Руслан Шабельник - Пути Господни (СИ)
Если Старший Хозяин виделся Хорунди гуаром, то Хозяин Балхи был ланицем. Таким же маленьким, пухлым, с большими глазами на круглой щекастой мордочке ланицем – грозы молодых побегов бука и крупных насекомых.
- Мы уже близки, почти нашли способ, конечно, требуются кое-какие исследования, все-таки слишком разные виды. Обмен веществ, физиология, анатомия…
Хозяин Балхи имел привычку говорить с порога и, не останавливаясь. Впрочем, слова Хозяина Балхи мало волновали Хорунди. Он больше беспокоился о… сандалиях.
- Ты о чем? – задал вопрос Хозяин Гопко.
- Как это, о чем? О стерилизации, конечно! Говорю же, почти нащупали…
- Сначала ты носился с идеей хирургического вмешательства. Я еле переубедил тебя – сама операция, реабилитационный период – дорого, неэкономично, теперь…
- Хирургия пройденный этап, - Хозяин Балхи помахал в воздухе пухлой ручкой. – Химия! Медикаментозная коррекция, вот – будущее! Подумай сам – какие перспективы. Привозят партию рабов, мы им по пилюле, или, скажем, уколу, и – все - никаких проблем с незаконной рождаемостью, незапланированным ростом…
- Говорил раньше, говорю сейчас – зачем? Проще в Утилизатор – и готово. Рабы они и есть рабы. В любой момент доставим новых. Молодых, здоровых…
- И опять их всему обучай. Заново. Нет, Юра, ты не прав…
Сандалии Хозяина Балхи. Хорунди не знал, где ходил Хозяин Балхи до этого. Но всегда, всегда, когда он посещал Хозяина Гопко, сандалии Хозяина Балхи были грязные. В пыли, и еще в чем-то темном, липком. Там, где прошелся Хозяин Балхи, оставались трудно вытираемые следы. А хозяин Балхи любил ходить, он почти никогда не садился. Иногда Хорунди подозревал, Хозяин Балхи нарочно пачкает обувь и ходит. Чтобы помучить его – Хорунди.
Хозяева говорили, спорили, махали руками, а следы – к ужасу Хорунди – множились.
- К вам начальник Внутренней Службы.
Вздрогнул не только Хорунди, как по команде замолчали оба хозяина. Каплан - Хозяин Внутренней Службы напоминал Хорунди ядовитую шешу. Тихую, неприметную, маленькую шешу.
Она пряталась в кустах, у обочины, могла сидеть день, два, не двигаясь. Стоило появиться жертве, шеша выпрыгивала – стремительная, гибкая – чтобы впиться в несчастную зубами. Укус шеши обездвиживал жертву. Потом она ее съедала. Еще живую.
- Только что доложили, - было в появлении Хозяина Внутренней Службы и хорошее – следы не множились, - некая Гольдеман из аграриев, родила ребенка.
Внешне Хозяин Каплан совсем не походил на шешу. Маленький, с бегающими глазками. Он скорее походил на колика. Вечно испуганного, вечно настороже колика.
- Разрешение есть?
Хозяин Гопко говорил так, что даже Хорунди сделалось страшно, хоть и обращался Хозяин совсем не к Хорунди.
- Нет, естественно, иначе я бы не докладывал.
- Вы знаете, что делать.
Или Хорунди показалось, или Хозяин Каплан потер маленькие ручки.
***
Жило еще на Земле два крестьянина. И бил на меже их полей родник, с которого они брали воду.
А в дальнем конце полей текла река.
Второй крестьянин день и ночь трудился, прорывая каналы от реки к своим угодьям. А первый насмехался над ним.
«Зачем надрываешь себя, - говорил он, - ведь есть родник, воды хватит всем».
Однажды утром пришел первый в поле и увидел, что родник высох.
Вскоре у него погиб весь урожай.
Учитель говорит: МИР НЕ СТОИТ НА МЕСТЕ.
Заветы. Глава 5, стих 1.
- Вот, - Руслан Шабровски стоял посреди обширного помещения. Ультрамодным барельефом стены усеивали всевозможные экраны, шкалы, переключатели и датчики. – Сердце Ковчега – центр технического управления, говоря проще, хоть и не совсем верно - рубка.
Руслана, как инженера, как создателя распирало от гордости. Эммануил понимал его, понимал, но не разделял чувств. Вид механизмов, пусть и сверхсовременных, навевал на него скуку. Сколько себя помнил, его занимали люди, их мысли, мотивы, чувства, устремления.
- Подойди сюда, - Шабровски поманил его к одному из подмигивающих блоков в дальнем конце комнаты. – Ну подойди, подойди, он не кусается.
Эммануил послушно двинулся к Руслану.
- Гляди, - палец инженера указывал на тройку расположенных вряд лампочек. Первая из них весело подмигивала зеленым глазом. – Знаешь, что это?
Эммануил промолчал, так как вопрос относился к разряду риторических.
- Система жизнеобеспечения! – словно величайшую тайну, поведал инженер. – Ковчег рассчитан на пятнадцать тысяч пассажиров.
Эммануил поморщился – он предпочитал наименование – обитателей.
- С Земли на нем вылет пять тысяч человек. То есть, запас есть и запас достаточный. Как говорится – плодитесь и размножайтесь. Но с оглядкой. При достижении первой критической величины, человек за пятьсот до пятнадцати тысяч – назвать точную цифру не могу – дети, старики – различие обменных процессов – загорится оранжевый сигнализатор. – Палец переместился к соседней лампочке. Это сигнал – будьте на чеку. Но это еще не самое страшное. Вот когда засветится красный…
- Что будет?
- Я ж говорю – система рассчитана на пятнадцать тысяч человек, понятно – плюс-минус. По достижении критической массы… она начнет отказывать. Трудно сказать, что выйдет из строя в первую очередь: подача и регенирирование кислорода, перерабатывающие станции, батареи… одним словом, следите.
- Зачем ты мне это рассказываешь? Техникам говори.
- Им тоже, а как же. Однако я хочу, чтобы и ты знал.
***
И поднялся Лейб – муж известный умом и рассудительностью своею. И сказал: «Доколе будем препираться и спорить? Доколе будем бродить, как овцы по лугу, лишенные пастыря? Доколе Мать Церковь останется без главы, как сирота без родителей! Хватит, братья! Мы сделаем то, зачем пришли! И пусть Учитель наставит верных сынов своих!»
Летопись Исхода
Глава 2. часть 7.
Сердик Лейб был обычным текстильщиком. Нити белых, как материнское молоко, чистых, как мысли младенца, длинных, как время ожидания бинтов составляли смысл жизни уважаемого Сердика. Ибо, как нетрудно догадаться, Лейб работал в цеху производящем бинты.
Был обычным текстильщиком. Был не потому что, упаси Учитель, Сердика не стало, он не ушел в лучший мир через люк утилизатора, в компании не подлежащих переработке отходов. С этого дня Сердик стал необычным… текстильщиком.
Нет, он так же продолжал трудиться на благородной ниве наматывания бинтов на бобины. И лечебная ткань отнюдь не стала белее, или гуще…
В комнате Сердика собрался… сбор. Потому и сбор, что собрался.
- Они посмели сойтись, - густым, как звук тромбона из оркестра Кинга, и таким же зычным басом вещал глава аграриев Пол Никитченко, - сойтись и принять свое решение.
- Отвратное решение!
- Преступное решение!
- Оно противоречит словам Учителя, самой сути!
Увитые лысинами головы качались в след мудрым словам.
- Не имели права!
- Не правомочны!
- Да как они вообще могли! – преисполненный праведного гнева взвизгнул Никий Гвана, и кружевные манжеты, притороченные к серой робе, колыхались белыми флагами победы.
Сердик Лейб тихо, как корабельная мышь – безбилетный пассажир Ковчега – сидел в своем углу и качал курчавой головой.
Какие важные люди.
Какие речи.
- Их, так называемый, сбор, а я назову – сборище не имеет законной силы!
Сердик продолжал кивать.
- Нет ему!
- Нет!
Лишь сделав несколько кивков, Сердик заметил, что большинство мотает головами из стороны в сторону, словно отгоняя утренний кошмар.
- Я на прошлой неделе столкнулась с Кекуле, - и без того пунцовое лицо Мотренко пошло багровыми пятнами, - нос к носу. Так он даже не поздоровался!
- Стыд!
- Стыд!
Теперь Сердик внимательно следил за происходящим. Лишь после того, как большинство производило головодвижения, он повторял.
- Друзья мои, братья! – к трибуне, образованной из двух поставленных рядом табуретов, подошел Александр Сонаролла. – Волнения, нездоровые споры охватывают сектора. О сущности Учителя уже дискутируют на кухнях и в игральных комнатах. А сущность одна – человеко-бог! Надеюсь, здесь нет отступников, думающих иначе?
- Нет!
- Нет!
Сердик начал кивать, но вовремя спохватился и замотал.
- На нас – нас с вами, братья, возложена великая миссия, огромная ответственность. Возложена самим Учителем, который со своего звездного дома смотрит на происходящее, и сердце, не ведающее зла, обливается кровью в горести и обиде за поступки неразумных детей его!
