Вера Крыжановская (Рочестер) - На соседней планете
— А развѣ онъ не можетъ завести себѣ возлюбленную?
— Можетъ, если найдетъ; но только ему такой не найти. Не потому, что всѣ женщины будутъ избѣгать его, а потому, что у ассуровъ, какъ они ни дики, нѣтъ проституціи.
Послѣ нѣсколькихъ дней пути наши путешественники достигли гористаго участка, гдѣ находились копи. Видъ этого уголка напомнилъ Ардеа его далекое отечество. Животныя, на которыхъ они пріѣхали, напоминали большихъ муловъ. Узкая и каменистая дорога змѣей вилась между пропастями и остроконечными скалами. Въ довершеніе сходства растительность была зеленаго цвѣта, — правда, темнаго или синеватаго, — но все-таки не краснаго или коричневаго, какой онъ видѣлъ до сихъ поръ.
Дорога заканчивалась плоской вершиной, на которой стояли массивныя ворота, представлявшія входъ въ шахты.
Сторожъ ввелъ ихъ въ темную комнату, гдѣ они перемѣнили свое платье на легкія, бѣлыя рубашки. Затѣмъ, войдя въ боковую дверь, они очутились въ настоящемъ лабиринтѣ галлерей, которыя расходились по всѣмъ направленіямъ и терялись изъ виду. Надъ входомъ въ каждую галлерею была надпись, какой націи она принадлежала. По галлереямъ ходили служащіе при копяхъ, наблюдавшіе за работавшими тамъ ассурами. Мѣстами галлереи образовывали обширные гроты.
Весь этотъ подземный міръ ярко освѣщался электрическими лампами, и тамъ стояла удушливая жара. Всѣ рабочіе работали нагими, и Ардеа, несмотря на свой болѣе чѣмъ легкій костюмъ, обливался потомъ.
Въ одномъ изъ гротовъ, гдѣ работало человѣкъ двадцать ассуровъ, подъ наблюденіемъ нѣсколькихъ раваллисовъ, Сагастосъ обратилъ вниманіе князя на отверстія въ скалѣ, откуда медленно, тонкими струями стекала въ большіе пріемники полужидкая масса, одна — блѣдно-желтаго, другая — золотисто-желтаго, а третья, наконецъ, оранжево-желтаго, почти краснаго цвѣта.
— Это золото, — сказалъ Сагастосъ. — Оно твердѣетъ только послѣ того, какъ его охладятъ въ родниковой водѣ, которая холодна, какъ ледъ, и имѣется здѣсь въ изобиліи. Твердость золота находится въ зависимости отъ того, сколько времени держатъ массу въ водѣ. Для произведеній искусства, напримѣръ, употребляютъ мягкое золото, что крайне облегчаетъ работу. Затѣмъ готовую уже вещь, вмѣсто воды, погружаютъ въ особый химическій составъ, въ которомъ она также твердѣетъ, не теряя своего блеска.
Въ другихъ гротахъ и галлереяхъ Ардеа видѣлъ, какъ текли серебро, мѣдь или другіе металлы, а также какое-то неизвѣстное вещество, необыкновенной красоты. Прозрачное, какъ хрусталь, и блестѣвшее, какъ брилліантъ, оно несло въ своей кристаллической массѣ драгоцѣнные камни всевозможныхъ оттѣнковъ, имѣвшіе геометрическую форму, какъ снѣжинки.
— Изъ этого вещества дѣлаютъ кубки, вазы, статуэтки и другія вещи, которыя затѣмъ твердѣютъ и пріобрѣтаютъ чудный видъ, — объяснилъ Сагастосъ.
— Впрочемъ, — прибавилъ онъ, — вы сами увидите и даже будете обладать такими вещами во дворцѣ, который мы хотимъ отдѣлать для васъ со всею роскошью, какую только можетъ дать наша планета.
— Какъ вы всѣ добры ко мнѣ! Чѣмъ я буду въ состояніи хоть когда-нибудь выказать вамъ ту благодарность, какая наполняетъ мою душу? — съ волненіемъ сказалъ Ардеа.
— Дорогой другъ! Тщеславіе побуждаетъ насъ блеснуть передъ жителемъ Земли произведеніями нашей культуры, а потому мы не заслуживаемъ никакой благодарности, — со смѣхомъ отвѣтилъ Сагастосъ.
Они посѣтили еще галлереи, гдѣ выбирали изъ скалъ драгоцѣнные камни, тоже въ мягкомъ видѣ, и не только родственные нашимъ земнымъ рубинамъ, изумрудамъ, бирюзѣ, аметистамъ и проч., но и ихъ разновидности, — камни розовые, бѣлые и т. д., отличавшіеся чуднымъ блескомъ.
Всюду видна была лихорадочная дѣятельность. По всѣмъ галлереямъ работники катали вагончики. Одни изъ нихъ были нагружены драгоцѣнными металлами; на другихъ стояли цистерны съ водой для освѣженія рабочихъ, а также для охлажденія драгоцѣнныхъ массъ, которыя не хотѣли вывозить въ полужидкомъ состояніи.
Окончивъ осмотръ, Сагастосъ и Ардеа снова переодѣлись и прошли въ павильонъ, построенный, какъ и шесть или семь другихъ павильоновъ, на сосѣдней эспланадѣ. Каждый народъ, принимавшій участіе въ разработкѣ копей, имѣлъ здѣсь подобный павильонъ, гдѣ жилъ его уполномоченный. Нѣсколько позже одинъ изъ такихъ уполномоченныхъ явился къ Сагастосу и имѣлъ съ нимъ продолжительный разговоръ, послѣ чего магъ сказалъ князю:
— Полученныя мною извѣстія заставляютъ меня нѣсколько измѣнить нашъ планъ. Завтра я отвезу васъ къ селенитамъ и оставлю тамъ на недѣлю, а самъ вернусь сюда, чтобы покончить дѣла, которыя возложилъ на меня Дворецъ Магіи.
VIII
На слѣдующій день на зарѣ Сагастосъ и Ардеа сѣли на своихъ муловъ и поѣхали въ сторону, противоположную той, съ которой они прибыли на рудники. Дорога, очевидно, была проселочная, такъ какъ навстрѣчу имъ мало попадалось людей.
У князя былъ такой озабоченный видъ, что наблюдавшій за нимъ Сагастосъ спросилъ, о чемъ онъ думаетъ.
Да о томъ, что я долженъ остаться одинъ у этихъ селенитовъ I Мнѣ еще такъ мало знакомы обычаи страны, что я каждую минуту рискую сдѣлать какой-нибудь важный промахъ. Я боюсь, что эта проведенная безъ васъ недѣля покажется мнѣ цѣлой вѣчностью.
— Я опасаюсь, что мое возвращеніе слишкомъ рано пробудитъ васъ отъ волшебнаго сна, въ какомъ вы будете находиться. Этотъ удивительный народъ является словно связующимъ звеномъ между духами и людьми, — съ улыбкой отвѣтилъ Сагастосъ.
— А я, напротивъ, думаю, что буду въ восхищеніи, когда вы пріѣдете, — съ недовѣрчивымъ видомъ отвѣтилъ Ардеа, — несмотря на весь интересъ, какой возбуждаетъ во мнѣ вашъ удивительный народъ. Америлла говорила мнѣ, что легенда производитъ ихъ отъ сына и дочери Имамона; понятно, что они должны же чѣмъ-нибудь оправдывать свое небесное происхожденіе, — съ легкой ироніей закончилъ князь.
— Да, таково преданіе. Намъ сейчасъ дѣлать нечего, и я разсказу вамъ подробно всю легенду.
— Преданіе гласитъ, что дочь Имамона была жрицей храма, построеннаго отцомъ ея въ горахъ, и наблюдала за находившимися тамъ священными источниками; а сынъ тоже былъ молодымъ жрецомъ и пророкомъ. Онъ помогалъ отцу насаждать въ народѣ добро.
Во время великаго, совершеннаго жрецами переворота, который закончился смертью Имамона и долженъ былъ уничтожить все, что послѣ него оставалось, какой-то неизвѣстный молодой человѣкъ, жившій среди высшихъ жрецовъ, былъ посланъ убить Амару, жрицу священныхъ источниковъ. Никто не зналъ, кто былъ этотъ человѣкъ; но легенда предполагаетъ, что это былъ обитатель другой планеты, съ бѣлой кожей, золотистыми волосами и сѣрыми глазами неопредѣленнаго голубоватаго оттѣнка, какъ тотъ легкій туманъ, что рѣетъ по утрамъ надъ водами.
— Вотъ какъ! Можетъ статься, это былъ такой же пришелецъ съ Земли, какъ и я? — смѣясь, замѣтилъ Ардеа.
— Очень возможно, потому что легенда не указываетъ этого точно. Когда, прибывъ въ храмъ, онъ увидѣлъ Амару, — его единственную жрицу, — то былъ очарованъ ея дивной красотой, а вмѣсто того, чтобы ее убить, объяснился ей въ любви и поклялся, что никогда не оставитъ ее, если Амара его полюбитъ.
Во время этой же смуты Рахатоонъ, сынъ Имамона, былъ принужденъ бѣжать отъ убійцъ, которые всюду искали его, и хотѣлъ укрыться у своей сестры.
Онъ поднимался по опасной тропинкѣ на вершину, въ храмъ, какъ настала ночь, — темная, холодная и бурная. Молодой жрецъ долженъ былъ остановиться; идти въ такой темнотѣ, значило рисковать полетѣть въ пропасть. Рахатоонъ присѣлъ на узкой тропѣ и прислонился къ скалѣ, боясь пошевелиться, такъ какъ находился на самомъ опасномъ мѣстѣ подъема. Положеніе было ужасное. Ледяной вѣтеръ пронизывалъ его, руки и ноги коченѣли, жажда мучила, а отъ голода и истощенія кружилась голова. Потеря равновѣсія грозила вѣрной смертью, и имъ овладѣло отчаяніе.
— Ты покинуло меня, божество, ради котораго погибъ мой отецъ! — вскричалъ онъ внѣ себя. — Ты забыло своихъ служителей! Такъ вотъ твоя награда за мою проповѣдь истины, и за всѣ дѣла милосердія, которыя я творилъ во имя твое? Я вѣрилъ въ тебя до самозабвенія, а ты, въ минуту отчаянія и опасности, лишаешь меня помощи и покровительства!
Въ эту минуту изъ за черныхъ тучъ выглянула наша большая луна и залила все кругомъ своимъ мягкимъ, дремотнымъ свѣтомъ. Рахатоонъ могъ разглядѣть тропу и въ порывѣ благодарности сталъ на колѣни, воздѣвая къ небу руки.
— Ты одно, милосердое свѣтило, сжалилось надо мной! — взывалъ онъ. — Твой благодатный свѣтъ озаряетъ мнѣ опасный путь! Тебѣ, лучезарная, отнынѣ стану я служить и поклоняться!
Рахатоонъ всталъ и медленно пустился въ путь. Вдругъ онъ споткнулся о камень, но рядомъ съ нимъ на узкой тропинкѣ выросла бѣлая тѣнь, которая схватила его за руку и поддержала. Рахатоонъ съ глубокимъ удивленіемъ увидѣлъ, что это была женщина удивительной красоты. На голубовато-бѣломъ, прозрачномъ лицѣ ея ярко горѣли одни лишь темные глаза; волосы были блѣдно-золотистаго отлива, тронутые будто лучемъ солнца. Бѣлоснѣжная, воздушная дымка окутывала ее, а голову украшалъ вѣнокъ цвѣтовъ, сдѣланныхъ словно изъ хрусталя и сверкавшихъ, какъ брилліанты.
