Евгения Федорова - Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)
— Руку залечили, — отвечая на мой вопрос, стал перечислять Стас. — Перелом у девочки был примерно как у тебя, только со смещением, открытый. Натерпелась бедняжка, пока помощь подоспела. Крови, правда, немного потеряла, но у страха глаза велики. Ей казалось, она сейчас от кровопотери умрет. Ты знаешь, вас довольно быстро вырезали, Яр сказал — через пару минут после того, как ты отключился. На Нуарто очень оперативно сработали. В несерьезном подходе их не обвинишь. Организовано, иначе не спасли. Я видел, как тебя выносили. Считай, мертвого. Кусок обшивки отпилили, который тебя проткнул, боялись тронуть, чтобы ты совсем не умер…
— Стас!
— Ну да, Кортни, я помню. Еще ей пластику губы сделали, она здорово личиком приложилась. Наташка оказалась в твоем кресле как в коконе. Она низенькая, макушкой до верха не доставала, и когда потолок обрушился, сминаясь, кресло на жесткий каркас его приняло, накренилось и на бок легло. Наташка в нем пристегнутая так и осталось. У нее ни единого ушиба, только общее сотрясение. Я боялся этого удара, боялся внутренних кровотечений и разрывов — нас всех тряхнуло жестко — но все вроде обошлось. Система гравитации работала и частично скомпенсировала удар, иначе нас всех на переборки бы намазало.
Ферди оказался по другую сторону от отвалившейся плиты, которой тебя чуть не убило. У него ожоги от оплавившегося пластика, он от удара не сразу в себя пришел, грудь чуть не спек всю. Но тоже ничего, ожоги — дело поправимое.
Манри я в капсулу безопасности успел запихать, он больше и не пострадал. От удара у многих сосуды полопались, у Вельсома было кровоизлияние в мозг, в кому впал, но его быстро откачали. Теперь не так, как раньше, вчера уже вышел из госпиталя.
В остальном ушибы, ссадины, еще пара переломов ребер от удерживающих ремней.
Все, кто был на верхней палубе, пострадали только от удара, корпус Шквала выдержал, уцелевшие системы отстрелили двигатели и реакторы. Больше всего досталось именно рубке, и ты ведь знал, когда сажал корабль, что так и будет…
Эти слова Стаса не требовали подтверждения в своей трактовке, но голос все же спрашивал и я ответил:
— Знал, конечно. Боялся, что там никто не выживет, и приказывал убраться, но они все отказались. Заупрямились как бараны, но если честно, Фердинанд мне очень помог. Когда разрываешься между приборами, сложно уследить за всем, а он как хронометр — высота, крены, углы. Все проговаривал.
Я вздохнул, вот ведь как вышло. И спросить решился:
— Зрение опять потерял, это навсегда?
— А что, никого больше видеть не хочешь? — с сарказмом спросил Стас. — Стыдно?
— Нет, не стыдно, — вспылил я. — Ты нас забыл, когда мы к Нуарто за помощью летели против андеанцев?
— Ничего я не забыл, Антон, — хмуро отозвался дядя. — Я тебе никогда не прощу, что нашими жизнями вот так бездумно рискнул, а потом все бросил. Победу отдал другим. Но, черт возьми, пусть все знают: я горжусь тобой. Хочется верить, мое вмешательство в твое воспитание было благотворным!
— Ну да, я теперь Рахманинова знаю, — подначил я дядю. Мне было и смешно, и приятно и немного неловко.
— Глупые у тебя шутки, Доров, — я почувствовал, как рука Стаса легла мне на плечо. У меня был жар — пальцы показались ледяными. — Как только препараты отпустят, вернется твое зрение. С момента посадки третьи сутки только. Так, как тебя потрепало, за один день даже на Нуарто не встанешь на ноги. У тебя на боку шрам уже рубцуется, но организм не обманешь.
— Стесняюсь спросить: мы Сафари то продули?
— А как же? — казалось, Стас удивился. — Продули Иунозенерику, их гибнущей планете уже монтируют новую орбитальную станцию.
— Вот как…
— Он приходил к тебе, ты без сознания валялся. Долго стоял, смотрел, ничего не сказал. Словно запомнить пытался. Потом ушел.
— А Наташка приходила?
— Нет, — мне показалось, Стас печально покачал головой.
— Значит, не заслужил, — я разочарованно вздохнул.
— Мне кажется, тем, что ты пересадил ее в свое кресло, твои грехи искупаются, — сказал дядя задумчиво. — Если бы ты ее не выгнал из-за консоли, этим обрывком железяки располосовало именно ее. Ребенка бы не удалось сохранить, да и жизнь ей. Потому что она тебя слабее…
— Если бы я ее не выгнал из-за консоли, то и корабль не посадил. У меня капитанское управление все выгорело при взрыве…
— Как кстати, — с каким-то непонятным намеком сказал Стас. Я не понял, о чем он. Мысли путались, все равно не получалось думать с полной ясностью.
— До сих пор никто понять не может, как ты Шквал посадил, — звучно почесав кожу, сказал Стас. — Каким-то чудом спас нас всех. Даже Натали мне сказала, что видела… будто магию. Ты нас всех чуть не убил, а потом спас…
— Да не я вас спас, — с раздражением проворчал я. — Рик нас всех спас.
— Что? — опешил Змей.
— Не укладывается в голове, да? — я устало облизал губы. — Дай попить, а?
— Опять похмелье, не умеешь пить…
— Не буду!
Стас хмыкнул, поднес мне к губам холодный край стакана, поддержал голову, пока я пил. Руки обе словно отнялись, я только пальцами мог пошевелить и то сразу накатывал жар.
— Так как же нас всех Рик спас? — дождавшись, когда я снова откинусь на подушку, уточнил дядя.
— Ты только не рассказывай никому, ага? — попросил я. — Хочу сам героем быть…
— Камеры, Доров, — привычно напомнил Стас.
— Как, они все еще здесь? — трагически испросил я. — Ну и черт с ними. Пусть все знают. Когда я на ККЧП провожал его… Рик мне совет дал, велел запомнить. Левый маршевый на сто сорок. Я не понял даже, о чем он, но все равно его слова у меня в голове крутились. Когда мы на третьем уровне разворачивались за буем, я еще подумал, что он это имел в виду. Я ведь тогда совсем не представлял, по каким законам будет двигаться Шквал, если я начну тяги менять…
— И ты?..
— И я подумал, что сто сорок на двигатель разнесут его к чертям собачьим, и не стал рисковать. В подпространстве не до экспериментов. И все получилось! А потом, когда мы падали на Нуарто, крен на правую сторону был, поверхность рядом, и я вдруг вспомнил! Взрыв! Если подорвать двигатель, он ведь изменит нашу траекторию. Пока буду подавать мощность, нас повернет, боком полетим, или вовсе развернет, тогда скорость упадет. А двигатель если повезет, взорвется так, что нас приподнимет и выровняет. Чистое везение, но все лернийцы рассчитали! Или Рик сам, уж не знаю! Так что он нас всех спас…
— Нет, — отказался твердо Стас.
— Что «нет»? — удивился я.
— Не он нас спас, а ты. Именно ты, капитан Шквала, смог правильно распорядиться доставшейся тебе информацией. Именно ты вовремя перегрузил двигатель, ты и никто иной, посадил на Нуарто это раздолбанное корыто!
— Что, хана моей яхточке? — сочувственно спросил я, хотя не понял, кому я сейчас сочувствую.
— Да нет, двигатели починят, реактор отброшенный цел, он закапсулирован. Нуарто обещает за свой счет навесить тебе новые движки, они что-то расщедрились…
— Не понимаю, с чего бы это. Хорошие прибыли с реалити шоу?
— Возможно, нам еще ничего не показывали, но предупредили, что до подведения общих итогов гонки камеры от нас не отстанут. Обещали устроить награждение, когда все члены экипажей встанут на ноги.
— А что, — я помолчал, но решился, — если бы буй не попал к Иунозенерику, мы бы победили?
— Так, да, — согласился Стас, что было логичным. Если Сетра пришла первой, обойдя нас, значит, мы действительно были фаворитами.
— А что Сатринг? Его корабль каким пришел?
— Сошел с дистанции, даже не заглянул в третий уровень, мы с Сетрой уже единственный буй поделили. Но он тоже приходил.
— О, господи, только не это. Тоже молчал?
— И вовсе не смешно. Сатринг принес тебе букет белых цветов, чтобы поправлялся. Сейчас ты их не видишь, когда придешь в норму, у тебя тут у кровати. Похожи на белые лилии, сказал, какие-то Лионы.
— Ах, да, — согласился я. — Много мне чести, цветы из его любимого сада.
— Не знаю, много или мало. Он сказал, что ты познал душу бездны и теперь понимаешь, как можно распорядиться этими цветами. Звучит интригующие, знаешь, о чем он?
Я криво улыбнулся, вспомнив схожие слова про бездну, сказанные мне когда-то титрином.
— Не представляю, о чем это он.
— Ну и ладно, — легко отступил Стас. — Отдыхай, а то ты столько вопросов задал…
— А кто еще приходил?
— А кого бы ты хотел видеть?
— Что у тебя за привычка меня провоцировать? — взвился я.
— Никто больше не приходил, кому ты нужен…
Я вздохнул, подумал о рыжей и промолчал.
Сам не заметил, как уснул.
Новое пробуждение было совершенно другим, словно после приятного послеобеденного сна, когда вялость еще не отступила, но эта вялость приятная, мягкая, напоминающая об отдыхе.
