Сергей Лукьяненко - Звёзды — холодные игрушки
— Я покупал эти камни на Сириусе, — уточнил я.
Видимо, мое честное слово его вполне удовлетворило. Алешка кивнул, покачивая на ладони пакет.
— Спасибо, дядя Петя. У меня теперь такая коллекция…
— Рад за тебя, — я вздохнул и сел на кровать. Прислушался — вроде бы сверху никто не спускался. Наверное, дед и рептилоид в курсе, что я вошел не один.
— Я побегу, — великодушно решил Алешка. — Вам же собираться надо… А куда теперь полетите?
— Не знаю.
— А…
— Привезу, — пообещал я. — Привезу тебе новый камень. Если там будут камни…
Алешка кивнул, и сжимая свой драгоценный пакет двинулся к дверям. Но вдруг замялся:
— Дядя Петя, у вас неприятности?
— С чего ты взял?
— Ну… кажется.
Я вздохнул.
— Слушай, Алешка… тебе приходилось делать то, что не хочется? Что кажется совсем неправильным?
Мальчик кивнул.
— Вот… мне сейчас приходится, — объяснил я.
— Вы же взрослый! — сказал Алешка с удивлением.
Я невольно рассмеялся.
— Это не помогает, поверь. Пошли, я тебя провожу до калитки.
Тирана в саду по прежнему не было. И в доме ведь не слышно было… Я слегка насторожился, но вначале все-таки довел пацана до ограды, а лишь потом прошел по саду. Никого.
А в прихожей меня уже ждали. Маша и Карел. Рептилоид взгромоздился на перила, и выглядел невозмутимым как всегда. Девушка стояла с пистолетом-парализатором в руках. Самое смешное, что и это меня уже не удивляло.
— Что это за мальчик? — резко спросила Маша.
— Не «что», а «кто», — обходя ее сказал я. — Сосед. Я ему сувениры порой привожу.
Маша схватила меня за руку. Прошипела:
— Да ты что, спятил, Петр? Нашел время в игрушки играть! Если бы он увидел Карела?
— То ты бы пальнула в него? — закончил я. Маша замолчала. — А потом Счетчик почистил бы ребенку память?
— Не твое дело! — девушка по-прежнему держала меня. И направила пистолет в мою сторону. — Ты рисковал всем! Андрей Валентинович…
Во мне что-то дрогнуло и сломалось. Я перехватил ее кисть, вывернул, заставляя выпустить пистолет. Карел начал пятиться вверх по перилам — молча, не отрывая от нас взгляда.
Несколько секунд Маша пыталась бороться, потом сдалась.
— Это мое дело, — сжимая ее кисти сказал я. — Это мой дом. Мальчик — мой друг. Андрей Валентинович — мой дед.
— Ты мешаешь… — сказала Маша. Сдавленно, словно я ее за горло держал, а не за руки. — Портишь все…
— Хочешь, испорчу все окончательно? — я улыбнулся. — Потребую, чтобы ты осталась на Земле?
Ее руки обмякли.
— Извини, — слишком уж быстро Маша это сказала. — Я испугалась за успех…
Я отпустил ее и пошел на второй этаж. Карел проводил меня мерцающими глазами, Маша стояла, растирая кисти.
Да что же происходит! Мой дом — уже не мой дом? Играем в заговорщиков? Ей к психоаналитику надо отправиться, а не в космос!
Не знаю, слышал ли дед нашу перепалку, дверь у него была полуоткрыта. Наверное, да. Но он ничего не сказал.
Великий шовинист сидел прямо на полу и пролистывал фотоальбомы. Пухлые семейные альбомы, из тех, что наводят ужас на несчастных гостей. Дед маленький, дед в институте, дед на стажировке в Штатах, дед с бабушкой… давно ее нет в живых… Дед с моим папой. Папа в армии. Папа с мамой… и мной в проекте… Я, голышом на пеленках…
Чего он взялся за старые фотографии?
При моем появлении дед резко захлопнул альбом.
— Все прошло нормально?
— Да. Я в экипаже «Волхва», послезавтра старт… Ты не видел собаку?
— Видел. Маша отвезла Тирана в питомник.
— Что? — завопил я.
— Маша. Отвезла. Пса. В питомник.
Дед с кряхтением поднялся.
— Петя, дом будет пустым. Через сутки его опечатают и начнут рыться в документах. Я не хочу, чтобы пес получил пулю, защищая наше барахло. Маша оплатила его проживание в питомнике в течении двух лет. Мы заберем его, вернувшись. Надеюсь.
Как всегда дед был прав. Но…
— Почему ты не сказал мне? Я бы с ним попрощался!
— Петя, нельзя оставлять кусочек души за спиной. Не нужны лишние прощания.
— Они не лишние… — у меня защипало в глазах. Ну да. Не оставляй ничего позади… Все равно останутся — Земля, Россия, дом… хитрый паренек Алешка, для которого я лишь источник сувениров. Я еще никогда не уходил, так четко зная, что могу не вернуться. Даже перед первым, тренировочным полетом в космос не дрейфил, как сейчас…
— Петр, собаке будет там хорошо. Неужели ты думаешь, я не переживаю?
Я через силу кивнул.
— Дом будут обыскивать, — продолжил дед. — Я уже сжег все свои бумажные документы и стер информацию на машине. Почисти свой компьютер тоже… если там есть что-то личное. Отформатируй диски, и лучше — несколько раз.
Его ноутбук и впрямь был включен, но экран оставался темным, лишь с парой строчек БИОСа. А в камине — очень много легкого, белесого пепла.
— Хорошо, дед.
— И возьми эти альбомы, — вздохнул дед. — Вынеси в сад. Сожги. В комнате не хочу, слишком много вони.
Он что, серьезно?
— Не хочу, чтобы чужие руки лапали наши лица, — сказал дед. — Ты уж прости старика. Пленки где-то есть, потом распечатаем все заново… если вернемся.
— Дед…
— Петя, прошу тебя.
Я колебался.
— Или мне самому тащить их в сад? — тонко закричал дед. — А? Самому?
…С грудой альбомов я вышел из дома. Маши внизу уже не было, и рептилоида тоже. Я оттащил альбомы в дальний угол сада, где в детстве жег костры и строил каждое лето шалаш. Бросил их на жухлую траву.
Что-то чудовищное в этом было, противоестественное. Человеку не стоило придумывать фотографии — зная, что порой их приходится жечь. С распахнувшихся страниц на меня смотрели лица — деда, родителей, меня самого, знакомых и незнакомых людей… Вот дед, еще нестарый, на каком-то конгрессе. А вот… надо же… с Даниловым! Совсем молодым, но каким-то сжавшимся, неловким, отводящим от объектива взгляд. Не любил я смотреть старые снимки — а зря.
Я достал из кармана спички, которые торжественно вручил мне дед, и тут взгляд упал на фотокарточку родителей. Со мной на руках. Уменьшенная копия той самой фотографии, что висит у деда в кабинете.
Нет уж!
Нагнувшись я надорвал пластиковый лист и вытащил фотографию. Она полетит со мной. Огню и так хватит пищи.
Под фотографией оказался сложенный вчетверо, пожелтевший от времени лист. Я вытащил и его, осторожно развернул — и сердце сжалось.
Это была вырезка из газеты. Статья под названием «Президент соболезнует… с борта „Боинга“». На черно-белой фотографии было какое-то железное месиво в овальной воронке, окруженной поломанными деревьями.
Правильно дед сделал, что не показывал мне этой газеты. Я отвел взгляд. Сглотнул пересохшим горлом тоскливый комок из боли и вины. Сложил листок, и вместе с фотографией спрятал в карман.
Горели альбомы плохо. Конечно, сплошной пластик. Пришлось сходить в гараж, и плеснуть на альбомы бензином. Я посидел у огня, грея озябшие руки, но дым был слишком едким.
Память — она всегда плохо горит.
Долго ли собираться, когда уходишь навсегда?
Чистое белье, пара рубашек… в полет все равно уходить в форме. Компакт-диск со всякой ерундой — юношескими стихами, начатым и заброшенным навсегда романом, какими-то письмами, записями любимых игр. Пара дисков с музыкой. Жаль будет, если при обысках «потеряют» мою коллекцию. Впрочем, там в основном классика, а не попса, может и уцелеет…
Все уместилось в дипломате, как обычно. Когда уходишь на день и когда уходишь навсегда — имущество теряет смысл. Это не поездка на курорт.
Я поднялся наверх и попрощался с дедом. Если все будет нормально, то завтра мы увидимся. Дед продолжал рыться в своем хламе. Я хотел было сказать, что нашел вырезку, потом передумал. Ему тоже тяжело вспоминать.
Внизу меня ждала Маша, и на этот раз — без пистолета.
— Хотела извиниться, — начала она.
Я стоял по-дурацки, на ступеньках, нависая над ней. Но обходить девушку было бы не тактичнее.
— Да ерунда, — пожал я плечами. — Ты извини. Я вспылил.
— Просто я очень переживаю за успех операции, — сказала Маша. — Обидно, если все сорвется из-за ерунды… извини, в общем.
— Ты очень хорошо относишься к деду. Маша, вы давно знакомы?
Она замялась.
— В какой-то мере. Я обучалась под эгидой Фонда Хрумова. Так что твой дед платил за мое обучение… за все, в общем, платил. Но дело совсем не в этом!
— Понимаю, — я коснулся ее плеча. Почему-то мне казалось, что такой, товарищеский жест, ей понравится. — Все нормально. Встретимся в Свободном.
Маша кивнула.
— Береги деда, — попросил я, и вышел из дома.
Автомобиля еще не было, но возвращаться не хотелось. Хотя бы потому, что нам с Машей больше нечего друг другу сказать. Пока — нечего. Я прошел по саду, непроизвольно высматривая Тирана, вышел за ворота.
