Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова
Пылала ли она настоящей ревностью или только кривлялась, ему было всё равно. Даже повеселила мысль о самой возможности сделать Азиру своей, как она выразилась, привязанностью. Такого и в прошлом не случилось, а теперь-то… Её раскрасневшееся лицо, утратив шутовскую весёлость, приобрело вдруг вид откровенной ярости. Она так и не дождалась того, к чему привыкла со стороны тех, на ком отрабатывала свои приёмы сексуальной экстремистки.
Рудольф слонялся по отсеку, словно находился тут один. Она же, забравшись в кресло ногами и уже из него вскарабкавшись на стол, как кошка чуть ли не замяукала, зашипела от злости. Глаза искрили, как оголённый провод. Она задрала клинья своего подола до самых ушей, явив всё своё возможное непотребство, то самое «высокое искусство» зияющей бездны. Именно там она и обитала уже давно, являясь её жрицей, её живой маской для жаждущих взглянуть этой самой бездне в лицо.
— Хо-хо — отлично? — прошептала она свою нелепую присказку с наигранным изнеможением, приглашая его приступить немедленно. Она опустилась на колени, чтобы облегчить ему доступ к себе, грудью елозя по столу, с которого сбросила всё угощение на пол. Резкие ароматы тропических цветов забили Рудольфу носоглотку, словно женщина впитала в себя огромную оранжерею, где концентрация чуждых запахов кажется едва ли не токсичной. И тем не менее, все его ощущения были притуплены, и зрительные, и обонятельные. Даже слушая её намеренно оскорбительную исповедь, он был равнодушен и к ней, и к её речам, пребывая в частичной отстранённости от того места, где находился с купленной шлюхой. Основной же частью своего сознания он был там, где продолжал созерцать фею- жемчужину в её причудливой, пусть и захламлённой отчасти, но бесподобной прозрачной комнате — шкатулке.
Через туман собственных размытых грёз о Нэе он увидел, как Азира встала на стол ногами, как жадно живая покупка разглядывает его, к чему-то прицеливаясь в нём, словно ища уязвимое место и удобный момент — для чего? Уловив его внимание, она опять повернулась к нему спиной и, прогнув поясницу, открыла полушария своих ягодиц, ожидая, что распалённый самец прильнёт к её зазывающему сокровищу. Но вызвала лишь приступ почти физиологической тошноты. Он приблизился в намерении взять её в охапку и сбросить в хозблок, чтобы там заблокировать до утра, до приезда муженька и сутенера в одном лице, вернее в одной морде. А там и сдать её ему в руки за пределами стен ЦЭССЭИ. Произошедшая сцена подействовала как удар меж глаз. После тончайшей любви в сиреневом кристалле с нимфеей, чей уникальный телесный аромат не могли заглушить и колдовские духи, эта девка была подобна смраду открытой канализационной ямы, куда он не мог уже нырнуть после райского цветника.
Как ни была она стремительна, а он частично заторможен, он уловил тот момент, когда она изготовилась к прыжку. Он стоял к ней вполоборота, и это ввело её в заблуждение. Тварь никогда не напала бы открыто, только исподтишка и выждав миг беспомощности. Её, похоже, к подобным зловещим трюкам готовили профессионально. Она молниеносно вытащила из складок своей сшитой для соблазна тряпки острый маленький нож. Искусно тая его в ладони и маскируя будто бы оборвавшимся блестящим браслетом, та, кто была когда-то всего лишь танцоркой и бродяжкой по «аристократическим» свалкам, прыгнула как акробат, оттолкнувшись от кристаллической поверхности стола. Привыкнув иметь дело с неподготовленными людьми, она не просчитала, да и не могла этого, его мгновенной реакции на свой кошачий прыжок. Он сшиб её в воздухе, выбив явно отравленное орудие. Яд в миниатюрном клинке был излюбленным трюком наёмных убийц. С грохотом, удивительным для столь худощавого и мелкого тела, она растянулась плашмя и взвизгнула. Замерев, как обнаруженная ящерица, женщина, носившая прежде имя Азиры, едва он подошёл к ней, вцепилась зубами в его ботинок. И эта её зверская злоба всё и решила. Он приподнял носком ботинка искажённое безумием лицо за округлый и такой женственный подбородок. Если бы она заплакала, стала умолять о пощаде, он ни за что не тронул бы её. Всё выяснил бы и, возможно, отпустил. Но недаром она напоминала рептилию, в ней не было ни женской слабости, ни желания признать себя побеждённой.
Едва он поднял её, как она вывернулась и кинулась к валяющемуся у кресла трёхгранному ножу. Тонкой, но мускулистой и тренированной рукой она принялась махать невероятно ядовитым жалом. Достаточно было малейшей царапины на обнажённом участке кожи, а Рудольф был в спортивной майке, открывавшей его руки до плеч. Яд подействовал бы не мгновенно, но неотвратимо, вызвав паралич нервных синапсов. Пришлось выбить нож ударом ноги в защитном ботинке. Ушибленная в её хрупком запястье кисть руки обвисла как тряпочная, а человекообразная рептилия вместо естественного крика боли издала свистящее шипение, как и положено рептилии. Какое же было везение в том, что, вернувшись с патрулирования в горах, он поленился переобуться. И тогда она, войдя в зверский экстаз битвы с превосходящим противником, не замечая уже понесённого ущерба — травмированного запястья, ушибов от падения на пол, подлетела с намерением вцепиться неповреждённой рукой в его лицо, острыми, заточенными пикой и твёрдыми ногтями целя в глаза. Поэтому он и ударил её в солнечное сплетение, не имея намерения убивать, а только отключить её. Но упав вторично, она уже не дышала. Оскаленный рот с губами, покрытыми пузырящейся обильной пеной, вытаращенные глаза и распалённое лицо остывали в выражении безмерного удивления. Последняя конвульсия выгнула её грудь, и она застыла навсегда.
Яд, проникший в порез, нанесённый ей самой себе маленьким отточенным ножом, подействовал через несколько минут, что означало его очень высокую концентрацию, чтобы убить наверняка. Она утратила привычное, наработанное длительными тренировками и жестокое хладнокровие, попав в водоворот собственных бешеных эмоций. Никаких наркотических веществ она не принимала, зная, зачем прибыла сюда, а только разыгрывала перед ним спектакль одурманенной нимфоманки. И не просчитала силы своей застарелой ненависти, вырвавшейся бесконтрольно, внезапно давшей зверскую силу и также внезапно лишившей отточенного преступного умения.
Это было плохо, потому что заказчик остался неясен. Но таковым мог быть лишь один недочеловек — член Коллегии Управителей Паралеи Ал-Физ, тот самый Ал-Физ, кто и был отцом девушки-аристократки Олы — Физ. По-видимому, Чапос и обвинил Рудольфа в её совращении, имея свой расчёт на его
