати.
Это что-то внутреннее. Он проиграл бой чему-то в самом себе. Чему-то такому, что он ненавидит и чего боится больше любого врага. Теперь он презирает себя за слабость.
Он об этом не говорит. И не будет. И все-таки мне кажется, он хочет. Он хочет выложить все кому-нибудь, кто знал его еще до того, как он сдался. Кому-нибудь, кто сейчас ему не близок, но знает его достаточно хорошо, чтобы показать дорогу домой.
Признаться, я был удивлен, что моя просьба о назначении на его клаймер была удовлетворена. Слишком много барьеров надо было преодолеть. Самым сложным, я ожидал, будет получить добро самого командира. Какому командиру нужно лишнее, бесполезное тело на борту? Но положительный ответ вернулся рикошетом. Теперь я, кажется, понимаю почему. Он хочет услугу за услугу.
Каково настроение у командира, таково и у всего корабля. Люди становятся зеркальным отражением своего бога – командира. Он это знает и понимает, что не имеет права ни на минуту выйти из роли. Это – железный закон корабля с тех пор, как финикийские мореплаватели впервые вышли в открытое море.
Необходимость играть роль делает проблему Старика куда более безнадежной. Он из кожи вон лезет, не давая скисать команде. И ему кажется, что это не выходит.
И потому сейчас он раскрыться никак не может.
Теперь я боюсь будущего не только по обычным причинам. Патруль получается до омерзения длинным. И он еще раз показал, что самый лучший экипаж клаймера, с высоким боевым духом, с отличным офицерским составом может начать разваливаться.
