Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж
Он вспомнил былые уроки на отмелях океана Альбарских Фей. Инструкторы водили туда новичков во время штормов равноденствия, чтобы научить их выстраивать внутренний покой среди бушующих стихий. Молодому У Паньли не раз случалось терять полностью чувство времени и, выныривая из озера Кхи, обнаруживать, что инструктор и одноклассники ушли в укрытие, оставив его на избитых ветрами и брызгами камнях. Промокший до мозга костей, но охваченный чувством безграничной завершенности, он присоединялся к ним в классе, не без легкого чувства превосходства — вполне законного после успешного испытания.
В самом сердце серной бури на него нахлынули те же ощущения, что на берегу океана Альбарских Фей: то же наслаждение, та же острая потребность отрешиться от истязающей его стихии, чтобы слиться с бесконечной безмятежностью, с изначальной энергией. Иногда он спрашивал себя: а не ополчилась ли против него иерархия монастыря за легкость, с которой он нащупывал и удерживал Кхи, не определилась ли его ссылка на Брадебент презренным чувством зависти к нему.
В метре перед ним из мглы возникла коричневая фигура — совершенно обнаженный абразз, с выкатившимися глазами, с искаженным ненавистью лицом. Он направил сдвоенный ствол своей винтовки в грудь У Паньли, который раскрыл рот и вложил в крик все свои ментальные силы. Ноги переломившегося от удара абразза подогнулись, и он рухнул всей массой на спину; от шока он спустил крючок своей винтовки. Гром выстрела ударил в барабанные перепонки У Паньли, которого словно дернули за правую ногу невидимые челюсти. Пройдя сквозь сапог, свинец застрял в его голени и малой берцовой кости. У Паньли окатило ледяным холодом с головы до пят, и он стиснул зубы, чтобы не издать стона. Он инстинктивно перенес вес тела на здоровую ногу и попытался сохранить контакт с Кхи. Потом быстро огляделся и увидел тени, лезущие через заборы и штурмующие фургон. Боль парализовала всю его правую сторону, а ступню залило кровью. Где-то слева от него раздавались выстрелы, сквозь желтый туман пробивались искрящиеся лучи. Он различал беспорядочные звуки рукопашной схватки, шумное дыхание бойцов, лязганье клинков.
Требовалось найти укромное место, чтобы перевязать рану и остановить кровь. Люди У Паньли были в состоянии за себя постоять, да и в любом случае он бы им не помог. Он захромал от фургона к невысоким домам. Мимо него, не обратив внимания, промчались две фигуры. У Паньли чуть не ударился о столб навеса, на котором, словно парус, раздувало ветром ткань и плетеную крышу. При каждом движении ногу дергало. В сапоги просочилась сера, и раны ожгло кислотой.
Приоткрытая деревянная дверь негромко билась о дверной косяк. Он как можно бесшумнее прокрался внутрь дома, отодвинув занавеску, отделявшую прихожую от главной комнаты, и услышал сардонический смешок, а за ним — приглушенный крик ужаса. У Паньли снял маску, потому что запотевший визор ничего не позволял разглядеть. В воздухе повис тяжелый запах крови, перебивавший серу, но дышать было можно. Когда глаза освоились с полумраком, он увидел сначала валяющиеся на грязном полу маску и кислородный баллон, а потом труп старухи, платье которой, задравшееся до талии, выставляло напоказ зияющую рану внизу живота. Он услышал громкие голоса в другой комнате. У Паньли снова спустился к озеру Кхи, в точку, где сходились энергии, затем, все еще хромая, пошел к одному из двух проемов в дальней стенке.
В комнате с той стороны, где только и было, что тюфяк да простецкий комод, он обнаружил вооруженного ножом мужчину, который угрожал молодой женщине в разорванном платье, с лицом, скрытым за плотным пологом черных волос.
— Я дам тебе попробовать моих ножичков, милашка! — приговаривал мужчина, непристойно виляя бедрами. — Я тебе пару разиков открою животик, и ты посмотришь, как сладко целуют мои клиночки!
Подобные повадки, нотки в голосе, жесты были хорошо знакомы У Паньли, который сперва никак не отреагировал на это зрелище — зрелище, не раз ему встречавшееся, и которое до сих пор не рождало в нем ничего, кроме смутного неодобрения с примесью брезгливости. Хотя сам он никогда не принимал участия в изнасилованиях и грабежах, но не мешал своим людям выпускать пар во время рейдов: «Время от времени, — говорил Жанкл Нануфа, — дикие животные должны питаться свежим мясом».
Мужчина загоготал, шагнул вперед и быстрым точным взмахом разрезал острием клинка платье на женщине, обнажив добрую часть ее живота и груди. Несмотря на густой шафрановый налет, покрывавший волосы и одежду мужчины, левантинец узнал Пузореза. У Паньли не примечал молодого сбарайца среди людей своей группы, и потому удивился его появлению в этом доме, в этой деревне. В выпученных глазах Пузореза плясали огоньки безумия, кончик языка метался, облизывая губы, а выпятившаяся шишка на штанах не оставляла места сомнениям в его намерениях. Вжимаясь в заднюю стену, женщина сделала шаг в сторону. Движение всколыхнуло ее волосы, и открылось лицо необычайной красоты и утонченности. Глаза женщины остановились на У Паньли, застывшем в дверном проеме и парализованном болью в ноге. Они были совершенно белыми, без радужек, но их взор не походил на тусклый взгляд слепой. Наполненные невыразимым ужасом, они обратились к нему с безмолвной мольбой.
В сознании У Паньли разом рухнула завеса, и перед ним встала вся чудовищность его бытия. Эти двадцать лет, проведенные на службе у торговца человеческим телом, от которой его воротило, предстали как предательство юности, как отречение от истоков собственной природы. Если безжалостная речь Жанкла Нануфы его вывела из оцепенения, то эти чистейшие белые глаза вернули его на путь души, обратили к его корням.
Пузореза насторожило выражение на лице его жертвы, он выхватил свой короткоствольный волнобой и резко развернулся. Его напряженное лицо расслабилось, когда он узнал Баньши:
— Боже! Ты меня до чертиков напугал!
Он указал на женщину движением подбородка.
— Я тут занят! Хорош улов, правда?
