Jamique - Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса
Погасло солнце…
На планете Эльгир наступила мерцающая ночь, но три существа, лежащие в неестественных позах не могли ничего увидеть…
Рик и Тийен, закрыв глаза, стиснув зубы, сидели на полу, капли горячего пота размером с горошину, из угла рта, из уголков глаз струйка крови…
Люк упал, не кричал, просто упал, и…
Мара…
Лея…
Пиетт…
«Исполнитель» мерцал, то появляясь, то переставая быть…
Галактика гасла…
— Это же всего лишь мидихлориане, — низким, хриплым голосом сказал Вейдер, смех вместо крови с губ, лающая ненависть…
— Нам нельзя терять сознание, — Палпатин.
— Знаю…
Боль скручивает пальцы, корчит тело в нелепых движениях, пережимает внутренности, палит огнём, не даёт лёгким дышать.
…Серая долина лордов искривилась, полыхнула багровым, пол под ногами Кэмера и Шми исчез, тёмная бездна, провалились в бездну… провалились… потянулись… полетели… руки, глаза, голос…
Сюда.
…несколько миллионов лет через огромное расстояние, постепенно, на разных планетах, в разных галактиках в записях множества мощных телескопов разом со звёздного неба за несколько минут исчезла ранее бывшая там галактика.
Вздох…
Тишина.
Братишка
Звенят комары. Жара. Комары щекочут лицо. Лапками. Кусают. Толща насекомых звенит над…
— Эй, ты как? Сестрёнка…
Она дёрнулась… расслабилась. Улыбнулась, устало, лениво. Медленно открыла глаза.
Рогатая башка, похожая на Тийя.
— Возьми, — забрак выглядел почти испуганным, в её губы торкнулась какая-то посудина с ледяной водой. — Пей. Пей, тебе говорю.
Рина пила и пила… не могла остановиться. Было б возможно — впитала влагу через кожу. Забрак, казалось, понял это, исчез из поля зрения, вновь появился, выплеснул на неё воду. У неё в голове было пусто и горячо, всё кружил… кружил… кружилось…
Она даже не стала проверять, слышит ли она остальных. Вокруг стояла такая тишина. В жизни не слышала такой тишины.
Тихо.
— Всё произошло неожиданно, — сказала она скорей для того, чтобы услышать звук своего голоса, чем что-то пояснить. — У меня были свои планы. У мастеров были свои планы. У всех были свои планы… у всей галактики. Балкон, — тихо добавила она, — падает, никого не предупреждая… Ты Кэмер?
— Да, — улыбнулся забрак.
— Я Рина. Ты слышал меня. Там. В Силе.
— Я знаю.
— Наверно, было много разрушений… — она попыталась подняться, но локти только проскребли землю. — И я не знаю, кто умер. Трудно…
— Что?
— Никогда так… не убивала. Нужен начальный импульс, — сказала она, глядя в лицо забраку, — потом смерть расправится сама… но её надо контролировать. Понимаешь? Иначе… Это особое искусство… убивать.
— Тебя мастер научил?
— Оба, — улыбка серых губ. — Не научили — развили талант. Сначала самоконтролю… потом убивать. Масштабно… Такая практика у меня впервые… но теоретически… меня готовили.
— Только теоретически?
— Практически — гораздо мельче, — новая улыбка. — Убить живых существ на планете… население непокорной планеты… потом всё население кроме оговоренных… полигон, — голос спал на шёпот, — вся галактика… Мастерам… нужен был убийца…
Смех на губах.
— Подобных мне, — шёпот, — убивали на протяжении миллиардов лет… а ситхи… не испугались… частицы смерти… Смерть — тоже искусство… — смех.
— Да, — забрак серьёзно кивнул, — тоже. Посмотри на дело с другой стороны: кто, как не тот, кто на «ты» со смертью, знает все её штучки. Может, ты убила половину галактики. А вот я живу.
— Где Кеноби?
— По-моему, ты его сожгла, — усмехнулся Кэмер. — Всё-таки… ток высокого напряжения… прямиком по Силе… травматично. Может, он туда и ушёл.
— Это, — ответила Рина, — его выбор. У него был другой…
— Брось, ты бы его всё равно убила.
— …в детстве. Так тихо. Ты слышишь?
— Да.
Они прислушались. Оба.
— Где-то… — с сомнением сказала Рина. — Где-то алым полыхает долина… Там нет пирамид. Только пламя. Пламя из бездны достигает пламени небес… красиво.
— Не знаю, — ответил Кэмер. — Не вижу.
— Придётся тебе меня отнести, — сказала Рина. — Мой корабль в нескольких километрах отсюда. Сама идти я пока не сумею.
— Нет проблем, — ответил забрак. — Ты лёгкая, — сообщил он, взяв её на руки.
— Я чувствую, — усмехнулась та. — Госпитализация мне поможет…
Пад
Белая капля корабля в беспросветной мгле.
Я… пыталась. Соответствовать тому, что он хотел.
Плохо. Просто — плохо. Сминается в бумагу мир, горит в голове. Небо дышит пустотой… пространство. Голова… истончается в пыль. Сердце болит. Из подреберья противный низкий звук, звучание, ощущение, голос: чёрная соль. Кожа сжимается на лице… усыхает…
Я сплю-сплю-сплю… я вечность не спала… сплю…
Засну снова. Великая бессонница, сминается мир. Мир. Падаю. Падаю. Падаю. Умираю…
Смерть обыденна и проста. Но переход к ней тошнотворен.
Вытошнило. Ещё раз. Ещё. Болью. Сжатым прессом головы. Сжатой болью горла. Мир меняется… течёт. Плывёт. Мир становится комком, скользящим по грани сознания, за тошнотой и болью. Мир утекает вдаль… мимо… мир проходит — куда?
Мир… песок сквозь пальцы. Жар Мустафара… жар… Как же… не болит — перетирает внутри. Перетирает… её. Стирает. Навсегда.
Одно лицо… другая маска. Каждая из масок сдирается рывком. Королева Амидала. Сенатор Наберрие. Леди Скайуокер. Политик. Королева. Жена. Содранные маски. Без кожи. Та, которая хотела завоевать мир. Та, которая пыталась написать стихи. Та, которая из-за любви попыталась вернуться и стать нелюдью.
Всё это — она. Не я. Чужие желания. Чужие мысли.
И перед глазами — серый туман.
Моя жизнь рвётся на тысячи кусков.
Моя смерть никому не нужна.
Я любила того, кого убила любовь.
Я умела только любить.
Я дала ему яд.
Я дала яд себе.
Я не ушла.
Я… я… я…
Я…
Я ухожу.
Я умираю.
Навсегда.
Меня нет.
Прощайте.
Бен
Капли времени обретают свой ток. Вечность хранит свой покров. У меня есть время, чтобы понять. Есть, чтобы вспомнить.
Сейчас, глядя на мёртвую женщину на столе и двух младенцев в клешнях заботливого дроида, я размышляю: как я пришёл ко всему этому? Я, рыцарь-джедай Кеноби?
Рыцарь-джедай.
Зелёный магистр что-то говорит мне про голоса Силы, говорящие с ним от имени Куай-Гона. Чушь. Маленькое зелёное существо пытается склеить то, что навсегда было разбито. И я не слушаю его. Я вспоминаю.
Каким-то образом я всё же пришёл на Мустафар.
Откуда?
Возможно, я шагнул туда прямо с натёртым миллионом ног полов великого Храма. Колонны, уходящие ввысь. Я за колонной. Мы, мал мала меньше, играющие в форс-прятки, не замечая магистров, рыцарей и прочих высокопоставленных лиц. Наша спальная комната, в которой спали ещё девять таких как я, мальчишек. Разных рас — но мальчишек, кто и когда из нас, чувствующих отпечаток другого на материале свой души, замечал видовые различия? Мы были колонией детей под наблюдением взрослых. Некоей группой, которую сложили не мы, но в которую мы вошли. Организмом, командой. Возможно, это были единственные существа, о которых бы я мог сказать: друзья. А возможно, не было и этого.
Как-то однажды кончились прятки. Наступили экзамены. Жизнь.
Я не очень хорошо помню, мой фальшивый ученик. Если бы я помнил лучше, я бы тебе рассказал, наверно. Как рос некий мальчик в Храме. И как он вырос. Тебе помог канцлер? Мне не помог никто.
Отговорки, учитель. Сила помогает тому, кто сам себе помогает. А дорогу осилит идущий.
Да, конечно. Слова. Одни слова. Почему я тебя слышу? Иллюзия, конечно. Ты сейчас далеко, в той глубине мира боли, из которого ещё не скоро выберешься обратно. Видя, как ты выпил все силы из своей жены, чувствуя твою волю к жизни, я впервые подумал: а правильно ли я поступил? Почему я решил, что не добить — лучше? Что для тебя именно этот исход поединка будет наиболее страшен? Что, возможно, если ты выживешь, твоя жизнь в боли и подчинении немощи своего тела, окажется…
Ах, я болван. Почему?
Я помню Татуин. Жаркое солнце. Если бы я был со своим учителем, я бы не позволил ему взять тебя. Я помню чувство ужаса. И изумления. Когда сидел в корабле, ночью — держал перед собой результат анализа крови какого-то нищего паренька, встреченного случайно. Прибор пищал и зашкаливал, и превосходил любой уровень, который мог быть встречен.
Больше, чем у Йоды.
Этого не может быть.
Невозможно. Опасно. Преступно. Преступно то, что какому-то пареньку так щедро и так задаром дано то, на что другие не могут даже надеяться.
