Мрачные тайны Луарвига - Лариса Куницына
- Возможно, ключ под слоем краски или в доске… - предположила я.
- А, возможно, мы просто не знаем, что ищем… - пробормотал Терренс.- Послушай, я не верю, что на Земле не осталось экспертов в этой области. Рождаются же люди с таким складом ума. Им это интересно, и они могут этим заниматься там, где множество музеев, библиотек и просто старых замков. Нам отказали, но если тот же вопрос задаст кто-то из зоны юрисдикции Земли, они наверняка дни и ночи напролёт будут корпеть над своими книгами. Съезди к Джерри. Может, он сумеет организовать запрос? У него же там полно связей.
- Ладно… - нехотя согласилась я. – Попробую, хотя, не уверена, что получится. На худой конец свяжусь со своими старыми друзьями. Может, они смогут что-нибудь сделать…
Я не пошла сразу в фехтовальную школу, где наверняка могла застать Джерри во время дневной тренировки. Мне хотелось немного подумать, и я подъехала к зданию с другой стороны, с той самой, где размещался вход в галерею Фарги. Эта галерея, в отличие от галереи Портмана, была, скорее, выставочным залом, чем местом продажи картин, и посвящена она была творчеству одного художника, нашего старого друга, увы, давно покинувшего этот мир, Фредерика Аль-Рагима.
Именно с него началась когда-то незримая, но упорная война за Киоту, именно он был первым полководцем и солдатом, идейным вдохновителем и главным козырем этой игры. Он пал на ристалище, обменяв свою жизнь на смерть древнего демона, державшего планету во мраке. Он ушёл, оставив светлые и немного грустные воспоминания в душах друзей, и обширное творческое наследие, сотни великолепных полотен, светлых, возвышенных и прекрасных. И все они были собраны здесь, в этом огромном специально построенном и оборудованном здании, лишь незначительную часть которого занимала фехтовальная школа Джерри.
В эти дневные часы в галерее было много посетителей. Школьники, студенты, туристы со всех концов Объединения галактики, просто горожане, которые медленно и молчаливо переходили от одной картины к другой, впитывая расширенными зрачками потоки нездешнего света, лившиеся с полотен, и ловя ушами тихий задумчивый голос, нашёптывавший им какие-то странные истины, которые, оказывается, на самом деле уже таились в самых глубинах их душ, но ждали этого голоса, произносившего сокровенный пароль, чтоб вдруг всплыть из своих потаённых недр.
Я тоже пошла по лабиринту галереи, скользя глазами по давно знакомым лицам и сценам, тихие слова отрывочно касались моего слуха, не успев дойти до сознания.
Я раздумывала над тем, почему мы беспокоились из-за этой странной картины, так непохожей на те, что я видела перед собой сейчас. Чем она была, дурной шуткой или злобным выпадом против жизни? Кому пришло в голову с педантичной тщательностью выписывать насильственную смерть несчастной женщины и её убийц? Зачем вообще было рисовать такую картину? «Не знаю, ангел… Я никогда не писал таких картин». Я неожиданно для себя вспомнила о МакЛарене. О том, как устало и безнадёжно прозвучали его слова: «не знаю, ангел…» Он снова назвал меня ангелом. Только я знала, что это обращение было вовсе не связано с его нежными чувствами ко мне. Отзвуки давней, тяжкой и проигранной битвы звучали в этом слове. Почему он назвал меня ангелом? Потому что вдруг понял, какая пропасть по-прежнему разделяет нас? Или потому что он сам, в противоположность мне…
Так, хватит… Я мотнула головой и заставила себя переключиться на мысли о картине. Что там ещё он говорил? Почему мы не собираемся её уничтожить? А, действительно, почему? На сей раз ответ был предельно прост. Потому что меня с детства научили ценить и уважать чужой труд. Потому что я с детства знала, что каждая вещь, изготовленная с любовью и старанием, несёт в себе частицу души своего создателя, а с душами, даже с их частицами, нужно быть бережными. Мысли снова перепрыгнули на МакЛарена, но я почти физическим усилием вернула их к прежней теме. Я ещё помнила свои многочисленные посещения земных музеев, с мамой, с одноклассниками, с сокурсниками, с друзьями, с Сашей, с детьми… Я бродила по залам величайших музеев и совсем маленьких галерей, со стен которых на меня смотрели История и Душа человечества. Глаза тех, кто был до нас, но передал нам свою мудрость, веру и любовь, кто вложил кирпичики в стены нашего великого мира, который я так любила и которым бесконечно гордилась. Не всё мне нравилось, но именно тогда я получала первые уроки терпимости и уважения к чужому вкусу и мнению. Каждый человек имеет право на свободное самовыражение. Тебе не нравится Босх, любуйся гравюрами Дюрера, не устраивает Пикассо и Дали, поезжай в Русский музей или Третьяковку к милым сердцу Васнецову, Нестерову и Сурикову…
Вот и к этой картине я отнеслась также… Мало ли, что мне не нравится… Это чьё-то творение, частица чьей-то души… Я невольно передёрнула плечами. Ну и душа была у этого парня! В том-то и дело, что не видела я на Земле таких картин. Не выставлялись там всякие ужасы, может, и лежали где-то в запасниках, но не на виду. И потому где-то в глубине сердца шевелилось сомнение, а можно ли относиться к этой доске так же, как к другим картинам, которые я видела раньше? А если и нельзя? У меня всё равно не поднимется рука её сжечь, не то воспитание. Да и правду я сказала МакЛарену, не я буду решать её судьбу. И пусть хватит мудрости у того, кому придётся принять такое решение. Аминь.
Я прибавила шагу и вскоре, завернув за одну из перегородок, на которых висели картины Фарги, увидела простую деревянную дверь без таблички. Открыв её, я вошла в холл фехтовальной школы, где в застеклённых витринах была выставлена небольшая, но хорошо подобранная коллекция японского оружия, к которой за последние годы добавились китайские вазы, китайские лаковые шкатулки, китайские бронзовые драконы. Ли потихоньку привносила в самурайскую простоту убранства изысканную роскошь Поднебесной…
Я явилась весьма удачно, потому что один из клиентов Джерри из-за важной встречи неожиданно отменил индивидуальные занятия, и у него образовалось окно в весьма напряжённом графике тренировок. Благородно воздержавшись от справедливого замечания, что перед визитом следует хотя бы звонить, Джерри провёл меня в свой просторный уютный
