Лидия Конисская - Чайковский в Петербурге
Проведя в Петербурге пасхальные праздники, как этого очень хотел его отец, Петр Ильич уехал к сестре на Украину.
В сентябре он получил из Петербурга от брата Анатолия тревожную телеграмму: у того неприятности по службе, он готов бросить ее, присутствие старшего брата необходимо.
Чайковский прерывает свой отдых и в тревоге спешит на помощь. Однако все оканчивается благополучно, Анатолий взволновал брата напрасно.
Петр Ильич так любил своих родственников, особенно братьев, сестру и ее детей, что все их горести, их болезни совершенно выбивали его из колеи.
В эти же дни Александра Ильинична, которая привозила в Петербург свою дочь Наталию (Тасю), чтобы отдать ее в пансион, уезжает обратно в Каменку. Это вызывает новые волнения у Петра Ильича:
«Вчера же происходило очень измучившее меня нравственно расставание сестры с Тасей. Сестра уехала в Каменку усталая, измученная и истерзанная, а бедная Тася так жестоко плакала и тосковала, что было истинным терзанием смотреть на нее.
Ночь провел скверную. Встал с сильнейшей головной болью. Погода отвратительная. Мне кажется, что все совершающееся вчера и сегодня — какая‑то мрачная фантасмагория.
…Сейчас был у Таси. Заведение и начальница, у которой Тася пансионеркой, мне понравились. Тася относительно весела. Спала хорошо. Это меня очень утешает».
Письма этой поры дышат тоской и досадой:
«Мне очень трудно изобразить то смутное состояние души моей, которое ни на миг здесь не проясняется… Так действует на меня этот резкий переход от деревенской жизни к петербургской суматохе.
…Брат Анатолий переехал теперь на новую квартиру, и мы живем среди невообразимого хаоса. Это обстоятельство еще больше расстраивает меня. Я так непривычен к такой неровной, беспорядочной жизни. Вчера я ездил в Павловск на симфонический вечер.
…Новый мой адрес: Надеждинская, д. № 4, кв. № 4.
…У Анны в институте тоже бываю очень часто.
…По вечерам часто посещаю оперу, но испытываю мало удовольствия. Совершенная невозможность укрыться от бесчисленного количества людей, меня знающих, смущает и тяготит меня. Как я ни прячусь, а всегда находятся услужливые люди, отравляющие удовольствие слушания музыки своими любезностями».
Близился конец пребывания Петра Ильича в Петербурге.
Незадолго до отъезда он побывал у Направника и отдал ему либретто «Орлеанской девы» для передачи в дирекцию императорских театров.
Направник выказал большое участие, но предупредил, что в этом сезоне опера не пойдет. Впрочем, советовал партитуру представить в дирекцию как можно скорее.
Несколько слов об этой опере. Окончив к концу января 1878 года «Евгения Онегина», Чайковский снова начинает думать об оперном сюжете. Настроение его в то время продолжает быть тревожным. Если внимательно просмотреть его письма к Н. Ф. фон Мекк, написанные в это время, чувствуется, как остро он переживает неустроенность и трудность жизни большинства людей. Если раньше он выражал в своих произведениях трагизм борьбы за счастье человека, сейчас он ищет сюжета, сочетающего в себе, как писал А. С. Пушкин, «судьбу человеческую» и «судьбу народную».
После долгих поисков он останавливается на драме Шиллера «Жанна д’Арк». Еще в детстве композитор был увлечен образом юной французской героини. Когда ему было только шесть лет, он даже сочинил про нее стихотворение «Героиня Франции».
Теперь Чайковский решил сам создать либретто для оперы. Он выписал много книг, внимательно изучал историю Франции. За основу была взята драма Шиллера в переводе Жуковского, в которую композитор внес много изменений.
К августу 1879 года композитор закончил оперу. Идея воплотить в музыке картины судеб народных и судьбы героини Иоанны д’Арк — орлеанской девы — блестяще удалась ему. Особенно рельефными и впечатляющими оказались монументальные хоровые сцены и, разумеется, развитие музыкальных характеристик героев.
Еще одну томительную неделю провел Петр Ильич в Петербурге — в октябре 1879 года перед отъездом за границу.
Петр Ильич так устал на этот раз от пребывания в Петербурге, что не нашел в себе силы съездить в Москву на премьеру своей Первой сюиты, написанной им на Украине, о чем сообщил 8 ноября Н. Г. Рубинштейну, и затем уехал в Италию.
В январе 1880 года в Петербурге скончался на восемьдесят пятом году отец Чайковского — Илья Петрович. Похоронили его на Смоленском кладбище. Композитор в то время был еще за границей. Родные из Петербурга просили его не приезжать на похороны: он все равно не мог бы успеть.
В марте Чайковский приехал в столицу, главным образом для того, чтобы встретиться с братом Анатолием.
Первый раз приехал он в Петербург, где уже не ждал его отец. «Был сегодня у моей мачехи, — пишет он Надежде Филаретовне. — Невыразимо грустно было видеть эту столь знакомую квартиру без ее главного жильца. Что за чудесные женщины бывают на свете! Мачеха моя, жизнь которой с 84–летним стариком была сопряжена с большим утомлением, — погружена в безысходное горе! Только женщины умеют так любить. Я вынес из посещения много грустных, но и отрадных ощущений».
«Вчера я был первый раз на могиле отца.
Покамест на ней только скромный деревянный крест. В скором времени мы поставим на ней уже заказанный памятник».
Могила И. П. Чайковского не сохранилась.
В этот же приезд Чайковский заходил к В. В. Бесселю в его магазин–контору, помещавшуюся тогда на Невском проспекте в нижнем этаже дома № 58 (теперь это д. 66), против Аничкова дворца. Бессель был издателем и собственником некоторых произведений композитора. На этот раз разговор шел о Второй симфонии, подлиннник которой хотел взять Петр Ильич для переработки.
Постепенно, как обычно во время пребывания в Петербурге, жизнь Петра Ильича становится беспокойной и суетливой. Необходимо идти к Направнику, но Чайковский долго колеблется.
«Идти нужно, а не хочется, ибо я его боюсь, — не знаю почему. После мучительного колебания решил не идти и пошел домой.
…Сегодня утром… получается письмо от Направника, сообщающее мне, что великий князь Константин Николаевич приглашает меня сегодня обедать…
…Мучительное и долгое колебание: наконец, решаюсь написать, что сегодня не могу…
…Расстроенный этим, иду гулять… перехожу по мосткам Неву по направлению домика Петра Великого. Ветер дует немилосердно, мороз порядочный, небо серо. У Спасителя застаю молебен. Молящиеся женщины, запах ладана, чтение Евангелия — все это вливает в мою душу несколько спокойствия… Опять перехожу Неву.
…Дома пробую заниматься, но меня клонит ко сну до того, что я бросаюсь на постель, тотчас же засыпаю».
Постепенно у Чайковского появляются новые хлопоты.
«В настоящее время, — пишет он, — у меня кроме разных других забот появилась еще одна, требующая очень напряженного внимания. Юргенсон доставил в дирекцию театров клавираусцуг моей оперы (речь идет об «Орлеанской деве». — Л. К.). Оказывается, что копия сделана крайне небрежно и переполнена безобразными ошибками.
Направник просил меня заняться ее пересмотром. Целый день сегодня я просидел над этой ужасной и утомительной работой. Скоро должен решиться вопрос, пойдет ли моя опера в будущем сезоне, и меня разрешение его приводит просто в ужас. Я далеко не уверен, что решение вопроса будет для меня благоприятное. А сколько мне для этого дела придется прожить тяжелых минут».
И к брату Модесту:
«Я приношу ради оперы большие жертвы. Дошло до того, что по совету Направника я делаю визиты!!!
…Вчера я был приглашен в Квартетное общество, где играли Ауэр и Давыдов мой 2–й квартет, и мне была сделана овация с поднесением венка. Это очень лестно, — но боже, до чего я устал».
«…Я посетил несколько тузов театрального мира. Из всего, что они говорили, я выношу впечатление, что в мою пользу веет откуда‑то благоприятный ветер и что оперу, кажется, дадут».
Конец марта Чайковский все еще в Петербурге. И чем дальше, тем больше вовлекается он в круговорот столичной жизни.
Общение с чуждыми ему людьми ненавистно Чайковскому. Иногда он должен посещать их только потому, что им интересно видеть в своем салоне прославленного композитора. Он пишет по этому поводу брату: «Не могу отделаться от этих аристократов, пониманию которых недоступна мысль, что человек может не считать для себя величайшим счастьем знакомство с ними!»
Письма становятся все короче, и жалобы на образ жизни, ненавистный ему, звучат все чаще.
«Жизнь моя здесь положительно ужасна! Нет никакой возможности хоть на полчаса быть одному…
Сейчас иду на репетицию моего концерта».
Это был концерт из произведений Чайковского, сбор с которого поступал в фонд стипендий нуждающимся студентам Петербургской консерватории.
